Губский Юрий. Рассказ «Психиатрия».

Жгучий мороз столь редкой в последние годы настоящей киевской зимы. Со своей спутницей – доктором А. – осторожно передвигаемся вверх по длинному, покрытому льдом и снегом склону в гору к Павловской больнице… Окончательно закоченевшие, долго бродим по огромной территории между корпусами знаменитой клиники.

Наконец – освещённая ясным январским солнцем заснеженная площадка с вознёсшейся над Куреневкой древней Кирилловской церковью, и напротив – двухэтажное строение искомого 3-го корпуса. Сквозь сугробы пробираемся к крыльцу. Массивная арочная дверь заперта. По мобильнику сообщаю, что мы уже прибыли. Здесь нас ждут.

В здании холодно. Стены, окрашенные в наводящий тоску синий цвет советских казённых учреждений – жэков, больниц и собесов. Поднимаясь на второй этаж по истёртым ступенькам старой железной лестницы – «Боже мой, это сколько же лет я здесь не был, и ничего не изменилось…» – успеваю задуматься о превратностях времени и человеческих судеб...

Губский Юрий. Рассказ «В Пуще».

…Они появились внезапно, словно вынырнув из-за окружающих деревьев. Двое незнакомцев вразвалку шли через поляну прямо на нас. Угрожающе зарычал Джек, и холод страха стиснул моё сердце – я уже знал, что будет дальше.

Приблизившись, они остановились в нескольких шагах, молча рассматривая нас – плоские, пустые лица, злые, близко посаженные глаза, с круглыми стрижеными, по появившейся недавно спецназовско-зековской моде, головами, одетые в одинаковые тёмно-синие «фирмовые» спортивные костюмы с широкими штанинами. Если бы не бросающаяся в глаза явная разница в росте, их можно было бы принять за близнецов или, по крайней мере, выпускников одного детдома – типичные хемингуэйевские персонажи. Но сейчас им предстоит не работа, а забава – то, что они собираются делать сейчас, это их кайф – предельное уничтожение человека…

Я давно и слишком хорошо знаю таких – типичные выродки – слово «отморозки» пришло гораздо позже… За последние несколько десятков лет они изменились только формой одежды и причёсками – воспоминания из города моей юности: приблатнённые сявки избивают парня из соседнего двора в сквере возле Стеклянной струи, бьют ни за что, просто так – бьют молча, со всё возрастающим остервенением, белые глаза, только иногда издают нечленораздельные звуки, и прекращают свой садистский сеанс, только когда их лежащая на асфальте жертва затихает…

Высокий подошёл к Ирине, маленький приблизился ко мне – очевидно, они уже распределили роли в предстоящем им и нам жестоком действе… Ударом ноги высокий опрокидывает котелок в огонь; заливаемые кипятком, жалобно шипят угли. Джек заливается отчаянным лаем...

Губский Юрий. Очерк «Любовь и Cмерть Эрнеста Хемингуэя».

Американский писатель Эрнест Миллер Хемингуэй сегодня немоден в моей Украине. Узкий слой советской интеллигенции, составлявший ядерную основу рассеянных по огромной стране фанов Папы Хема, выметен ветрами новейшей истории. Кто-то выехал на Запад – и там донашивает потрёпанное рубище советского диссидентства, которое уже давно никому не интересно, а оставшиеся – постепенно сходят с жизненной сцены волею неумолимых биологических законов.

Ну а для нового поколения – иные времена, иные песни. Красивый бородач с портрета – в свитере грубой вязки, с мужественным лицом и глазами, полными всемирной скорби – не волнует кровь сегодняшних юных леди, лучшие друзья которых бриллианты и крутошеие парни в дорогих внедорожниках.

И поэтому я был приятно удивлён, увидев в модерновом книжном магазине (конечно же, внутри огромного “Дримтауна” – киевского Города мечты, где на Ваш вкус и по очень высокой цене есть – всё!..) новейшую биографию Эрнеста Хемингуэя старой доброй ЖЗЛ-серии, авторства загадочного российского литератора Максима Чертанова...