Так дай мне напиться...

"Значит так, – Леннон остановился, когда они уже подходили к вокзалу, – я сяду в один из общих вагонов. Ты же, когда тронется поезд, выбегай из вокзала и залезай в один из плацкартных. Проводнице скажешь, что едешь в первом, но чуть не отстал, пока стоял в очереди за пивом. Потом меня найдешь. Понял?"
      "Понял".

И они двинулись к перрону, где простояли не более пяти минут, как подошел поезд, на который указал Леннон. Пропащий настолько ему доверился, что ему даже в голову не приходило спросить, что это за поезд и куда он идет. Он поинтересовался этим, лишь когда они, осуществив свой план, уже час как ехали, сидя в полупустом общем вагоне.

"Мы едем туда, куда нам и следует ехать", – сказал Леннон успокаивающе. " А ты что, сильно домой торопишься?"

"Так, а как же?" – удивился Пропащий вопросу.

"А ты не торопись. Домой ты всегда успеешь".

"Так ведь потеряют дома-то!"
      "Смею тебя уверить, в этом нет ничего страшного".
      Леннон снял кроссовки и с удовольствием вытянул ноги на сидении.

"Всех нас в свое время теряли. И ничего. Все нормально".

Пропащий, приняв все это за шутку, на какое-то время успокоился, но потом, видя что они едут явно не в том направлении, всполошился.

"Слушай, Леннон, куда мы едем? Я конечно понимаю, у вас там своя мафия, свои дела, но я-то тут причем? Я домой хочу!"

"Успокойся", – вещал Леннон, сидя расслабившись и закрыв глаза. " Я не могу тебе сказать, куда конкретно мы едем. Это невозможно. Мы редко ездим в какие-то определенные места. Мы просто ездим. Иногда останавливаясь то тут, то там..."

"Да кто это "мы"?"

"Странники. Это наш образ жизни. Иногда мы передвигаемся пешком, или автостопом, но если есть железная дорога, предпочитаем ее... Мы знаем друг друга в лицо, или по данным нам кем-то именам, по рассказам других, но никто не может сказать, где находится дом кого-либо из нас ".
      "Ага, бомжи значит?"

"Своего рода. Но в отличие от бомжей, у нас своя жизненная философия, которая мало кому понятна и которую мы никому не навязываем".

Пропащий теперь притих и молча слушал.

"Каждый из нас пришел к этому по-своему. Я, в свое время, много путешествовал, мотался повсюду, как турист, искатель приключений. Потом я открыл для себя, что для меня важнее сам процесс передвижения, нежели его конечная цель. Кроме того, я многое пытался понять в этой жизни и не мог этого сделать. Кое-что мне все-таки открылось, когда я начал общаться со странниками. Постепенно я сам стал таковым. Нам претит статичность. Мы все время в движении, даже когда визуально мы стоим на месте. Мы ищем. В своих поисках, многие из нас обращаются к различным богам: кто к Будде, кто к Бахусу, для кого-то бог – собственный разум. Я только что вернулся с Севера, где прожил несколько дней в лесу, у своего старого приятеля. Я его с трудом нашел. Он сейчас носит сан священника одной из христианских конфессий, и перестал быть странником, в общепринятом понимании этого слова. Мне хотелось понять, нашел ли он то, что искал..."
      "Ну и как?" – решился спросить Пропащий после паузы, опасаясь, что Леннон больше не собирается ничего рассказывать.
      "Как? Я так и не понял, нашел он это или нет, но мне все это не понравилось: слишком догматично...

Сейчас мы с тобой движемся к Востоку. Там сейчас находится большинство из тех, кого я знаю. Кое с кем мне нужно встретиться, что бы поговорить, побыть вместе. Без этого мне кранты. Я начинаю уставать. Я конечно понимаю, что испытывать это, время от времени, свойственно всем, кто ищет, что это проходящее и что главное в такой период – не сломаться, но... Сейчас мне чертовски нужно их увидеть...

Все это может показаться тебе выдумкой, пустым звуком, но поверь мне: не нужно торопиться возвращаться на обыденный круг вещей и событий. Прокатись пока со мной. Тебе это может понравиться, или не понравиться, но в любом случае, для тебя было бы хуже, если бы этого не случилось совсем".

Затем они долго ехали молча. Леннон, казалось бы, дремал. Пропащий, уставившись в пустоту, пытался переварить сказанное им. От всего этого веяло каким-то спокойствием, коего раньше Пропащий не испытывал. Постепенно в его голове оформилась мысль, что все, что он делал до этого, то, как он жил, было каким-то неправильным и фальшивым. Теперь это показалось ему настолько очевидным, насколько раньше, в мелочной суете обыденной жизни было недоступным для понимания.

"Но, – продолжал размышлять он, – если все это не так и неправильно, то как же правильно?"

