Цитата из рассказа Олега Золотаря «Грязь»:

..Внутри Февра и сейчас хрипело, пылало, царапало. Целые куски жизни, неразрывно связанные с плотью, куда-то исчезали, растворялись в глухой немоте, выныривали немощью, дрожью – той самой чертой небытия, за которой поджидал сам сатана. Поджидал всякого, независимо от его конфессии, веры, намоленности сапог и количества чудотворных образов, развешанных в гостиных, чуланах и головах. За этой же чертой поджидали дураки Лёсс, Ихверень, Мацулевски, Шпырь, Егозататарский, Дарья Сапожникова. Каждого Февр провожал в последний путь сам. Опускал в лапы дьявола, питая себя надеждой, что их вечная жизнь уже успела совершиться и лукавому достаётся только обрубок души, одинаково бесполезный как при жизни, так и после смерти.

Февр вспоминал, как умирали дураки. Лёсс и Ихверень утопли по пьяни, Шпырь скоропостижно (с капустой посереди рта), Егозататарский – во сне, прямо на печи. Без особых болезней, мгновением, почти праведно. Сомнения этих воспоминаний блеснули неуверенной надеждой, которую Февр опознал сразу: это сама жизнь просилась жить. Размышляла, что дело, может быть, и не в грязи вовсе. Может, в температурах, пиявках. Уверяла, что для того чтобы жить, следует сперва хотя бы не умереть.

Вопрос получался не простой. Грех отходил мокротой всё тяжелее. А может, и подступал.

– А когда вера… Вот она самая, искренняя… Когда она лукавому потворствует… Как быть?! – хрипом вопрошал матушку.

Матушка плакала. Теперь уже и не стеснялась. Крестилась, смахивая слёзы, в кромешной тишине. А та подбиралась всё ближе, заглушая скрип кровати, на которой метался Февр.

Лбом до пола ему было теперь уже не достать, а вот тишину нарушить следовало. Любым способом, даже криком о помощи.

– Зови! Зови дураков! Всех зови! Всех!..