HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Иван Азаров

Ultima ratio

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 31.10.2007
Оглавление

7. Часть 7
8. Часть 8
9. Часть 9

Часть 8


 

 

Решений одной проблемы, если на итоговый результат не накладывают дополнительных условий, сводящихся к намекам на уже кому-то известное решение, существует много. И никому неизвестно точное количество этих самых решений, ибо в любой момент ищущему решения может придти в голову новый ответ, новый способ, иная версия, и на одно решение станет больше. При изобретении новых способов запрятать пистолет, следует учитывать индивидуальные особенности исполнителя. Так вот Сент-Джон со свойственной ему скрытностью любил путешествовать по подземным лазам, коридорам искусственного происхождения. Назначение у подобных лазов было совершенно разное: канализационные ходы, вентиляционные, вспомогательные коридоры метрополитена, для прокладки проводов электроснабжения и каналов связи. Чаще всего внутри было тесно, темно, тепло и влажно. В местах другого рода сверху лилась дождевая вода, затекающая по мостовой в зияющие отверстия, частично загороженные тяжелыми решетками. Отчего-то очень многие путали излюбленные им лазы, подобные катакомбам южных городов, горным пещерам или извилистым штольням промышленных городов Хибин, с устаревшим вариантом канализационных труб, проводящих отработанную воду и продукты туалетного промысла. Концом сабли Илья цеплял круглый, граненый люк, откладывал гремящую громадину в сторону и заползал внутрь, надвигая крышку на стремительно сужающийся небосвод. К подземному роду своей деятельности Илья Соболевский готовился совершенно по-иному, нежели воздушному: надевал резиновые сапоги с тонкой рифленой подошвой, непромокаемые синтетические штаны, перчатки, фонарик на голову, каску и значок, изображающий трех псов. Иногда приходилось пользоваться кошками, веревками, системой спутниковой навигации. В последнее время Сент-Джон начал прибегать к маркерам, различимым в ультрафиолетовом свете, так немного легче было ориентироваться в лабиринте переходов, стыков галерей и непонятно откуда возникающих разветвлений. С теоретической точки зрения, система подземных коммуникаций соединяла все участки Города и подмосковных городов в единую, хотя и фрагментарную сеть, в смысле крайней ее неоднородности. И порой очень трудно было отыскать то самое ответвление, ведущее в новый район вроде Митино или Строгино. Вспомним хотя бы, какие проблемы подстерегали главного героя романа Кальвино «Барон на дереве» в начале его странствий! Подземелье казалось изнутри царством хаоса, впечатление это усугублялось небрежным вмешательством человека, наспех бросающего в ненавистном ему царстве орудия труда, строительные материалы, иногда своих собратьев. Вглядываясь в темноту, настороженно держась руками за стену, Сент-Джон медленно двигался вперед. Громкие звуки неясного происхождения часто отвлекали путника от намеченных целей. Как-то Сент-Джон решил свернуть с основного направления разведки и пошел в сторону неясно гудевшего шума. После прогулки по отвратительному бездорожью царства вечной тьмы он оказался перед наглухо запертой железной дверью, за которой жужжали таинственные механизмы, а дверь тряслась от их судорог. Пользуясь нехитрым набором подручных инструментов, Сент-Джон все-таки взломал дрожащую дверь. Изнурительная прогулка в выходные увенчалась открытием сомнительной ценности: часть подземных лазов выходила в широкие тоннели третьего автомобильного кольца. От них веяло ночью и скукой вечеров, проводимых в богатом довольстве, веяло пресыщением и усталостью. Назад в мой грот! – Воскликнул Сент-Джон, отшатнувшись. Подвалы большинства старых домов контактировали с городской сетью коммуникаций. Внутри сумеречных коммуникаций обитали мыши, крысы, комары. Под потолками ночевали грозди летучих мышей. Собаки и дети кошачьего племени забегали сюда от холодов и, заметив разницу, предпочитали пережидать зиму во владениях Плутона. Кошки лакомились серенькими грызунами, собаки бегали до ближайших свалок или рынков. Кров вместе с ними делили редкие гости из мира людей, те его представители, которые утратили свой человеческий облик и были потеряны для общества жестокого ко всем проигравшим и неудачникам. Но обретенный дом оказывался ловушкой для большинства клошаров, которые, запутавшись в катакомбах, мерли с голода, погибали из-за обваривания в кипятке из прорываемых труб или, ослабев, служили предметом пищи громадных крыс. Внутри катакомб было тепло и в самые лютые морозы, вообще они представлялись Илье отдельным миром, почти бесконечным и совершенно безопасным. Исключение представляли частые в иных кварталах водопроводные люки, ведущие на поверхность улиц или районных дворов. Планомерно и упорно велось освоение подземной составляющей Города Сент-Джоном Риверсом. Пройденные магистрали он отмечал на картах и пользуясь компасом пробовал исследовать еще неразведанные участки, вернее, пытался найти к ним доступ, отыскать небольшую, но очень важную лазейку, позволившую бы объединить основную систему с, скажем, лабиринтом, находящимся территориально под одним из районов. Стены источали гнилую сырость и удушающее спокойствие погребенных заживо. В других местах наружу проступала сырая земля, иногда сыпучая, иногда черная, вязкая, материал селевых потоков, впавший в анабиоз. Плесень также облюбовала эти края, но наиболее теплые и влажные из них. Существование подобного увлечения в жизни Ильи Соболевского чудесным образом совпало с его потребностью в надежном хранилище, которое очень долго бы оставалось недоступным. Запоздавшее озарение заставило исследователя земных