Голова его уже устала от непривычной для нее интенсивной умственной деятельности и начала болеть. В тот момент он еще не успел понять, что он задал себе именно тот вопрос, ответ на который, в определенном смысле, так искали странники.
      "А как мы их найдем?" – внезапно прервал молчание Пропащий.

Леннон, видимо, ждал этого вопроса и, скорее всего, вопрос этот был для него сигналом о том, что он не ошибся в своих предположениях: Пропащий начинает "включаться".

"Мы едем по условленному маршруту. Кто-нибудь да должен появиться. И по моим расчетам, уже довольно скоро".

Дальше они снова ехали молча, думая каждый о своем, пока, спустя примерно час, в вагоне не появился и не уселся в их купе странный субъект, похожий на монаха из-за накинутого на голову капюшона неуместной в это время года зимней куртки. Ощущение таинственности усиливалось сгустившимся за окнами вагона вечерним сумраком.

"Капюшон" посидел немного молча, потом спросил не поворачивая головы и, словно бы, ни к кому конкретно не обращаясь: "Так едешь, или ищешь кого?"
      Пропащий, до этого углубленный в себя, аж вздрогнул от неожиданности, чего нельзя было сказать о Ленноне: тот даже не пошевелился и ответил коротко, не открывая глаз: "Ищу".

"Водку будешь?" – снова спросил "капюшон".

"Буду".

"Наливай".

И, словно ставя финальную точку в их коротком диалоге, он водрузил на середину стола извлеченную из бездонного кармана своей куртки бутылку водки.

Пропащему на какой-то миг показалось, что время шутит над ним, включив повтор предыдущего вечера.
      "Надо же, опять пьянка", – с горечью подумал он . " А ведь только что было так хорошо!"

Но дальнейшие события вновь утвердили его в мысли, что он теперь причастен к другой, ранее не замечаемой им стороне жизни.

При полном молчании, делово, из сумок были извлечены стаканы и кое-какая закуска с расчетом на троих. Человек этот, наконец-то, откинул капюшон и так же молча разлил.

"Прям как на похоронах", – подумалось Пропащему.

Они, однако же, чокнулись и незнакомец даже, прежде чем выпить, произнес, в качестве тоста, что-то по немецки, а выпив, даже не поморщившись, поставил стакан на стол и, явно не промышляя закусывать, промолвил: " Капитан о тебе спрашивал, мол, как он там ? Давно, говорит, не видел".

Пропащему не хотелось пить. Во-первых, потому что он боялся пропустить что-нибудь важное, а во-вторых, потому что просто не хотелось. Однако, видя, что Леннон уже выпив, не торопясь закусывает, он поспешил сделать то же самое.
      "Художник где сейчас?" – задал, наконец-то, Леннон интересовавший его вопрос.

"Я не знаю. Давно не встречал. Где-то он надолго завис, я даже беспокоиться начал", – незнакомец теперь скинул куртку с плеч за спину, оставив при этом руки по локоть в рукавах, словно готовый в любой момент подняться и уйти, сойдя на первой же попавшейся станции. Наверное, так оно и было. Под курткой у него была такая же старая, как и у Пропащего футболка. В то же время, нельзя сказать, что вид у него был совсем уж запущенный. Вовсе даже наоборот: он был аккуратно подстрижен, чисто выбрит и совсем даже не походил на бездомного бродягу. С виду он был еще моложе Леннона. Сидя рядом с Пропащим, он легонько толкнул его рукой в бедро: "Наливай. Чего сидишь?"

Пропащий послушно налил и они выпили еще по одной. Потом Леннон обулся в лежащие под столом кроссовки и сказал, поднимаясь: "Пойду пройдусь, посмотрю, что нынче за народ здесь ездит".

Пропащий тоже, было, дернулся пойти с ним, но Леннон остановил его: "Сиди. Я еще вернусь".

И ушел.

"Это не делается вдвоем", – снова наливая, заметил незнакомец поучающе.

"Вдвоем трудно оставаться неприметным, наблюдать все со стороны. Поэтому странники передвигаются в одиночку. Им так больше нравится".
      Затем он поднял свой стакан: "Будешь еще?"

"Да нет, пропущу пока, пожалуй".

"Ну, смотри сам".

И выпил.

Какое-то время никто из них не проронил ни слова. Пропащему показалось, что незнакомец начинает уходить в себя, потому что лицо его утратило свою подвижность, а взгляд стал несколько отрешенным.

"А ты кто?" – спросил Пропащий отчасти из любопытства, отчасти для того, чтобы растормошить его.

После небольшой паузы, в течение которой незнакомец возвращался в себя, он заговорил. Голос его при этом стал более низким.

"Ты спрашиваешь, кто я? Я пилот самолета, истребитель. Я ложусь на топчан, на диван, на вагонную полку, без разницы, как летчик усаживается в кресло своего самолета. Я укрываюсь одеялом, как он захлопывает фонарь кабины. Для меня закрыть глаза означает то же, что и для него начать разбег по взлетной полосе. А, засыпая, я начинаю набирать высоту.

