Циник

Мальчишеское ехидство – вещь жестокая и коварная... Однажды на большой перемене Славик, скривив губы в злой ухмылке, издевательски бросил при всех Артему в лицо:

– Что, этот мент все еще ходит к твоей матери?

– Он ко мне ходит, а не.., – взрыв убийственного мальчишеского хохота прервал Артема на полуслове.

Тут до него дошел подлинный смысл слов одноклассника. Артем стоял как громом пораженный. Во всем его облике, в позе с растерянно раскрытыми ладонями безвольно повисших рук стоял немой вопрос... Когда ему было годика четыре, он придумал для себя такую игру – прикроет ладонями глаза и внушит себе, что спрятался от всех и никто не видит его, так как сам не видит других. Теперь Артему хотелось сделать то же самое, чтобы не видеть бессмысленно-веселые и одновременно жестокие лица одноклашек, чтобы никто не был свидетелем его замешательства.

Во время урока в памяти невольно всплывали подробности последних визитов участкового. Не раз после обычных назиданий и нравоучений его отправляли погулять во двор. Артем тогда был уверен, что оставшись наедине, взрослые все еще говорят о нем и его проступке, ломая головы над тем, как наставить его на правильный путь. Его даже не насторожило то, что, придя однажды со школы раньше обычного, нашел дверь запертой. Он постучал кулаком, затем потянулся к кнопке звонка. Никто не откликался, и Артем уже спускался во двор, когда дверь отворилась.

– Ой.., а мы тут заговорились, сынок.., – механически, нервным движением мать поправляла прическу. – Что ж ты так рано?.. Учительница заболела?.. Случилось что?.. – она задавала один вопрос за другим, стараясь скрыть свое волнение, на которое, впрочем, Артем тогда и не обратил внимания.

В комнате сидел участковый с красным рябым лицом.

– Вот.., дядя Карен хочет устроить тебя в секцию по баскетболу... Зашел узнать наше мнение?.. – как-то сбивчиво объясняла мать...

Теперь Артем догадался, почему тогда на столе в гостиной отсутствовала толстая кожаная папка, которую милиционер в обычные свои, "официальные" визиты неизменно приносил с собой. И почему в самом участковом что-то было не таким, как раньше, и выглядел он скорее провинившимся мальчишкой, а не блюстителем порядка...

Придя со школы, Артем бросил сумку на диван и крикнул матери на кухню:

– Вырасту – стану милиционером и буду делать все, что захочу.

Мать отложила посуду и подошла к нему. На Артеме не было лица.

– Что с тобой, сынок? Ты нездоров?.. – мать хотела приложить тыльную сторону ладони ко лбу Артема, но тот резко отвел ее руку.

– Почему именно мой папа должен был бежать?.. Он был слабее и трусливее других?.. – спросил Артем, не глядя в сторону матери.

Она старалась не выдать своего волнения.

– Не все рождаются героями, сынок:

– А милиционер твой – герой? – наконец Артем взглянул, а точнее, вцепился взглядом в мать.

Та вдруг вся съежилась и в бессилии опустилась на диван... Она несомненно знала о кривотолках, связанных с посещениями участкового. Но к такой реакции со стороны маленького Артема была неготова.

– Что-то не узнаю тебя, сынок... А ну-ка, присядь, поговорим.

Артем бросил матери еще что-то гневное и ушел к себе, хлопнув дверью. Он чувствовал щемящее одиночество. Там, где немного раньше было родное, единственно родное существо, образовалась некая гнетущая пустота. "Теперь у меня нет и матери", – он упал ничком на свою кровать, стиснув подушку.

У женщины все плыло перед глазами. Да, у нее была связь с участковым, но она до сих пор удивлялась, как все это получилось. Что было это? Сдерживаемый долгие годы женский инстинкт, разорвавший вмиг свои узы, или же подсознательное стремление найти хоть какую-то опору для себя и ребенка?..

Участковому было давно уже за тридцать, однако он все еще ходил в холостяках. Однажды, отправив Артема в соседнюю комнату за дневником, он взял дрожащую ладонь женщины в свою холодную руку и заглянул ей в глаза. Арине, матери Артема, не понравился этот взгляд – в нечистых, отливающихся желтизной глазах было одновременно что-то требовательное и жалкое, нищенски-просительное. Карен вполголоса жаловался на свое одиночество, холод в душе, и ей казалось, что если откажет, то этот большой мужчина заплачет, как ребенок. Она испугалась, но еще больше пожалела его. Однако это противоречивое, примешанное с гадливостью чувство стало началом той непродолжительной связи, о которой сейчас Арина вспоминала с глубоким стыдом.

Участкового вскоре перевели на другую работу, и он навсегда исчез из жизни этой несчастной женщины.