недр приободриться и собраться в серьезных поход по местам изведанным и не очень. В праздничные дни Сент-Джон ловко улизнул от торжественных церемоний и, подобно смертельно напуганному зверьку, заползающему в родную нору, погрузился во мрак вечной ночи. Не один день продолжался поход Сент-Джона, он двигался вглубь, все дальше и дальше. Давно закончились территории, помеченные ультрафиолетовым маркером, пошли абсолютно неизвестные коридоры, чуть ли не доверху заваленные всяким хламом. Пробираться приходилось ползком. Царство Аида и Персефоны предъявляло серьезные требования к физической форме дерзкий гостей, посмевших нарушить вековой покой. Своды галерей то тут, то там были разрушены. Обходные пути утомляли своей несговорчивостью, постоянными поворотами в ненужном направлении. Сент-Джону начинала мниться их кольцевая структура, возвращающая его в начальную точку. Но природный инстинкт норного животного давал о себе знать: Илья использовал малейшую щель для продолжения маршрута, увеличивая ее сверлами, кирками, молотками. Атмосфера явно накалялась, интерьеры становились все более причудливым, фантасмагоричными, плодами воображения заболевшего, отвергнутого коллегами архитектора. Сквозь щели в низких сводах катакомб, иногда проступали далекие пространства высоких залов, покинутых людьми и непонятно кем сооруженных. Позже во внутреннем котловане Сент-Джон обнаружил старинный вагон метрополитена, без стекол с покоробившейся фанерой на стенах, с кожей на сиденьях, изъеденной мышами. Весь помятый, забытый, заброшенной сюда неизвестной силой. Или когда-то здесь проходила подземная железная дорога? Но куда и где она брала свое начало, для каких целей предназначалась, кто пользовался сим путем украдкой для тайных нужд? Длинный реестр вопросов, и меланхолично внимающая восторженному юноше пустота. Подчеркнуто строгая на фоне вполне сохранившихся стен прорисовывающегося вдали тоннеля. Через силу бредет утомленный путник к тоннелю, ибо других путей не дали ему могущественные мойры. Стал садиться фонарик, не смыкавший давно уже глаз. Долгожданный тупик предоставила Сент-Джону Фортуна. Совсем уж из сил выбился путешественник, нелегкую стезю избравший. Обильем фильмов приученный к заумным трюкам Сент-Джон воспользовался вентиляцией. Как назло была она забита нечистотами, пылью, липкой тухлятины смрадом. Наконец пошли знакомые ландшафты: водопроводных связка труб, проржавевших вконец, нелогичные тупики, ответвления. Один из завалов показался герою особенно впечатляющим, верхушка его под потолок уходила надменно. Тут пожелал похоронить ненавистное бремя Сент-Джон. И кучи песка разгребать лопатой принялся с удвоенной силой. Он отшвыривал в стороны валуны, булыжники, обломки стен и арматуру, гнилые доски. Устав так, что не было сил поднять руки, Сент-Джон похоронил браунинг в пыли разрушенных стен и стал заваливать его всякими отбросами. Через час упорной работы Юноше казалось, будто он вылеплен из снега, а сейчас жарится на центральной площади прокуренного, пропитанного жарой мегаполиса. Руки обмякли и при соприкосновении с любым тяжелым предметом инстинктивно разжимались, словно прибор, отключаемый от источника питания. Руки сводило, и они моментально разжимались без сил. "Знак свыше", – не без радости заключил Илья и начал подумывать, об обратном пути. Он потерял счет дням. Время растягивалось в его сознании нелепой спиралью, незакрепленной пружиной, колеблющейся туда-обратно. Тело в изнеможении дрожало, а ноги в суставах легко подгибались, и Сент-Джон в изумлении обнаруживал себя валяющимся на земле. Но он постарался забыть об усталости, об опасностях, грозивших ему со всех сторон, и медленное восхождение принялось ход набирать. Да, Сент-Джон решил подниматься именно здесь, так как по земной поверхности, освещенной небесными светочами, добираться было гораздо быстрее и надежнее. Сквозь трещины, ужасно разевающие беззубые рты, вверх с надеждой на спасение. Слои камня и бетонных плит сменились гнилыми досками. Как крот, широкими лапами роющий землю, хватался мистер Риверс мозолистыми, истертыми руками за края карнизов, железных балок, торчащих из стен, за обломанные уступы и наугад двигался к небу из-под толщ земных пород. Продвигаться становилось все сложнее, непредвиденные обозначились препятствия: кучи трухлявого мусора, строительных отбросов, он проламывался под руками, рассыпался, но постоянно мешал, нависая над головой и грозя лавиной накрыть Сент-Джона, подобно обрушившейся скале, чьи обломки погребли под собой прикованного Прометея из трагедии Эсхила. Ну вот, пошли глухие подвалы, горячие трубы, обернутые драной фольгой. Не человеческий ли голос доносится издалека, звонким ручейком журчит музыка разговора? Какая радость, вздох облегчения заставляет содрогнуться грудь могучего героя. По наклонной поверхности, покрытой гладким кафелем, Сент-Джон с надеждой крепнущей ползет. Но скажем мы ему словами Тиресия из "Эдипа-царя": "Сегодня ты родишься и умрешь", ибо после того, как обессилевший путник окончил длительный подъем и вышиб деревянную дверь, то в ответ на вопрос о местоположении этого дома, малолетние дурачки ответили ему: "Вы находитесь недалеко от Тулы". Огорошенный чудовищным ответом, Илья поскользнулся, попытался пробиться через дверь, но она, несмотря на то, что была уже сломлена, вдруг не пожелала поддаваться, и юноша покатился вниз, чтобы проделать путь обратный подъему. Сизифовым трудом назвать бы можно было его старания, которых результат сейчас был обращен во прах. Напрасна сил разорительная трата! Воздуха в груди не стало, тенета наброшены сверху и лицо закрывают специально, чтобы наполнить легкие целебным эфиром не было сил.

