...Тася исследует кухню. Распахивает шкафчики, заглядывает в холодильник, под раковину. То, что она со всевозрастающей паникой разыскивает – небольшое. И даже в однушке Ткачёва, в их маленьком укромном гнезде, это можно спрятать много где. А летняя ночь коротка, и с первым лучом солнца жаворонковое оперение Ткачёва вмиг напряжётся на расправляемых крыльях. Но не видать больше Тасе его триумфального ветхозаветного пробуждения и полёта. Никогда.
В кухне искомого нет. Тася нервозно возвращается в комнату. Степан вновь нависает над Ткачёвым со своим огрызком. Фетиш у него, что ли, такой? Также он встряхивает отяжелевшим рюкзаком, дескать: всё в ажуре, можно сваливать. Тася понимает, что времени в обрез. И не только из-за краткости ночи. Степан второй день на передержке. Это она его посадила на диету, чтобы всё не изговнял. Но вены Степана ссохлись, сдулись, как разноцветные, похожие на глистов ярморочные надувные шарики. Ему не терпится вернуть в них жизнь. Степан может сорваться, и безобидное паясничанье незаметным глазу манером обернётся кровью. А Ткачева нельзя подвергать опасности. Этого она себе не простит.
Тася кивает подельнику, мол: всё понимаю, но потерпи, я ещё не закончила. Проходя мимо спящего возлюбленного, проводит кончиками пальцев от самых пяток до подбородка, словно прочерчивая магическую меловую черту, которая должна оградить его безмятежного от натянутого струной Степана. Тем самым она может разбудить демон ревности в «ломком» извращенце, но ничего с собой поделать не может.
Истерично перебирает книги на полках. Открывает увесистый том Кэрролла. Любимая книга Ткачёва. Их книга. С выгрызенными внутренностями, с сожранным и переваренным содержанием...
