Хочешь, я тебе Москву покажу?

На чтение потребуется три с половиной часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

Я, как показывают в кино, небрежно прихватил пальцами проволочную уздечку на тепловатой бутылке с шампанским. Но не успел сделать и пол-оборота маленькой жёсткой петельки, как пластиковая пробка с громким хлопком выстрелила прямо в сидящих под навесом вечных привокзальных голубей, которые тут же, смахивая пыль и угольную сажу со стропил, взлетели, но, не обнаружив никакой для себя опасности, снова оказались на обсиженных местах. Белая пенная струя вырвалась из бутылочной теснины, щедро поливая мои руки, кирзачи на ногах и серый на вечернем солнце асфальт.

Я, обескураженный, суетно крутил головой не зная, что предпринять. Маргарита подставила под струю пустую пивную кружку, из которой тут же медленно стала выползать всё та же пена.

Когда бутылка успокоилась, в ней осталось вина не более чем на два пальца. Да и в кружке плескалось на самом донышке. От этого ещё больше захотелось пить. Я, запрокинув голову, стал вливать в себя из бутылки остатки былой роскоши. Но вино было тёплым и таким кислым на вкус, что я, кроме двух трёх резких ширяний иголками в нос, ничего не почувствовал.

Маргарита разочаровано сунула мне тяжёлую пивную кружку в руки:

– Допивай вот…

Я выплеснул эти остатки в стоящий рядом цветочный горшок с какими-то сухими ветками бывших цветов.

Не получилось песни! А как хотелось нарисоваться пушкинским гусаром рядом с полтавской ведьмой, то бишь, московской королевой Марго.

 

От потери лица меня выручил наш поезд. Он, словно боясь вспугнуть толпящихся обочь пассажиров, крался так медленно, что, казалось, никогда не остановится. Но вот громыхнули тяжёлые тарелки амортизирующих буферов и, свиснув коротким фальцетом, поезд остановился. Я стал шарить глазами наш вагон, но номера на вагонах никак не совпадали по установленному порядку: там, во главе, за паровозом, должен быть вагон номер один, но на этом вагоне вообще не было никаких номеров. Пока я с баулами метался туда-сюда, Маргарита остановилась возле одного вагона почти в самом конце поезда и отчаянно махала мне руками.

– Ах, ё-кале-мэне! Опять бежать вдоль всего состава, беспокоя вежливых проводниц в белых накрахмаленных блузках своим непотребным растерянным видом.

– Куда? – когда я вслед за своей королевой попытался всунуть баулы на площадку вагона. – Общий вагон в голове поезда!

Проводница, глядя на меня, подумала, что я один из тех пассажиров, которые колесят по бесконечным дорогам великой страны только в общих вагонах.

– Внешность обманчива, сказал ёж, скатываясь с сапожной щётки! – моя королева небрежно развернула розоватые листики совсем недешёвых билетов. – Смотреть надо!

Проводница густо покраснела и молча освободила место для чемоданов.

Одно лёгкое движение и я уже там, на площадке, рядом с ненавистными баулами.

– Иди за мной! – Маргарита, гордо подняв голову, пошла по узкому, застланному ковровой дорожкой коридору, словно белая лебедь по первому льду.

 

Мне было совсем не по себе на этой нарядной дорожке в своих кирзовых «говнодавах». Таких ковров я в жизни не видел. У нас в доме на дощатом полу вообще не было никаких дорожек, кроме маленького половичка у кровати родителей, связанного из старых лоскутиков в виде круглого радужного солнца. А полы каждую субботу скоблились большим ножом, сделанным из старой косы. Хороший нож! Им мне часто приходилось по весне готовить из соломы резку для нашей коровы. Солома всегда была под рукой, а сена в лучшем случае хватало только до середины марта, а дальше выручала эта самая резка, сдобренная отрубями и лузгой.

Вспомнив про скоблёные дощатые полы, я осторожно, боясь грубого окрика проводницы, пошёл за своей спутницей, которая уверенно, словно всегда по жизни раскатывала только в мягких вагонах, толкнула дверь купе, пропуская меня с баулами вперёд. Но пройти в узкую дверь с этим багажом было неудобно, и я опустил чемоданы рядом в проходе.

Вот это да! Снова ковры и зеркала!

Но лучше бы всего этого не было! В зеркале я увидел насквозь пропылённого дорожными ветрами подростка, таким, каким бы я не хотел видеть себя никогда. На меня смотрел малолетний бродяжка в грязноватого цвета, мятой вельветовой курточке с лохматой головой и глазами лобастого бычка, которого впервые на привязи привели на сельский выгон. Мой растерянный и такой неподобающий к данной обстановке вид разом опустил меня ниже некуда. Я безвольно сел на мягкий диван, оставив громоздкие чемоданы в проходе.

 

Маргарита, забыв обо мне, поправила перед зеркалом причёску, послюнила пальцы, разгладила высокие брови и стала губной помадой наносить на лицо короткие штришки, а потом растирать помаду по своим смуглым от загара щёчкам.

– Чемоданы поставь! – она внимательно оглядела меня с ног до головы, потом весело рассмеялась: – Я тебе Москву покажу, хочешь?

Я инстинктивно вжал голову в плечи. У нас в Бондарях среди детей ходила такая, не совсем безобидная шутка. «Хочешь, я тебе Москву покажу?» – спрашивал кто-нибудь постарше. «Покажи!» – отвечал какой-нибудь несмышлёный бедолага. Тогда тот, который постарше, брал малыша за уши и высоко поднимал над землёй и держал до тех пор, пока тот не заверещит: «Вижу, вижу!».

Игра такая была, прикол, как теперь говорят.

Ничего не ответив, я занёс чемоданы в купе, поставил их рядышком возле небольшого столика и снова опустился на диван. Что делать? Я на секунду пожалел, что вот так, никому не сказав ни слова, еду в далёкую для меня Москву, в которой я никогда не был и вряд ли когда в ближайшее время буду. Зачем? Но поезд мягко, словно не желая, как и я, расставаться с Тамбовом, дав короткий гудок, поплыл по железным рельсам, увозя меня в дали неоглядные. Спрыгнуть с подножки? Но уже поздно.

Вот так всегда: подумаешь изменить судьбу, а оказывается уже поздно – поезд ушёл…

Теперь он мчался, весело постукивая колёсами, словно спешно перелистывал непрочитанные страницы маленьких станций и полустанков.