Хриплым голосом Сент-Джон кричал слова, никак не согласующиеся друг с другом, непонятен их смысл был никому. Лишь потом он обнаружил: никуда он не падает, а лежит в своей кровати, накрытый двумя одеялами. Рядом на столе располагалась кружка с жирно блестящей каемкой воды. С силой Сент-Джон втянул ноздрями воздух, из груди доносились посвистывающие звуки бронхита или воспаления легких. "Крепко я влип!" – пронеслось в голове у Ильи. Он опробовал встать из саркофага кровати, но означенный процесс оказался для него неожиданно трудоемким, и Сент-Джон остался в прежнем положении. Дома никого не было. Илья Соболевский безуспешно пытался вспомнить, как он все-таки поступил с кольтом, надменной уликой, свидетелем убийства. Вернувшись домой из школы, мама рассказала ему, что он заболел где-то полтора дня назад, когда завалился спать с болью в голове после длительной прогулки. "Странно, я был уверен, что прошла целая вечность, ну и дела!" Наш герой медленно выздоравливал, воскрешаясь от весомого удара судьбы. Застывая во время каждого шага, он старался припомнить: если он не запрятал оружие и никому не поручил этого сделать, то куда же оно пропало? В его памяти был зафиксирован процесс обдумывания места захоронения, но не осталось ни конкретных мест, ни лиц, ни сопутствующих всему происшествий. Достаточно длительный промежуток времени оказался вырезанным из хронологии недавних событий. Сент-Джон перерыл ящики стола, посмотрел во всех шкафах, на балконе. Прогулялся до опустевшей фабрики, у крыши которой он оставлял свой планер. Тщетно, пистолет словно растворился, растаял, провалился сквозь землю. Неодушевленный предмет обрел разум, надел маску и скрылся, не оставив следов. Потрясающе! Нет, надо вспомнить, воскресить событие одно за другим, по цепочке причинно-следственных связей добраться до ключевых эпизодов. Но когда реальность заменился сном, когда фантастические видения заменили вымышленным правдоподобием правду болезни врасплох захватившей Сент-Джона? Не раз нашего героя посещали такие грустные мысли: "Пускай, мне отыскать злосчастную улику мнится невозможным, но, вот, наконец, напавшие на след полицейские ищейки заявятся ко мне домой, в мою комнату, в мой уголок, разворочают здесь все кругом, перелопатят все мои вещи и, как назло, без проблем найдут неопровержимое доказательство моей вины!" Илья сидел как на иголках, в любую минуту ожидая звонка, рокового стука в дверь. Тихой, но уверенной рукой следователь постучится в дверь. Сводящее с ума ожидание приглашения на конфиденциальный разговор в кулуары следственных органов. Каждый день, как крупная победа над судьбой, как несказанное счастье свободы. Вспотевшие ладони мелко дрожат, судорожно сведенные лежат на коленях. Глаза невидяще уставились в одну точку. Время, воплотившееся в виде бесконечной клепсидры, не торопящейся отсчитывать жизненно важные секунды. Каждое мгновение – нестерпимой боли пытка, человека слышащего звук часиков Николая Аполлоновича. Но проходили дни, а никто его и не собирался разоблачать, может, ничего и не было? Никакого убийства, никакого пистолета. Сент-Джон и сам пытался стереть в своей памяти следы происшедших событий, пытался оттеснить их на периферию сознания, где бы они благополучно доживали своей век, никому неизвестные. Исчезали памятные ему подробности убийства, пропадали одно за другим, рассыпались неверным доказательством, хрупкими видениями сна. Кто знает, не исключено, все только снилось ему, вплоть до самого убийства, не говоря уже об истории с прятками. Все обошлось удачно. Но впредь надо быть бдительнее и не допускать подобных промахов. Будто бы случайно он поинтересовался у папы: "А стало что-нибудь об убийстве у нас около метро?" Папа удивился и спросил о том, когда оно произошло. Никто ничего не слышал. "Плод моего воображения обошел нас на сей раз стороной. Соприкосновение двух миров оказалось не столь катастрофичным, как могло бы, зайди бы опасные игры в аналогии подальше".