Всем нам свойственно видеть иногда дурные сны. В твоих дурных снах тебя могут обидеть, унизить, изредка убить. Все мои дурные сны сводятся к одному: я начинаю падать и разбиваюсь, врезавшись с бешенной скоростью в землю. Это очень страшно и больно. Падая, я кричу. Я даже опасаюсь, что мое сердце когда-нибудь не выдержит, и я умру, так и не долетев до земли.
      Но к счастью, кошмары навещают нас не так уж и часто. И все остальное время я , в отличие от вас, ЛЕТАЮ".

Пропащему показалось, что на последнем слове, расширившиеся глаза рассказчика начали излучать свет.

"Летая, я испытываю и вижу то, что невозможно испытать или увидеть в реальной жизни".

Он умолк, приходя в себя. Потом налил себе в стакан остатки водки, выпил ее, немного закусил и, поставив пустую бутылку под стол, спросил: "Хочешь музыку послушать?"
      "Какую? Где? " – не понял Пропащий.

"А на-ка вот".

И с этими словами Истребитель извлек откуда-то из внутреннего пространства своей куртки плеер с маленькими наушниками и положил на стол.

"Ты пока посиди, послушай, а мне нужно кое-что обдумать. Только не спрашивай меня ни о чем".

И он уселся на место Леннона, забившись в самый угол и полностью уйдя в тень, отбрасываемую верхней полкой при тусклом вагонном освещении.

Пропащий, поняв, что Истребитель снова погружается в себя, посидел немного, укладывая сказанное им в голове, затем одел наушники и включил плеер.

Одно соответствовало другому: какой-то чудак орал что-то под музыку в мегафон по-английски, стараясь при этом эмитировать жуткий немецкий акцент. Потом все стало напоминать музыкальное оформление к детской сказке-страшилке в постановке кукольного театра. Музыка чем-то притягивала Пропащего и, в то же время, пугала. Ему нравился хриплый голос этого мужика, который, казалось, не умел себя беречь и вкладывал в свое музыкальное действо все, что в нем было, напоминая всем этим собирательный образ разгульной русской души. В одной из песен он даже кричал по-русски "один, два, три, четыре..." и что-то там еще и Пропащему прямо-таки виделось, как он лихо выплясывает, кривляясь перед микрофоном.
      Как раз примерно к концу кассеты Истребитель начал возвращаться оттуда, где он был. Лицо его приняло осознанный вид, он зашевелился, и произнес: "Я ухожу, мне нужно все это зафиксировать".

Затем он поднялся, бесцеремонно забрал плеер у Пропащего и сунул его в какой-то из карманов своей куртки, говоря при этом: "Скажешь Леннону, что Художник должен быть где-то южнее, ближе к Казани. Вы же двигайтесь дальше. Капитан сейчас там. И вообще, в той стороне много странников. Пока".

И он ушел, снова набросив на голову капюшон и повесив сумку на плечо.
      Теперь настал черед Пропащего уходить в себя. Он и не заметил, как это произошло, только он вдруг почувствовал себя то летящим высоко в небе, то стоящим на затемненной сцене рядом с тем хрипящим мужиком, то в каком-то еще неведомом ему измерении. Короткие промежутки между возникающими в голове картинами были заполнены обрывками услышанных им за день фраз и его собственными, не до конца оформленными мыслями.
      Очнулся он от того, что Леннон легонько тряс его за плечо: " Э-эй, далеко отсюда?"

И он снова уселся на свое место.

"Почему он так много пьет?"
      Леннон хмыкнул: "Не простой вопрос... Видишь ли, в его случае, это уже почти болезнь. А, кроме того, он уверяет, что когда он выпьет определенное и только ему известное количество, в его голове меняется система мировосприятия. Связь между клетками мозга начинает осуществляться не как обычно, "огородами", а напрямую. В голове начинает "коротить" и все вокруг меняется: мгновенно рождаются образы, которые были до этого недоступны, возникают гениальные мысли. Но, позволь мне тебя предостеречь, это свойственно далеко не каждому.

Истребитель – поэт. Мне нравится то, что он пишет. Только он даже и не пытается это печатать. Ему это не нужно..."

"Как он до сих пор не спился?"

"Этому многие дивятся. Каким-то образом он может себя контролировать, хотя, мне кажется, что рано или поздно этим все и закончится".

"А наркотой он не балуется?"

"Нет. Пробовал, но ему не понравилось. Сказал, что это уже перебор, шаг назад".
      Они немного помолчали, снова думая каждый о своем.
      "Он сказал, что Художник где-то южнее, а если мы поедем дальше, то встретимся с Капитаном".

"Ясно. Я так и предполагал".

"Капитан и Художник. Кто они?"

"Тебе нужно с ними пообщаться, что бы это понять. Они – не чета нам, всем прочим. Они творят. Время от времени, когда в них накапливается, они где-нибудь останавливаются, что бы реализовать себя. Причем делают это так, что никто не может точно назвать их местонахождения ."