Господа, спасибо большое, что прочитали и откликнулись! Не мог восстановить пароль ит зайти на форум, поэтому не сразу ответил.

Майя, спасибо большое за отклик! Очень рад, что Вам понравилось!

Маверик Джон. Рассказ «Разбилась душа о камни».

...О «райских уголках» Йохан узнал из интернет-форума и чуть ли ни с первой буквы влюбился в курьёзный слух, в подземную фата-моргану, в очередной, непонятно кем выдуманный миф. Тот, кто хоть раз погружался в толщу скал, знает, как много там необычного, удивительного, такого, что и вообразить трудно. Вырываясь на поверхность, пещерная быль становится легендами, прекрасными и жуткими, от которых у непосвященных кровь стынет в жилах и глаза блестят у романтичных неофитов.

Конечно, Йохану и прежде доводилось слышать и о двуликой хозяйке, и о холоднокровных нагах, и о белом спелеологе. Не то чтобы эти истории его не волновали. Он верил им и не верил, вышагивая по залитым солнцем улицам верхнего мира, и они становились реальностью, стоило очутиться внизу, в кромешной темноте и безмолвии, в котором умирает даже звук шагов – становились тем, что может случиться в любую секунду. И всё-таки, планируя с группой очередную экспедицию, он думал именно о «райских уголках». Йохан мечтал о них, как о чуде, и он нуждался в чуде, потому что существование его было тускло и безрадостно, как осенняя морось за окном. Городская квартира с видом на автостраду. В одной комнате – он с женой, в другой – наполовину парализованная тёща. Жена наотрез отказалась отдавать старуху в дом престарелых, а вместо этого наняла сиделку – дебелую тётку лет сорока пяти, властную и громкоголосую, с утра до ночи ревущую будто Иерихонская труба. К Йохану супруга и тёща относились как к рабочей скотинке. Пили его деньги, точно солёную воду – чем больше пили, тем сильнее делалась жажда. Чуть ли не вся его зарплата улетала на тряпки и лекарства, да на услуги Трубы Иерихонской... Но это полбеды. Каждый вечер Йохан возвращался в пропахшую лекарствами и заваленную тряпками квартиру – и не знал, куда приткнуться. Не было у него своего угла, места, где можно спокойно посидеть, выпить чашку кофе с печеньем, расслабиться, вытянув ноги к горячей батарее, подремать или подумать. Всюду его тормошили, отвлекали, предъявляли какие-то претензии. Он устал... и от безнадежной усталости что-то сдвинулось в его голове, так, что зловещие и непонятные «райские уголки» вдруг показались олицетворением уюта и покоя. Того, чего Йохану не хватало в жизни.

Между тем, призрачные пещерные оазисы сулили что угодно, только не отдых и не домашний уют. «Ловушки подземных демонов, – так о них писали. – Лживая красота, навлекающая смерть на всякого, кому откроется. Они так неожиданны и прекрасны, что в первый момент просто цепенеешь от изумления. Если это оцепенение тотчас не стряхнуть, оно сковывает тебя всего, так что и пальцем не двинуть, перерастает в нервную слабость, в паралич, а после – в гибельный сон. И всё – пропал человек. Душа уйдёт в камень»...

Маверик Джон. Рассказ «Всё больше плохих новостей».

Есть такие уголки на свете, которые Бог создал, да и забыл про них, и остались они так же хороши, как в первый день творения. Я человек старый. Самый старый в округе, старше меня был только Петер-булочник, но он уже давно покоится под сенью мраморного ангела с позеленелыми от времени крыльями. Так что вся история здешних мест для меня как на ладони, и кому, как не мне, знать, как мал порой шажок от рая до ада.

Посёлок наш так и зовётся – Egares, что в переводе с французского означает «забытый». Только не спрашивайте меня, при чём тут французы. Франция отсюда настолько далека, что ни один из моих земляков не представляет себе толком, что она такое. Зато земля у нас тучная, будто рождественский гусь, и плодородная настолько, что всякая вкопанная в саду палка через пару дней покрывается листвой, яблони крепкие, а соседи и собаки незлые, и любые споры решаются за кружкой пива, в маленькой кнайпе через дорогу от моего дома. Egares – приветливый, тихий и благополучный посёлок, во всяком случае, таким он был до того памятного утра, второго октября **** года, когда в нём впервые появилась фрау Цотт.