Пережив кошмары, поднесенные ему сознанием заболевшего человека, Сент-Джон стал избегать рискованных операций, далеких походов. Все больше времени он проводил в размышлениях над тем, как бы ему сделать свое положение не таким зыбким, более надежным. В уме он держал картину твердой, но чересчур тонкой иглы, которая сломается от малейшего смещения усилия в сторону от оси. Постепенно мысли его сместились в сторону других событий. Все большую силу набирали слухи о грозящей в ближайшем будущем войне. От данного мероприятия было глупо ожидать чего-нибудь хорошего, ведь на ранних этапах подготовки оно напоминает тотальную ревизию общества и его резервов. В знак солидарности светская жизнь приглушает краски, уходит в тень, больше замыкается на себе. Также следовало бы поступить и Илье. На некоторое время придется меньше появляться на улице, не расхаживать в своем истинном обличье в дневное время суток. Если и бродить среди людей, то инкогнито. Хорошо бы к тому же стереть следы своего пребывания среди людей, заняться бы ретушированием истории следовало немедленно. Прежде всего "ночной гость" дал о себе знать в тошнотворных палатах районного военкомата, выкрав оттуда свое личное дело. Изыманием основного документа дело не окончилось, в шкафах, картотеках, кабинетах лежало множество разного рода справок, медицинских карт, журналов с упоминанием его персоны. Все документы, подтверждающие его существование на этом свете, были изъяты, аккуратно вырезаны и вынесены из злосчастного здания. Причем только опытный глаз сыщика позапрошлого века мог заподозрить появление в злосчастных стенах незваного посетителя. Наведывался Сент-Джон в районные архивы с тем, чтобы изъять из списка жильцов собственную личность. Подчищать следы его появления на земле следовало очень тактично. В одну из ночных вылазок мистера Риверса чуть не сцапали в паспортном столе, тот мирно расположился в отделении милиции. Пришлось сломя голову бежать через пустыри и переулки, пробуждая жителей столицы от сладкого сна и заслуженного отдыха, палить в пустоты, отстреливаясь от неизвестных доброхотов, увязавшихся за ним в порыве служебного рвения. По окончанию месяца упорной работы, с определенной долей уверенности Вы могли произнести на первый взгляд бессмысленную фразу, будто бы Илья Соболевский никогда не появлялся в России, с полным правом на этот безумный поступок. И вздумай кто-нибудь заинтересоваться, а кем был человек со скромной фамилией Соболевский, официальные источники бы только развели руками. Восстановление утерянной информации займет достаточно много времени и отберет кучу сил, в условиях спешной мобилизации никому не будет до этого дела. Сент-Джон заглядывал даже в свою старую школу с тем, чтобы осложнить работу хитроумным следователям и на фронте школьного образования. Особых угрызений совести Сент-Джон не испытывал: на месте старого чинного здания потрескавшихся кирпичей и широкого утоптанного двора, разлеглась бетонная громада в лучших традициях частных английских гимназий для детей промышленников и всякого рода толстосумов. Зайти пришлось даже в роддом, прикинувшись прослезившимся от счастья родственником. Теперь все, сейчас я никто, меня не было, обо мне будут ходить только слухи. Приятная пустота внутри, кристальная чистота рассудка. Можно придти в себя и успокоиться, ничего не может угрожать нам отныне. С чувством выполненного долга и легким сожалением от окончания полюбившейся работы Сент-Джон стал раздумывать над способами расширения своих возможностей. Длительные раздумья не приносили плодов: по сути, он достиг предела возможностей, совершенства и требовалось нечто совершенно иное. Не желая признаваться в этом, он чувствовал, что без помощи со стороны не обойтись. Такому решению противилась вся его натура. По характеру Сент-Джон был одиночкой, индивидуалистом. Он не умел руководить другими, но и не собирался подчиняться кому-нибудь другому. Опасное сочетание идеального исполнителя и нежелания подчиняться было его природой. Но и сам Илья понимал: жизнь его приняла столь причудливые формы не из-за желания поражать воображение других людей или чувствовать над ними власть, а из неудовлетворения существующим положением вещей, когда роскошь соседствовала с нищетой, а порой и делила с ней кров. Стало быть, главным была цель, а в ее достижении могли помочь умелые союзники. "Мы составим многорукого монстра с человеколюбивой душой и двумя лицами, одних он будет пугать и грозиться им, а других будет любезно привечать и сулить им счастливую жизнь!" – мечтал иногда Сент-Джон. Но он никогда не предполагал, что его мечты обретут реальные очертания нерушимого братства. Он никогда бы не решился сделать первый шаг навстречу другому, тем более, дело, по которому он собирался беседовать с будущими сообщниками, было, мягко говоря, нетрадиционным. Но Илья продолжал согревать в своей душе надежду на воссоединение с человеком, понимающим его с полуслова, который бы разделял все его взгляды и всей душой бы ратовал за их осуществление. Но происшествия, ход которых был предопределен изначально, предали делу новый импульс к развитию. Глядя с позиции будущего на давно минувшие события, невозможно освободиться от мысли, будто все происходящее было заранее спланировано.

