Осколки. О Бытии и Ничто литературного творчества

В соответствии с хорошей традицией философских трудов, Камю опирается на своих предшественников:

«Хайдеггер хладнокровно рассматривает удел человеческий и заявляет, что мы влачим унизительное существование. Единственная действительность – это "забота" на всех ступенях бытия... Он перечисляет ее виды: досада, когда обыкновенный человек пытается ее как-то уравновесить и заглушить в себе; ужас, когда разум созерцает смерть... По Хайдеггеру, тоже не следует погружаться в сон, а надо бодрствовать вплоть до израсходования себя...

Ясперс отчаивается в какой бы то ни было онтологии, потому что хочет, чтобы мы утратили "наивность". Он знает, что нам не дано возвыситься хотя бы в чем-нибудь малом над убийственной игрой видимостей...

Шестов... беспрерывно доказывает, что и самое стройное из учений универсального рационализма всякий раз под конец упирается в иррациональность человеческой мысли...

Кьеркегор... не просто открывает абсурд, а больше того – им живет. Человек, написавший: "Самое надежное безмолвие возникает не тогда, когда молчат, а когда говорят", первым делом убеждается том, что ни одна истина не абсолютна и не в силах сделать удобоваримым существование, которое само по себе есть невозможность... Он отвергает утешения, мораль, самые принципы душевного покоя. Он далек от того, чтобы унимать боль в сердце из-за засевшего там шипа. Напротив, он растравляет эту боль и с отчаянной радостью распятого, довольного своей казнью, постепенно выстраивает категорию демонического из ясности, отрицания, комедиантства. Этот одновременно нежный и ухмыляющийся лик, эти пируэты в сопровождении крика, исторгнутого из недр души, и являют собой дух абсурда в схватке с превосходящей его действительностью...

Гуссерль и феноменологи возвращают миру его разнообразие и отвергают трансцендирующий разум... Лепесток розы, километровый столб у дороги или человеческая рука так же важны, как любовь, желание или законы тяготения... Думать – это научиться заново видеть, быть внимательным, направить на что-то свое сознание, возвести, подобно Прусту, в разряд привилегированных каждую идею и каждый образ...»

«Как не почувствовать глубинное родство всех этих умов?– восклицает Камю.– Как не заметить, что все они расположились у того особого и горестного места, где больше нет почвы для надежды?..

Отчетливо ощутимо, что существует общий для упомянутых умов климат. Не будет слишком вольной игрой слов сказать, что он смертелен».