Она приехала из областного центра на грузовом фургоне вместе с убогим своим скарбом и сынишкой – длинноруким пацанёнком лет семи, худым и апатичным, как зимняя рыба – и стояла у калитки под моросящим дождём, среди баулов и коробок. Ей никто не помогал. Одинокая растерянная женщина в поношенном старомодном пальто и резиновых ботах, не просто тусклая, а бесцветная, точно не раскрашенная картинка, она показалась мне сорокалетней. Только потом я понял, что ошибся лет на десять.

Кирпичный дом по соседству от нас с Хельгой пустовал не первый год, а участок перед ним по колено зарос крапивой и лебедой. Трава пробралась даже на крыльцо – сочные, высокие одуванчики, которые каждое лето забрасывали чужие грядки летучими семенами. Из-за каких-то неведомых подземных процессов фундамент просел и перекосился. Оконные рамы рассохлись, а дверь плохо закрывалась, болталась, словно наспех пришитый рукав. Летними грозовыми ночами она стонала и хлопала на ветру, и нам со старухой чудилось, что это чья-то неприкаянная душа мечется и грустит...

У Вас прекрасные стихи! Спасибо!

Маверик Джон. Сборник рассказов «Все художники попадают в ад».

...Утро было свежим и размытым, будто прорисованным бледной акварелью. Солнце охристыми пятнами окропило круглый стол, тёплый и слегка влажный на ощупь, каким бывает только свежее дерево, ещё пахнущее лесом и смолой. За окном пенистой зелёной киноварью расплескались тополя. Сегодня Лина закрутила волосы в толстый жгут и перекинула через плечо. На её щеке золотился лёгкий пушок. Мочка уха розовела нежно, как предзакатное небо.

Марек не любовался игрой оттенков, а пил их бережными глотками, как очень дорогой и очень сладкий ликёр. Он успевал отмечать, как хорошо смотрится блестящий кофейник посреди стола, как мягко просвечивает фарфоровая чашка, как живописно сгруппировались на блюде бутерброды с колбасой. Он почти не слышал то, что читала жена, пока одна фраза не царапнула слух.

– Все писатели попадают в ад? Это ещё почему?

Хотя литературу Марек не любил, а большинство авторов считал праздными пустословами: ему претило вчитываться в то, что можно ухватить разом, цельной картинкой – столь суровый приговор удивил даже его.

Лина хрустнула газетой, расправляя на коленях листок дудвайлерского Вохеншпигеля.

– Журналисты, – пояснила она, – придумывают всякие нелепости. Ад, рай и прочие библейские клише – а смысла на цент. Только бы привлечь внимание. Так ты будешь слушать статью?

– Буду, – покорно согласился Марек.

Под нелепо броским заголовком оказалась банальная выдержка из городской криминальной хроники. Известный писатель покончил с собой, оставив на столе записку: «Моя жизнь лишилась смысла». Обстоятельства самоубийства расследуются. Мэр города Саарбрюккена выражает соболезнования дочери и внукам покойного.

– Странный народ эти бумагомараки, – сказала Лина. – Только чудаки-писатели пытаются отыскать в жизни какой-то смысл. И попадаются в собственную ловушку. Не понимаю таких людей, – пожаловалась она.

Марек неуверенно кивнул и поёжился. Обычно серый, как нудная осенняя морось, газетный текст вдруг окрасился для него в оранжевый цвет опасности, как будто короткое словечко «все» относилось и к нему. Писатели, художники или музыканты – каждый воспринимает мир на свой лад, но при этом каждый старается перепрыгнуть через что-то внутри себя, и ад один на всех. Ад – это пустота, в которую срываешься, если прыгнул слишком высоко...

Маверик Джон. Сказка «Вдали от моря».