Перемены в жизни горожан во многом были связаны с массовым бегством из столицы. Людские толпы штурмовали вокзалы. Железные дороги подавали один состав за другим. Когда закончились электровозы в дело пошли дымящие тепловозы, работающие на мазуте и угле. На вокзальных площадях добровольцы разбили целый палаточный город, который круглосуточно освещался. Немолчный гомон заставлял содрогаться стены близлежащих домов. Нередки стали драки за места в вагонах отъезжающих поездов и за сами билеты, среди коих было немало поддельных. Кругом люди торопились и опаздывали, спешили и не поспевали к сроку. Столица кипела жизнью, как развороченный муравейник. И его обитатели, не проявлявшие доселе никакой активности, вдруг очнулись, засуетились, стремясь влиться в общий поток кипучей радости и наслаждения единством со всем светом. На окраинах города и в его кварталах, что поплоше туда-сюда сновали подозрительные люди и таскали коробки, погружали их в фургоны, те, посигналив, спешно уезжали. Ежели кто из людей попадался им на пути, то промышляющие нечестным делом моментально откладывали все свои дела и делали вид, будто они элементарно отдыхают, прогуливаются, ведут оживленный разговор с компанией собутыльников. Иные подмигивали и непонятными скороговорками, озираясь по сторонам, обещали достать любой товар и по дешевке. Но потом одумывались и грозились тебе, обещая расправу, гнали прочь. Ночи стали короче, а сны прерывистее. Кровавая заря нередко начинала подтачивать небосвод посреди ночи.

"Тоска разлияся по Руской земли;
Печаль жирна тече средь земли Рускыи".  

Сент-Джон бродил по опустевшим проспектам и умиротворенно оглядывал просторы родного города. С одной стороны это добавит ему свободы, но, с другой, недоброжелателям будет гораздо проще его выследить. Ну да черт с ним, не за чем самого себя заранее расстраивать, когда еще насладишься видом русских Помпей, очищенных от пепла! Торжествовать и радоваться надо, обретенной свободе. До небес возноситься духом и слезы умиленья лить. Родителям Илья соврал, будто собирается куда-то с друзьями. Какими друзьями, куда ехать посреди войны? На любой заставе, на любом распутье остановят, проверят документы и запрягут батрачить, орошать вражескую землю кровью горячей. Возвращаясь с ночного полета над пригородами мегаполиса, с целью фотографии вида дорог, запруженных легковыми машинами отступающих, бегущих из стольного града богачей Сент-Джон заметил сверху одинокую фигурку человека, гуляющего между уступов многоэтажных панельных домов. Илья хотел уже спланировать вниз к безмятежному философу, забывшему о происходящих вокруг событиях, но тот, не заметив планера, расчеркивающего небо скользящим полетом прозрачных крыльев гигантского насекомого, скрылся в подъезде. Сент-Джон не стал преследовать его и полетел по своим делам. Но случайное ли совпадение в том, что где-то в этих местах жил его одноклассник? Как же его звали?

Надеюсь, предположения читателя подтвердятся, если мной будет названо имя Джозефа Сэммлера. Как уже было сказано, раньше он учился в Сент-Джоном в одном классе. Но после судьба их разлучила, они пошли по разным дорогам: будущего ученого и авантюриста-бездельника или спортсмена. Сент-Джон постоянно выслеживал Джозефа, подглядывал с ним. Но начинали возникать определенные сложности, Джозеф слишком быстро догадался об идущей за ним слежке и начал усложнять работу Илье, перебегая с квартиры на квартиру, плотно зашторивая окна занавесками и не включая в ночное время свет. Илья был поражен тому, как быстро учился этот книжный червь. Сент-Джон на короткий период времени ощутил даже легкую неуверенность, порожденную воспоминаниями о школьных годах. Джозеф был практически отличником, гораздо выше его и сильнее. От него исходила аура невозмутимости, самостоятельности, уверенности в собственной правоте. По прошествии многих лет в памяти Сент-Джона вставал образ мальчика очень нелюдимого, замкнутого, хотя невспыльчивого, но неуступчивого. Подавляющего одноклассников интеллектуально. Слишком Джозеф быстро воспринимал все новое, брался за все чрезвычайно обстоятельно. Бросались в глаза трудолюбие Джозефа, вне зависимости от того, чем он занимался, и нравился ли ему предмет его занятий. Семмлер казался Илье очень честолюбивым, целеустремленным. Человеком злой воли, как говаривал он самому себе не раз. Если бы Джозеф вздумал отомстить обидчику, нанесшему тому смертельное оскорбление, то он бы выполнил задуманное, находись сам при смерти, на последнем издыхании. Титаном духа, носителем темного духа, представлялся он Сент-Джону. Джозеф был, вообще, единственным, кого он уважал из своего класса. Прочие же были слишком обыденны, слишком ординарны, клоны архетипов, загримированные под индивидуальностей. Но нельзя говорить, будто бы все это чрезвычайно занимало Сент-Джона, он осознавал это на интуитивном уровне. Илья Соболевский был человеком действия, суховатым и расчетливым, не обладавшим гипертрофированной фантазией. Но в Джозефе ему мерещилось нечто, не подчиняющимся рациональным законам функционирования реальности, что-то сверхъестественное, перспектива иных измерений. И от того он слегка робел и не решался предложить тому свое союзничество в течение полугода. Парил в поднебесье, набирал круги вокруг дома Семмлера, рассчитывая застать того в дороге, дабы инсценировать случайность встречи. Как бы столкнемся невзначай, о, друг детства, какая встреча, ты ли это, ну и совпадения, как жизнь, как дела и т.д. Набор стандартных фраз бывших друзей, у которых не осталось общих интересов. Секунды таяли, подобно снежинкам на теплой ладони, часы утекали сосульками на жарком весеннем солнце. Джозеф торопливо вышел из подъезда и направился к белым корпусам по другую сторону шоссе. Интересно, с какой целью? Этого узнать Сент-Джону не удалось, поток воздуха, который поддерживал его, унес планер за дом. А когда по окружности пролетевшему небесному мстителю вновь стали видны очертания Джозефа, тот уже перебегал дорогу и стал крутиться вокруг автобусной остановки. Затем порыв сухого ветра снес Сент-Джона вниз по шоссе ко второму микрорайону. Издали он различил лишь Сэммлера, заносящего черные пакеты в дом. Но все равно было большим успехом заметить его, в последнее время у Ильи не получалось вообще определить местоположение буй тура Сэммлера. В недрах столицы зрел заговор, которому было суждено перевернуть с ног на голову жизнь людей. Мы обречены, наша миссия ясна и имеет иных толкований. Под впечатлением от собственной значимости Илья сделал в воздухе мертвую петлю. Но нет, читатель не бойся, не страшись, на оставшихся страницах я не собираюсь описывать тебе, как продолжал совершенствоваться в летном мастерстве наш беспокойный духом друг! Он продолжал выслеживать Джозефа, потому что ему верилось: удача улыбнется сегодня ему еще один раз. В нетерпении он скакал по крыше дома и дрожал он пробиравшего до костей ветра. Медленно отворилась черная железная дверь, в синей куртке с черными полосами, одной рукой придерживая плотной ткани полу одежды, а другой застегивая молнию, с журналом под мышкой, в свете клонящегося к закату солнца Джозеф Сэммлер переходил через узенькую дорогу около дома и устремил ход своих ног в сторону автобусной остановки. Возрадовался духом терпеливый и награжденный за свое упорство Сент-Джон.

