Цитата из рассказа Галина Мамыко «Три последних дня смиренной Ираиды»:

...Вышел по завершении литургии отец Игнатий на амвон, и прежде чем давать крест на целование, обратился к прихожанам с речью, предварив её эпиграфом из апостольского послания: «Жёны ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит». И зачитал с листа, по благословению выглянувшего из алтаря настоятеля, текст недавнего выступления предстоятеля Русской православной церкви патриарха Кирилла на заседании Высшего церковного совета. Речь шла о приходских «разбушевавшихся тётушках».

«…люди, которые грубостью своей отталкивают вновь пришедших в храм, наносят ущерба больше, чем приносят пользы все наши усилия по организации приходской жизни… Приходское «гостеприимство» давно стало притчей во языцех и предметом для множества шуток… А задумывались ли мы, кто несёт ответственность за духовную судьбу тех людей, душам которых такая «встреча» и такое «гостеприимство» нанесли глубокие раны? Тех, кто отшатнулся от храма – хорошо, если на время, – лишь потому, что ему нагрубили, от него отвернулись, мимо него равнодушно прошли? Вина в подобных случаях лежит не только на самих приходских разбушевавшихся «тётушках», но и на настоятеле, у которого «не находится времени» на заботу об атмосфере, царящей среди его паствы».

Кто-то согласно закивал. Некоторые посмотрели в сторону Ираиды Прохоровны. Старица в самом хвосте людского потока перебирала чётки, буравила взглядом пол и как будто ничего не слышала вокруг себя. Но, конечно же, это было не так. Тяжёлые чувства терзали её душу. Вся прожитая жизнь пронеслась перед мысленным взором, с печалями, радостями, духовными подвигами и борьбой со страстями, постничеством, молениями на коленях, вычитыванием канонов, акафистов, искушениями, преодолением соблазнов… И почувствовала себя она настолько глубоко обиженной, причём, незаслуженно обиженной, что приняла молниеносное решение – уйти в монастырь. А куда деваться, куда ещё можно спрятаться от такого великого, как ей казалось, прилюдного и жестокого позора, такого оскорбления, такой расправы беспощадной, какие пришлось сейчас, на старости лет, пережить.

В приступе накатившей обиды Ираиде Прохоровне чудилось, что это сам патриарх сейчас на амвоне держит крест для целования, и ещё немного и ударит этим крестом её по седой голове. Но за что, за что? За смирение, за труды, за ревность по Богу? Ах, как жестоки люди, как страшен, несправедлив этот мир, подверженный упадку и гниению, опутанный бесовскими сетями тьмы… Так думала Ираида Прохоровна, с такими неприятными ощущениями подходила она ко кресту, и не в силах была посмотреть в глаза отцу Игнатию, и не в силах была проглотить застывший в горле ком.

Но молодой священник сделал шаг навстречу старухе, сошёл с амвона, обнял её, расцеловал в щёки, опустил ей в дряблую руку, поверх намотанных на ладонь чёрных монашеских чёток, большую служебную просфору. Ох, лучше бы он этого не делал. Вспыхнула Ираида Прохоровна, онемела от нахлынувших слёз, отшатнулась, и посеменила, всхлипывая, к выходу с низко опущенной головой. Кто-то подхватил с пола оброненную старицей просфору, но вернуть ей святыню не смогли: она не откликалась, не оглядывалась, по сторонам не смотрела, прятала глаза, и шла так быстро, что сталкивалась с людьми...