...Эдгар постоял несколько минут, озираясь и мысленно взвешивая в ладонях забрызганное мёртвыми мошками окно, за которым мать качает на коленях сестрёнку, тёплый пар над чашкой янтарного чая и мокрую траву, колючее нутро кустарника, бегущую по пятам ночь. Его, как бабочку, влёк ласковый свет родного дома, но любопытство манило в темноту. Затем пригнулся и – едва ли не на четвереньках – последовал за приятелем. На этот раз ему удалось пройти дальше, чем в предыдущие. Выталкивающая сила появилась сразу – точно не в лес углублялся, а пытался протиснуться в бутылочное горлышко. Но сейчас она казалась мягче и не злой, а как бы вопросительной. Словно тот невидимый, кто ещё пару дней назад решительно преграждал дорогу, вдруг усомнился: а не впустить ли? – и теперь не столько сдерживает, сколько тычет Эдгару в грудь указательным пальцем, интересуясь: «Ты кто?»

«Я друг Франтишека», – ответил Эдгар, и сопротивление исчезло, сменившись мягкой печалью. Как будто над колыбелью задёрнули марлевый полог, и крошечный мирок затуманился, погрузился в покой и дрёму. Он уже не выталкивал, а терпеливо уговаривал, вполголоса жаловался, сонно грустил. Эдгар преодолел последние несколько метров и очутился перед домом «вдовушки».

Плоскокрыший бунгало тугими весенними плетями увил плющ. Золотилось сосновое крылечко. Над входом покачивался старомодный висячий фонарь. Тускло белела дверь с прибитой – рожками вниз – подковой. Зеркально сверкали низкие окошки с лаковыми подоконниками. Из дымохода в охряно-жёлтое небо, слегка тронутое вечерней зеленью, сочились струйки беловатого тепла. Аккуратный домик, можно бы сказать, весёлый, если бы не окутавшая его закатно-солнечные стёкла и гладкие стены аура – даже не суровости, а как будто очень большой беды.

Эдгар принюхался, затем осторожно приблизился и вытянул шею, стараясь за бликами разглядеть внутренность комнаты...

Рассказ замечательный! Автор хорошо понимает душу и психологию детей. У меня внук восьми лет, и мне близка тема рассказа. Читала с большим интересом.
   Автору - всего хорошего. Постараюсь прочитать побольше его рассказов, если все они такие же интересные.
    Светлана Макарова, г. Киев.

Светлана, спасибо большое! Очень рад, что мой рассказ Вам понравился. Буду очень рад любому Вашему отклику! Если Вы любите рассказы про детей, то, может быть, Вам понравится моя сказка "Кошка сдохла, хвост облез" или рассказы "Желтые бабочки",  "Можно я вырасту деревом?" или миниатюра "Не бей ужа - солнце заплачет" (с моей странички легко найти).
Еще у меня неплохие последние публикации - рассказ "Каникулы на том свете" и сборник "Маленькое волшебство".

Маверик Джон. Рассказ «Габи плачет».

…Габи знал, что плакать стыдно, мальчики не плачут – так говорила бабушка, и он думал, что взрослые не плачут тем более. Поэтому крепился изо всех сил. Он видел, как его любимая бабуля стояла у крыльца, как будто чуть-чуть скособочившись, и то и дело отворачивалась и словно что-то невидимое смахивала со щеки. От этого Габи становилось плохо – так плохо, что хотелось сжаться в комок и сделаться совсем крохотным, меньше воробышка – и он совсем забыл про Schultьte. Вспомнил через полчаса, а то и больше, когда они уже покинули деревню и мчались по шоссе, мимо разлапистых ёлок и бледно розовеющих берёз, мимо садов и сторожек, мимо ровных жёлтых полосок овса вперемешку с изумрудно-сочными – клевера. Солнце играло взапуски с облаками, словно лёгкий, распираемый гелием шар с лампочкой внутри. Габи подумал о своей Schultьte – ребристой, из плотного картона, украшенной серебряными звёздами и золотыми треугольниками, – и не то чтобы заплакал, но что-то едкое вдруг наплыло на глаза, и цвета за окном фольксвагена потекли. Это выглядело так, как будто кто-то огромный промокнул тряпкой непросохшую картину, и самые яркие краски впитались – от них остались только блёклые контуры и пятна. Лампочка внутри солнца, мигнув, перегорела, и сам шар отяжелел и запутался в тёмных вершинах елей. Поля выцвели и потускнели, и развевались теперь на ветру, как грязные полотенца…

Поздравляю любимый журнал с юбилеем!