А Илья Соболевич поскочи
Горностаемъ по трубам крыши,
Въвръжеся на злату антенну
И скочи съ нее бусымъ вълъкомъ
и полете соколомъ подъ мьглами,
избивая гуси и лебеди.  

В конце части шоссе, находящейся еще в пределах мегаполиса, таинственным образом материализовался бордовый трамвай дореволюционных лет. Слишком проворно для своих лет он катил в сторону остановки. Там поджидал его Джозеф. От удивления у Сент-Джона глаза полезли на лоб: рельсы, используемые музейного типа транспортом, появлялись прямо на глазах, всплывая из-под земли. После того, как трамвай благополучно использовал их, они вновь пропадали в парадоксальное небытие. Такое красочное и масштабное зрелище не могло быть подделкой, как и помпезные звуки оркестра, сопровождающего одинокий трамвай. «Мое почтение бригадиру маршрута. Я поражаюсь вашей стойкости сэр», – снизу доносится взволнованный голос Джозефа. Трамвай отправляется в путь. Бесшумно, словно кошка, вышагивающая по паркету, будто тень, скользящая по освещенной дневным светилом дороге. Лесной массив по левую руку от летучего юноши сменяется стоянкой трейлеров, пустующей во времена Великой Эвакуации. Сент-Джон немного снизился, чтобы не запутаться в рекламном стяге, плещущем на ветру. И практически улегся на крышу трамвая, у которого не было никаких рогов, цепляющихся к проводам. Приспособившегося при плавании в воде найди для себя посторонний источник движения, за который можно бы было уцепиться, ждет приятный сюрприз: он не будет тонуть. Водная стихия начнет гостя слегка покачивать на подушке резвых струй. Сент-Джон, счастливый обладатель крыльев, испытывал то же самое, но только в воздухе, и руками он вцепился в крышу. Рассеянно выскочил Джозеф из трамвая около станции метро и побежал к дальнему выходу. «Опять почуял слежку, опытен и очень прозорлив, мой будущий союзник». Сент-Джон едва не потерял Джозефа, когда очутился на пустой платформе с отъезжающим поездом. Сэммлер уже уезжает! Илья вскочил в пространство между последним и предпоследним вагоном. И встал в распорку на качающемся стыке вагонов. Потом нога сорвалась, и он пребольно ударился щекой о стекло, заостренные колеса чуть не пережевали юного шпиона. Руководствуясь внутренним чутьем, он умудрился устоять на черном гладком проводе. Спасен; стоящая сцена для фильма ужасов: пассажиры метро замечают человека с лицом белым от ужаса, держащегося вспотевшими руками за ручки внешних дверей, но вдруг он резко пропадает, будто затягиваемый вниз неизвестным чудовищем, через малый интервал времени струя крови попадает на стекло бежевой двери, и впечатлительные гости андерграунда разом оглашают криком ужаса текстуры низкобюджетного хоррора. В соседнем вагоне на диванах развалился Джозеф со страданием, написанном на лице, с неизъяснимой тоской и почти материализовавшейся болью, струящейся из глаз. Ему явно было не по себе: он вытаращил глаза и с ужасом смотрел на что-то перед собой. Джозеф казался измотанным до крайности. «Но отчего он так может страдать», – задумался Илья. «Верно, у него червоточина в душе, которая разъедает его изнутри. Печаль овладела его сердцем. «Киприда – ты не бог,// Ты больше бога», – заключил скупо Сент-Джон. Мучительно тянулись минуты напряженного безумия. Сент-Джон пытался придумать хотя бы один правдоподобный вариант того, что происходило в душе у Джозефа. «Возможно, судьба вначале сделала ему подарок в виде привязанности сердца. Чистое и невинное существо, полное божественной прелести и райского обаяния внезапно оказалось близ него. Он был растроган и смущен и не верил своему счастью. Каждая возможность свидеться с предметом своих мечтаний уносила его на вершины блаженства. Джозеф волновался и робел и не знал, как подступиться к своему счастию. Но на этот раз он поспешил, никто не собирался вручать ему эту девушку в дар. Идеальные конструкции мысленных миров на поверку оказались неправдоподобными и дарующими лишь разочарование. Известная фраза Тургенева о русском мужчине на рандеву очень подходила к описываемому случаю. Он разуверился в себе и проклинал свою нерешительность, не находил себе места, ожесточенно метался от одного занятия к другому, не находя избавления от страданий. Напрасно он рисовал прекрасные картины безмятежного будущего, проще было бы вырвать сердце насовсем, чтоб не проклинать ту, что можешь лишь любить и боготворить. Но, вероятно, все было не так уж просто. Был некто третий, предположим, давний друг. Напарник детских игр и тот, кому поверял свои он тайны все. Между ними все больше возникало непонимания, недомолвок. Цитируя роман великого аргентинца о Гауно и Ларсене: «Они совершенно не могли говорить о девушке (или, по крайней мере, говорить легко и свободно)». И