Цитата из рассказа Владимира Захарова «Погоняющий»:

Ручка у неё была женская. Абсолютно. А какая ещё может быть? Но Сева Хлынин… для него… в общем – не просто так и изумительно до продрожи. Выставила её, чуть отстранившись. Протянула специально так, чтобы ему пришлось сломаться пополам, дабы истребовано поцеловать.

Сева ввалился с дождя. В полшага в подъезде, в полшага ещё на улице. Внутри в нём примерно всё такое же половинчатое… перед решением. Ещё и запыхался, пока гнал её. Даёт себе время отдышаться. Ему кажется, что так будет правильно. Обстоятельно, что ли. По этикету. Хотя, какой к чёрту этикет. Оба, в известных обоим обстоятельствах. Она, однако, пока ещё не обнаруживает этого. Тоже, своеобразный этикет. Соответствие личине.

Сдувая катящиеся со лба капли, Сева заходит-таки в подъезд. «Мерси», – удивительно самому себе, непроизвольно бурчит он и склоняется к руке. Кисть изогнута под плавным закруглённым углом к предплечью. Тонкая золотая цепочка браслета, исполненная в виде змейки Асклепия, как не из этого мира. Особенно в жалком подъезде, на фоне исписанных стен, горчичного света ламп, плотных пищевых и людских запахов. Костяшки пунцовеют. Продрогла с улицы. Дождина такой. Хрупкое изделие – рученька её. Хлынин не дышит, будто опасаясь сдуть этакую изящность. Бусинки дождевой испарины едва заметно поблёскивают на прозрачных волосках фаланг. А запах какой! В непосредственной близости аромат не замещается вульгарными миазмами панельного дома. Её телесный аромат, как вторая кожа, оберегающая от всей пошлости мира. «Лакрицей пахнет», – думает Сева. Конечно не лакрицей. Но он не знает, чем именно, а это, всплывшее из детства экзотичное слово – вполне отражает. Ноготки. Заметна белёсая рассветная линия в основании… да, линия улыбки, так это называется. Хлынин в очередной раз удивляется, как много потаённого открывает в нём эта женщина. Того, что он, казалось, и знать не должен. Отчётливая линия улыбки – выставочным эталоном под стеклом прозрачного лака.

Хлынин чувствует, как полы куртки натягиваются за спиной. Севу оттаскивают. Упрямо каменея лицом, прикладывается холодными губами к руке. Через кожное онемение его, через жёсткую щетину, через сланцевые наслоения шрамные – всё-таки пробиваются ощущения. Отзвуки вкуса её кожи. И это прекрасно. Как много разбросано по жизни вот таких кратких моментов, в которых хочется задержаться, но почему-то нельзя. Сева Хлынин не знает, почему, но точно уверен в том, что нельзя. Иначе бы все в них оставались.

Не отнимая губ, Хлынин смещается чуть ниже к пальцам. Замирает на указательном. Затем путешествует с него по остальным, будто пересчитывает. На безымянном – небольшой шрамик от зажившего пореза. Точно бы специально для него оставленная метка. Сева утвердительно моргает и откусывает безымянный палец...