Маверик Джон. Рассказ «Каникулы на том свете».

…Лукасу нравился Тотендорф. Совсем не такой, как описано в одной глупой книге о городе-призраке. Если вблизи вокзала, где столпилось несколько высоких домов, он ещё напоминал астеничный провинциальный городок, то уже в трёх минутах ходьбы становился деревня деревней. По улицам бродили не приведения и скелеты, а люди из плоти и крови. Во дворах лаяли настоящие собаки. Трава кишела кузнечиками – живыми и трескучими. Но сейчас – то ли от этих слов Лаурин, то ли от бабушкиного «грустного пирожка» – Лукасу сделалось очень тоскливо и очень жалко девочку. Захотелось подарить ей что-нибудь красивое или, в крайнем случае, смешное, но у него ничего с собой не было, кроме тростниковой дудочки и зашитого в подкладку обратного билетика. («У вас билеты в два конца, смотрите, не потеряйте, – предупредил их с мамой проводник. – Иначе домой не вернётесь. На станции Тотендорф обратных билетов не продают».) Лукас извлёк из кармана дудочку и протянул Лаурин…

Маверик Джон. Сборник рассказов «Маленькое волшебство».

...Мы заказали по чашке кофе – сладкого и такого густого, что на нём хоть сразу можно было гадать. Так я и делал – сидел и разглядывал коричневые витые узоры. Откуда-то со стороны кухни доносился бой часов. «Кукушка, кукушка, сколько дней я проживу после Рождества?» Одиннадцать. Добрая фрау, наверное, думает, что квартиранту стало плохо на улице и его, то есть меня, забрали в больницу.

– Детство, – заговорил Кевин, – заканчивается тогда, когда в жизни перестаёт случаться маленькое волшебство. Когда за выпавший молочный зуб фея больше не платит конфеткой, когда пасхальный заяц не рассовывает по углам шоколадные яйца, когда пуст остаётся рождественский сапожок. Понимаете, я рано потерял мать, и это было страшное несчастье. Но по-настоящему я осознал потерю два месяца спустя – когда в дом пришло Рождество, без ёлки, без подарков. Не вошло, а постояло в дверях и повернулось к нам спиной. Отцу было не до праздника – он сам чуть не слёг от горя. В такие моменты осознаёшь, что стал взрослым в худшем смысле этого слова – человеком, которого никто не любит.

Я хотел возразить, но Кевин, улыбнувшись, приложил палец к губам.

– Шшш... Вы правы. Взрослых любят тоже. Но разве человек, купаясь в любви, не ощущает себя ребёнком? Так вот, – продолжал он, – мне тогда только-только исполнилось семнадцать лет. Нормальный возраст для взросления. Так что, хоть и приходилось трудно, на судьбу я не жаловался. Но семи–девятилетние? Детство которых оборвалось внезапно и так чудовищно рано... а то и вовсе его не было? Повзрослевшие едва ли не в младенчестве, в детских домах, в семьях асоциалов, наркоманов или алкоголиков? Неродные дети, которых демонстративно притесняют. Жил у нас по соседству такой мальчишка. Его воспитывал дядя, кажется, или другой какой-то родственник. Малыш спал в холодном подвальном помещении, в комнатке с одним решетчатым окном и бетонным полом. Как-то подобрал на улице бездомного котёнка и кормил у себя в подвале. Дрессировал, помню, возле нашей калитки, учил прыгать через палочку. А потом дядя – или кто он ему был – спьяну котёнка задушил и даже похоронить не позволил. Мальчишка смастерил из веток самодельный крестик, так и тот дядя разломал...

Да, вероятно, даже не колонию, а новую цивилизацию. Лучшую, чем наша.

Целый город?! Надо же... Просто представить себе невозможно такие масштабы. Я бы, если честно, тоже выбрал себе другую реальность, да не могу. Я не индиго, к сожалению...

Катерина, спасибо большое за отклик! Нет, не во сне, хотя сходство с кошмаром в этом сюжете определенно есть. В этом вы правы. Так же как и в том, что люди боятся не конца, а хаоса. Все мы умрем, и все об этом знаем, так что в смерти, как таковой, нет ничего страшного. А вот переносить земные испытания - тяготы запустения, гибель близких людей - это страшно, да.