Ольга (не исключено, звалась она именем из русских романов) была в любезного друга давно влюблена. Развитие их чувств шло очень медленно и втайне ото всех, как и должно происходить. Что, в конце концов, не укрылось от взгляда проницательного Сэммлера. Это все усложнило. Джозеф не находил себе места от ярости. Вечно он ходил угрюмый, истосковавшийся душой, обиженный на мир несправедливый. Но появился и четвертый участник молчаливых сцен. Пленившая навек любезного друга, и выхода не представлялось никакого. Гигантским преимуществом обладали те трое, но никак не наш Сэммлер, оставленный в дураках. Более того, по-видимому, он стала понимать намерения самого Джозефа, не выражавшиеся ни в чем, кроме мыслей. Она смотрела на него с большим подозрением и относилась к нему с недоверием. Жесткий взгляд пронзительных глаз и немного острые черты волевого лица. Уверенный в себе человек. Она унижала Джозефа своей надменностью, он всегда боялся таких сильных женщин, привыкших главенствовать в отношениях с противоположным полом. Кроме того, ему стало казаться, что она подозревает в уранических отношениях со своим возлюбленным. Джозеф даже поперхнулся он такой мысли, ему стало мерзко. После таких размышлений он начал избегать встреч с неразлучной парой или даже любовным треугольником. Но его неотвратимо влекла к себе мысль о возможности такого тройственного союза, триумвирата дружественных отношений. Его бывший друг воплощал в себе давние мечты самого Джозефа. Двойственные отношения были символом роскоши, царственных привилегий любимца фортуны. Перманентное наслаивание ощущений от обеих девушек, окружавших его друга, как музейный экспонат, вероятно, рождало у того какое-то особенное сладостное чувство. Джозеф гадал и ничего не предпринимал, безмолвствовал и таился». Еще раз взглянул Сент-Джон в измученное лицо Джозефа. « И чем же закончилась эта история, если ее существование вызвало у нас столь живой интерес? Неизвестно, хотя существует несколько точек зрения на данный вопрос. Первая из них кровавая, как раз в моем вкусе. Несчастливые люди или просто неудачники, словно притягивают к себе неприятности. С самого начала Сэммлер был обречен на провал в этой душещипательной истории. Но ему хотелось завершить печальную повесть платонических отношений с упомянутой Ольгой с размахом, с блеском, с пафосом и помпезностью, так, чтобы запомнилось это надолго, коли он так неубедителен среди событий будничной жизни. Черт, отвратительно звучит имя Ольга, ничего не поделаешь, избежать ассоциаций можно, если только, ты единственный, кто говорит на используемом языке. Наша речь порой напоминает публичный дом иль ресторан с немытою посудой. На сей раз, Фортуна его не подвела. Какое-то мероприятие собрало весь их поток и всю их группу энтомологов в одном месте, положим в библиотеке. Тогда происходило распределение по кафедрам, Джозеф и эта девушка были единственными, кто хорошо из остальных никого не знал. Так, и что же дальше? Преступники врываются в здание и панику оружия видом сеют! Грозятся расправой и крики доносятся горькие. Джозеф от счастия сияет, случай подвернулся с жизнью счеты свести. Ни капли сомнения нет в поступках его. Движения его тверды, финишная прямая, и в победе он уверен. Из зала уверенной он поступью идет, не обращая никакого внимания на злоумышленников. Они навострили уши, свиные рыла обозначили ярость и удивление, у дверей на страже стоят их люди, гавкают при приближении его они угрозы. И стреляют из автомата длинной очередью, с треском доносящимся издалека. На мгновение вспыхнул пламени цветок у черной сопла дыры. Рой смертоносных пчел рвет в клочья Джозефа нутро. Он падает и по полу скользит в крови, что из раны его натекла, а теперь в стороны широкой волной разбегается. Далеко он откатился в сторону, упав. И лицом повернулся он к друзьям. Нет ужаса на нем. Немым величьем наполнены его черты. Или лучше, чтобы он спиной от них откатывался, и от крика ужасного содрогались стены. С охотою приняли боги жертву его. Мучеником жизнь закончит он, оттого что не была мила ему она, и не был мил другим он, от чего день подобен ночи стал. Рой сочувствующих или, скорее, любопытных глаз, букет разноцветных цветов. Сияющая пряность лепестков на фоне окончания дня. Ты ли видишь меня?! Не напрасен ли шаг мой ужасный, не зря ли с жизнью счеты я свел? Все ради тебя. Мой безгласный дух решился на последний шаг и сбросил олицетворенье Джозефом. Ощути хоть каплю сострадания ко мне, я все теряю, я все отдаю. Порыв мятежный, порыв преступный, я безумец, ежели решил проститься с белым светом. Но был ли выбор? Не стоило рождаться мне, или не надо было знакомить меня с грешным миром. Я б счастливо доживал один свои дни.

