Форум журнала "Новая Литература"

Мамыко Галина. Рассказ «Запоздалое раскаяние».

...Иногда Наташе чудилось, что новая мама начала догадываться, кто есть кто, но не подаёт вида. И тогда она придумывала отвлекающие манёвры в виде подарков – вязаные носки, вкусные пирожные… Ей не хотелось, чтобы Светлана Ивановна узнала правду, не хотелось, чтобы разочаровалась в другой, родной дочери, пусть на этот момент и плохой. «Когда-нибудь её дочь обязательно опомнится, и будет рыдать, и будет терзаться не только до гробовой доски, но и в загробной жизни, и это ещё страшнее, это навсегда», – думала Наташа и поднимала глаза к небу.

«Я встретил вас, и всё былое…» – пели вдвоём – теперь уже с новой мамой. – «Не уходи, побудь со мною, здесь так отрадно, так светло». Им было светло. Каждая из них вспоминала своё. Они не называли вслух то, о чём думалось. Но на лицах у обеих было написано – это те, одни из лучших дней былого. У каждой – свои. «Не уходи, не уходи… Восторг любви нас ждёт с тобою, не уходи, не уходи». Жизнь с её сегодняшними заботами отодвигалась за шторы, в ночь, за окно. А тут, под старомодным абажуром, возле вынутого из чулана самовара, вместе с чаем кипели воспоминания и что-то стучало в души, словно сама жизнь повернула вспять. Сейчас откроется дверь, и кто-то скажет знакомым голосом: «Ну-с, дамы и господа, а не хотите ли в театр?» Ах, где ты, юность, где вы, романтика и чистота ушедших неведома куда лет и зим… Наташа с грустью вспоминала глупости своей жизни, развод, одиночество, как папа и мама помогали ей воспитывать сына…

Встряхивала головой, чмокала перед сном новую маму и шла в свою комнату читать молитвенное правило. Но вместо того, что было написано в молитвеннике, её сердце взывало своими словами: «Господи, дай ей счастья. Пусть она будет счастливой. Пусть она будет жить ещё долго-долго!». Её импровизированная молитва сливалась с плачем, и уже ничего не видя от слёз, она долго делала перед иконами земные поклоны, умоляя Господа упокоить души её родителей. Она обращалась, как к живым, к папе с мамой, оглядываясь на их фотографии на противоположной стене, изливала им своё, с запозданием, очнувшееся сердце, умоляла простить её, рассказывала о том, как казнит себя и как скучает по ним... В этом страстном шёпоте, горячечном лопотании, она, уткнувшаяся лицом в колени, сотрясающаяся от сдерживаемых рыданий, походила на безумную. Она верила, что родители в этот момент её слышат, и от этой веры приходила в ещё большее исступление, питаемое радостью небесной встречи и тоской земной утраты одновременно. В этих воплях души она отдавала родителям свою дочернюю любовь, которой так скупо делилась с ними при жизни. И долго слышались в ночной тишине бормотание «Господи, помилуй!», и стук коленей и лба об пол. И далеко где-то в ночи заунывно выла, портила всем сон тоскующая о чём-то своём уличная собака...

     Почему то вспоминаются "Старушки" и "Искупление" Горенштейна. Хотя они вовсе не идентичны данному здесь. Но мне вот вспомнились.

благодарю за прочтение рассказа и размышления...