Цитата из повести Бориса Петрова «Сожги свою жизнь, мальчик»:

...– Смотри, Олежек, звезда! – шёпотом сказали ему в ухо. Вера прислонилась к нему, откинула голову на плечо. Он сказал в чёрные волосы:

– Ага, вижу. Яркая.

– Это, наверное, Венера, – счастливо сказала Вера. – Только почему она такая красная?

– Если красная, то Марс, – подумав, ответил Олег и горделиво развернул плечи. – Марс! Это самое... Как его... Марс – бог войны, вот!

Вера прыснула в его плечо, и он опять почувствовал себя невыразимо счастливым, и ещё он успел подумать: «Как же здорово, что у меня есть Вера», и больше ничего не успел подумать, потому что сзади, с той стороны, где растут кусты смородины, протянулись две руки и выдернули его из беседки, как пробку из бутылки шампанского.

Первый удар Илья нанёс под дых, жёстко и профессионально, чтобы сразу сбить дыхание, а когда Олег согнулся, хрипя и ловя выпученными губами воздух, выдал чёткий хук снизу в челюсть, отчего Олег выгнулся дугой и медленно рухнул на землю.

Он даже не пытался сопротивляться, он лишь пытался отползти, извиваясь по двору жирным червем, а Илья избивал его сильно и беспощадно, в грудь, в пах, по лицу, и продолжал его бить, когда Вера завизжала отчаянно, и когда его попытался остановить дед Лексей, отлетевший с места побоища как пёрышко, и остановился только тогда, когда прибежал Колька и намертво зажал ему сзади руки, но это было уже не важно: на земле валялась груда человеческого мяса, трудно шевелилась и слабо стонала, и узнать в ней Олега было проблематично.

– Что это было? – спросил Колька, удерживая Илью. – За что ты его так?

Удивительно, но других вопросов ни у кого не нашлось, будто все знали, что эта история закончится именно так. Вера даже перестала визжать, и присутствующие уставились на Илью, ожидая объяснений.

– Я избил убийцу, – выдавил Илья. – Поджигателя и убийцу.

Тогда во дворе стало совсем тихо.

Звуки остались за забором, там, во внешнем мире, где продолжалась жизнь, беззаботная жизнь, в которой кто-то мог смеяться, кто-то плакать, кто-то любить, а кто-то просто существовать – это теперь не имело отношения к Пальцевым, к дому деда Лексея. Все застыли: лежащий на земле окровавленный мешок, дед Лексей, который сел на стульчик и так и замер, только голова тряслась мелко-мелко, Верка, схватившая побелевшим кулачком своё платье у горла, Колька, ожидающий продолжения, и сам Илья, обсасывающий сбитые костяшки, но тоже уже утихомирившийся.

Впрочем, он и был спокоен, от начала и до конца, и это потом в воспоминаниях казалось самым страшным: он бил Олега расчётливо и без эмоций, бил, потому что пришёл к какому-то выводу и не видел другого выхода; он просто делал своё дело, и делал его, как и всё остальное в жизни, основательно, по полной программе. И эту программу Илья добросовестно выполнил.

– Меня только интересует, – сказал он, сплевывая, – почему ты оказался таким болваном.

Груда у его ног шевелилась и стонала.

– Я только что видел твоего Юру, – сказал Илья. – Поймал его в парке, у реки. Пришлось дать ему пинка, но он быстро раскололся. Я всё узнал.

Олег перестал шевелиться…