Страна вечной осени

 

 

 

Только одному человеку Франц рассказал о «лазейке» всё. Как-то раз, хорошенько на даче поддав, находясь в состоянии развязанности языка, он возьми да и похвались старому другу об успехах своего нового бизнеса. Видя, как тот надрывается на своём огороде и со своими «курями», всё лишь за тем, чтобы как-то добыть минимальный прокорм для семи, Франц выложил ему всё – от и до. Он хотел пристроить Селищука в «дело». Но Селищук отказался. Его законопослушность не дала преступить за рамки привычной, нищенской, жизни. Селищук с искренностью считал, что Франц стал преступником, и не хотел сам становиться на скользкий путь криминала.

 

Вот и сейчас, сидя за дачным столиком и поглядывая в мутно-серые глаза Франца, Селищук чувствовал, как невидимыми букашками ползаёт по его спине липкий, необъяснимый страх. Впрочем, он себе лгал. Страх был хорошо объясним. Просто Селищук гнал от себя откровенное объяснение. Он вообще очень жалел, что встретил сегодня Франца.

– Ну ладно, пора разбегаться. – Селищук поднялся из-за стола.

Франц выбрался следом товарища проводить. Когда они шли по мощёной дорожке, ведущей вдоль дома к калитке на улицу, светло-серые тротуарные плитки вдруг стали рябить тёмными кляксами.

– Кажется, дождик начинается, – констатировал Франц, подняв лицо к небу.

Так по-детски прозвучало его наблюдение. Селищук улыбнулся. Ему вдруг подумалось, что в точности этими же словами Франц в непостижимо далёком детстве, должно быть, приветствовал первые капли, и ребятня, побросав свои игры, с криками устремлялась под ближайший навес спасаться от ливня. И ещё он подумал, что между тем резвым, розовощёким мальцом и вот этим пожилым, потрёпанным алкоголиком, времени прошло – миг. В мимолётной ассоциации было что-то пронзительное, что-то такое, от чего сердце сжало тисками.

 

Франц остался стоять в проёме калитки, а Селищук ухватился за дерево, оставленное в дорожной пыли. Дождь набирал силу, пыль превращалась в скользкую грязь.

– Ну что, кажись, перезимовали? – произнёс Селищук напоследок, повернув к Францу совсем уже вымокшее лицо.

– Ну а куда же мы денемся? – отозвался Франц с оптимизмом. Он очертил взглядом унылые окрестности и добавил: – Да ведь и зимы-то, считай, не было. Снег только в декабре, по-моему, и был, а потом, ты помнишь, зарядили дожди, и погода уже была вот прям как сейчас – не поймёшь, зима ли, весна, или, может быть, осень.

– Да уж, – согласился Селищук, взвалив на себя ношу.

– Плохой у нас климат, – задумчиво подвёл итог Франц. – Страна вечной осени.

 

 

*   *   *

 

Улыбка Гаджлевского отпечаталась в памяти. Всю дорогу домой она преследовала Селищука, словно галлюцинация. Попадавшиеся навстречу прохожие, казалось, несли на своих лицах щетинистый отблеск той недоброй улыбки. От человечьего племени Селищук давно не ждал ничего хорошего и смиренно терпел адресованное ему издевательство, как смиряется опытный алкоголик с неизбежностью чертей в углу комнаты при выходе из длительного запоя. Куда больше ему досаждала неожиданная и совсем уж противоестественная, а потому – пугающая улыбчивость неодушевленных предметов. Сперва ему улыбнулись разъехавшиеся створки дверей троллейбуса, затем щель компостера, обнажив железные зубы, с сочным хрустом прокусила билетик, и, наконец, эта улыбка недобро оскалила тёмную пасть входа в подъезд, до поры затаившегося, чтобы Селищука проглотить. Когда он нажал на зуб с цифрой «семь» вертикально вытянутой в лифте улыбки, и кабина, с едва слышным хохотом, принялась отсчитывать этажи, он уже твёрдо удостоверился: весь окружающий мир – против него. Хищный мир знает, что Селищук загнан в угол.

 

У себя дома Селищук стал ещё более замкнут. На безмолвно-пугливое «Ну как?» жены ответил безмолвно-ожесточённым «Всё так же». При этом посмотрел на неё так, что та не посмела заговорить. Скинув пальто, не притронувшись к пище, не зайдя даже в туалет, Селищук, в одежде завалился на кровать в супружеской спальне. Он лежал, вонзив взгляд в потолок, в нахлынувшем приступе одиночества. Жена была рядом, за стенкой, стоило только окликнуть, но между ними легла пропасть непоправимой беды. Собеседниками каждого были лишь призраки ушедшего счастья.

Он всё лежал, когда прямоугольник окна из молочно-серого перекрасился в бледно-лиловый, в густо-сиреневый, в фиолетово-синий. Жена несколько раз проплывала в проёме двери, но зайти не решилась. Опыт совместной жизни подсказывал ей: мужа лучше сейчас не трогать. Наконец, окно стало чёрным, а комната посветлела, её стены и потолок бледно светились, отражая ночные огни. Селищук лежал неподвижно. Можно было подумать, что он уснул, если бы не безумие глаз, нацеленных в никуда. Он напряжённо думал, и мысли его были страшны.

Когда хмурые рассветные сумерки возвестили окончание ночи, Селищук тяжко поднялся и направился в ванную. Сунув голову под струю холодной воды, он сделал несколько пахнущих хлоркой глотков и, взлохматив волосы полотенцем, двинулся обратно в пустынную комнату. Он порыскал в ящиках тумбочки и нашёл то, что искал – несколько листков чистой бумаги и ручку. Усевшись за стол, он взялся писать. Первая мысль, изложенная на бумаге, его не удовлетворила. Хрусткий бумажный комок безжалостно полетел на пол. Селищук долго сидел перед новым чистым листом, концентрируясь на должной формулировке. Вот решился и – новый комок, испорченный неудачей, упал рядом с первым. Было ещё несколько аналогичных попыток. Наконец, в ярком круге настольной лампы, разъедающей зрение после минувшей бессонной ночи, под рукой, одолевшей дрожь и утвердившейся в страшном решении, появился окончательный вариант донесения.

 

«Мне стало известно, что Франц Карлович Адамович организовал контрабандный канал переправки через границу товара. Находясь в состоянии алкогольного опьянения, он сам рассказал мне об этом, поскольку мы давно с ним знакомы ещё по Заводу. За время существования упомянутого канала Ф. К. Адамович получил значительную незаконную прибыль, косвенным подтверждением которой являются приобретенный недавно автомобиль (иномарка) и строительные работы, развернутые Ф. К. Адамовичем на дачном участке. Осознавая вред, который наносит нашему государству деятельность Ф. К. Адамовича, а также учитывая потенциальную возможность ещё более тяжких государственных преступлений, считаю своим долгом содействие в пресечении выявленного преступного факта...»