Сорвался я с цепи, будто злонравный пес, – остановил себя Сент-Джон. Едва ли стал бы так он убиваться из-за суеты. Устами Ипполита однажды очень верно заметил греческий драматург: «Иль жен// Исправьте нам, иль языку дозвольте// Их укорять, а сердцу проклинать». Но события могли проистекать и по иному сценарию. Положим, очень скоро или за некоторое время до этого Джозеф начал заниматься боксом. Заметим, основной его целью не было овладеть английской дракой. Он желал быть на людях избитым. Понять его желание непросто. Он желал потерпеть поражение при свидетелях. Обмануть чужие надежды. Он с наслаждением воображал, как гром проклятий обрушится на его голову. Презирайте меня, но смотрите на меня, не отрываясь. Ваше внимание или в лучшем случае жалость, смешанная с разочарованием, воскресит меня. Вот так он согласился он на заведомо проигрышный бой против многообещающего проспекта, имея на счету три легких поражения по очкам. Море зрителей собравшихся посмотреть на очередное достижение красавца с налитыми бицепсами. Будущую грозу дивизиона. Главное было выдержать первый напор. Перекрывшись руками от ударов по корпусу, Джозеф отбегал весь раунд. Потом сбилось дыхание, пришлось терпеть бомбежку сыромятных молотков. Руки немели и сами опускались, открывая более уязвимые места. Пару раз Джозеф бросил нелепый, размашистый свинг. Но громкая поддержка трибун, не добавила результативности этим ударам. Наоборот, Джозеф получил слева над рукой по челюсти несильный, но точный, срывающий удар. Вот он, момент торжества. Медленно, грузно, Сэммлер оседает на пол. Падает на спину. Рефери показывает знаки пальцами. Упирается руками в пол и улыбается белой резинкой для защиты зубов. Демонстрируем растерянность: невероятно, как это могло произойти? На счет восемь, Джозеф быстро встает. В твоих действиях не видно не попытки сдаться. Ты можешь подыхать, но не дай знать об этом зрителям. Пусть ты обречен, но в этом вся красота твоего поступка. Делай вид, будто единственный, кто не понимает этого. Прикладывай усилия, чтобы стала видна твоя решимость биться до конца. Вылезай на ринг, выброшенный, как Найджел Бенн, за канаты. Все, кому знаком был Джозеф, замирают, сидя у экранов. Его судьба им отныне не безразлична, но они немного запоздали, теперь найти его они смогут, только забинтованным в пропахшей медикаментами больнице. Однако он выжил и быстро оправился, физические увечья полностью излечили его от недугов душевных. Или нет, по-прежнему он мучится неразделенным чувством, страдает и томится, навеки отвергая возможность счастья. И сам себя он губит, не признает свои права на жизнь, полную любви и гармонии. В печали будничного утра, ничем незанятый, он дежурит бесцельно у окна. Я помню твои, подобные морским раковинам и бледностью античному фарфору, уши, распятые металлическим блеском звездочек-сережек. Я полон тобою и воспоминаниями о тебе. О безмолвных минутах, рядом, но не наедине с тобою. Бессловесное красноречие. Гул монотонных речей семинариста, стихающий под напором прибоя чувств. На фоне окна: абрис вытянутой шеи, руки, змеями свернувшиеся на столе в ожидании жертвы. Не получилось, мы разошлись, но были так близки».

В отчаянии Тараканов пробует сочинить еще одно стихотворение. Наматывает ворох бессмысленных словосочетаний друг на друга, в надежде на удачу:

Я болен памятью предшествующих столетий,
И сна потерян мерный ход.
Событий, возникающих сейчас, не тешит душу мне рожденье,
Но вспоминать я буду с горечью о них:
На то – господнее веленье. 

Вадим, явно не доволен, в расстроенных чувствах он засыпает.

 

 

 

 


Оглавление

7. Часть 7
8. Часть 8
9. Часть 9
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!