Сперва слова Соколова о словах Кандинского:

«На первый взгляд, эти пояснения остаются на уровне формы, поиска нужных красок и фактур. Однако в действительности Кандинский приоткрывает вход в свою творческую лабораторию, давая понять, как сюжет превращается в красочное «столкновение миров», а предмет оставляет на полотне своё «духовное звучание»…

В теоретических работах Кандинского этого периода соседствуют социально-утопические идеи…».

Больше всего меня злят эти «социально-утопические идеи».

Дело в том, что у меня сложилось мнение, что Кандинский ницшеанец, что его подсознательный идеал – побег из Этого сверхскучного мира сытых мещан и правил, – правил вплоть до законов природы, – в принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Побег – путём умения создать позитивный всё же образ иномирия, как это делал Чехов (например, в конце рассказа «Гусев», в виде Ялты из Ореанды в «Даме с собачкой» и т. д.). Это не социально-утопическая установка (она была у современников символистов), а, наоборот, асоциально-утопическая. Аморальность (с обычной точки зрения – из-за асоциальности) её смягчается принципиальной недостижимостью этого иномирия и подсознательного переживания.

Итак...