Откровенный разговор

«Самый откровенный разговор – это разговор с самим собой. Может быть, не каждый такой... но последний?»

На чтение потребуется 37 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

Но случаи представляются. Его отрядили делать электрику в одну деревню – и вот там как раз... Уже в конце, когда крепили провода к последнему столбу… он увидал слева хату – почти заросшую кустами и бурьяном… а из-за крыши – цветущая вишня…

Он редко когда бывал очень возбуждён и, в общем, погасил пыл, пока доехали до города, и всю неделю не вспоминал. А в пятницу вечером показал ей билеты на автобус:

– Я тебе что-то покажу.

Приехали, и ей тоже понравилось, хотя он боялся, что её испугает заброшенность и такое прочее...

– Мы тут всё починим – я починю! – суетился он, обходя и так и этак необитаемое жилище. – Кусты подрежем, крышу перекроем ... – земля есть! Заживём... – И всё уже было хорошо: солнце светило, он обнял её, она вздохнула с молодой и весёлой покорностью. Подошёл человек:

– Хотите хату купить? Это моя – отца моего, он помер, а я теперь во-он там живу. Отдам недорого...

 

Да, пришлось с годок подождать (за который никто другой не позарился на дом), скопить денег...

И вот, как въехали они – так, кажется, с тех пор ничего не менялось: год за годом, весна за зимой... Он работал: в колхозе – и на поле, на комбайне одно время ездил, и ремонтником, когда другого не было, чинил, приводил в лад; и для себя в небольшой мастерской, устроенной в сарае, возился; порами ходил то к тому, то к тому, кто попросит, она (как и мать) вышивала, шила, в сезон помогала, тоже в колхозе, конечно, была задействована, ну и про свой огород не забывали; готовила она очень вкусно – иногда её просили к свадьбе или другому торжеству помочь, а то и всё меню: «из наших продуктов, Любочка, ты ж подсобишь? – мы заплатим!» Да (вот опять вспомнил), деньги – теперь он знал, с кого и сколько брать – видел, чувствовал. Иногда и отказывался; а то говорил сразу: «За это столько-то» – и не было никаких угрызений, почти... – ему-то это не надо, обойдётся, но только так, кажется, правильно… А то как?

 

...А всё-таки, как хорошо было лежать и ничего не делать, и знать, в общем, что уже ничего не предстоит. Жить себе... и ждать спокойно неизвестного.

«Где же ты? – думал Фёдор, немного привстав на подушке (хоть сил уже было мало); спрашивал и повторял это страшное для многих слово: «смерть, смерть, смерть…» – Хоть бы показалась, что ли... – прячется и всё тебе! А я же знаю, что ты близко… совсем рядом».

Никого не было, и ничего. Весна щебетала на улице; к вечеру солнце доберётся до этого окна – но увидит ли он он его снова?. Стало немного грустно, немного больно. «И весна!.. – подсказывало сердце, – ты больше не увидишь её, и землю, пахнущую свежестью, так особо… и траву.. А запах.. древесных опилок в сарае или поверхность свежевыструганной доски?.. а эти песни птиц с самого позаранку..? Неужели никогда??» Фёдор вздыхал, это волнами колыхало сердце… – но потом возвращался к своему покою: «Видно, пожил я уже, насмотрелся всего этого… Напробовался, нанюхался. Хорошо это – но... Изо дня в день, из года в год – разве не успел всего разглядеть и расчувствовать?»

 

…В работе он не терял себя, но старался каждый раз и в каждом мгновении взять от неё что-то новое и что-то своё вложить – может, в этом было его истинное понимание, предчувствие неизбежного расставанья?..

Именно из-за того, что не имел никакой далекоглядной цели, он работал всегда как первый и в последний раз, – никуда не спешил, не суетился, но каждую деталь пытался довести до того вида, чтоб мог сам сказать: «Во! это оно». Не все замечали отточенность его произведений – хоть обычно говорили: «Хорошо, добротно!», кто-то замечал: «Красиво...», иногда просто кивали, мол, нормальная работа, – большинство, кроме самых придирчивых, были довольны; но всматривался мало кто (что открыло бы шедевр – пусть это была оконница или ящик для картофеля, побелённая стена, а может, засеянное поле... Впрочем, сколько таких мастеров – непризнанных никем, не восхваляемых – и только они сами рады – отдав себя на миг в этом творении пользы, красоты (правильности для некоторых, ещё для кого-то – служения)...

Фёдор работал, прежде всего, для себя, в этом он давно себе признался – но вот поводы приходили извне. То то-то надо, то это – и он, подходя ближе к будущей работе, начинал представлять, понимать, как это может быть… Ну а потом, когда руки касались, – всё как-то происходило само; он будто лишь наблюдал – за руками, за тем куском природы, который ему предстоит изменить, – не ломая, не навязывая и насилуя, но подталкивая слегка, прося даже, взаимо-действуя... Не успеешь опомниться, а работа уж завершена – всё готово, будьте добры. А он был готов к следующему, чувствовал в себе силы – а раз есть силы, надо их применить как можно лучше, удачней... Что там у нас на подходе?..