"Криминалистика". Две повести и один рассказ

На чтение потребуется четыре часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Когда Т. вышел из дверей учреждения, в котором работал, лицо обжог колючий сырой ветер, и Т. отметил, что к вечеру погода испортилась. С предельной осторожностью он спустился по гранитным ступеням в блестящей густой наледи и быстро, но осторожно, зашагал к калитке возле шлагбаума. Отгороженная от улицы территория была заметена разгулявшимся злым бураном. Снег стелился по двору размашистыми и длинными, похожими на горные отроги, заносами, кое-где оставляя обнажённой чёрную полировку асфальта. Через новообразованный этот ландшафт к шлагбауму тянулись две полосы в отпечатках сверкающих ромбиков – след от недавно проехавшего автомобиля. Т. аккуратно ставил ногу для каждого хрусткого шага, вероятность поскользнуться тревожила его, наверно, как никогда. Через плечо у Т. была перекинута сумка, а в руке, чуть подрагивая в такт ходьбе, висел полиэтиленовый чёрный пакет, отягощённый содержимым округло-цилиндрической формы. По тому, как тщательно удерживал Т. содержимое пакета в положении вертикали, было заметно, что этот предмет представляет для него чрезвычайную важность. Приближаясь к будке с охранником, Т. переложил пакет в противоположную руку и, придав лицу непроницаемое выражение, прошмыгнул мимо на улицу.

На улице с белой стихией вовсю воевали коммунальные службы: проезжая часть была грубо ободрана снегоуборочной техникой, а тротуарная дорожка оголена кропотливыми лопатами дворников. Они и сейчас не переставали трудиться, эти лопаты, невзирая на то обстоятельство, что снег продолжал беспросветно валить. Из мутной мглы доносились размеренные звуки скоблящего по камню железа, вызывая бессознательное содрогание и пробуждая мысли о тщете противоборства с природой.

 

А ведь можно этого и не делать, подумал Т., проходя вдоль строя гигантских сугробов, по контурным приметам отыскивая среди них свой. Конечно, можно просто плюнуть на всё и оставить без моего подвига. Мир не изменится оттого, что я не сделаю этого. Никому и в голову не придёт, что это могло бы быть...

Остановившись у одного из сугробов, он щёлкнул брелоком, отчего сугроб отзывчиво подмигнул оранжевой вспышкой заснеженных фар. Т. осторожно поставил чёрный пакет наземь, протянул руку к сугробу и распахнул сумрачный проём водительской двери. Он забросил внутрь сумку, забрался сам и завёл мотор. В ожидании, пока машина немного прогреется, он вылез обратно и принялся орудовать щёткой, высвобождая знакомые очертания из-под снега. Всё это время загадочный пакет стоял там, где был Т. оставлен, безмолвно и назойливо дожидаясь окончательного решения. Закончив сметать снег, Т. вновь подошёл к пакету, и, словно о чём-то ещё раздумывая, поднял глаза к небу. Из чёрной глубины неслись мириады белых пушинок. Они плясали, кувыркались, хаотически бесновались и колко жалили подставленное лицо.

И всё-таки, уже весна, сказал себе Т. На календаре – март, и очень даже получится символично, что среди затянувшихся холодов вдруг полыхнёт ослепительная весенняя акция. Да, именно акция. Хорошее слово. Именно то, что надо.

 

Он чуть улыбнулся и, отвернувшись от всё ещё зимнего неба, поднял с земли чёрный пакет. Обойдя вокруг машины, он поднял отяжелённую наледью крышку багажника и осторожно поместил пакет в темнеющее нутро. Т. не просто бросил его там, как обычно бросают поклажу, а тщательно обложил по кругу сопутствующими предметами и окутал ветошью. Лишь после этих сосредоточенных действий он разогнулся и захлопнул крышку. Отряхнул перчатки от снега и, наконец, сел за руль.

Промёрзлость руля ощущалась даже и сквозь перчатки. Т. вздохнул – изо рта порхнуло влажное облачко – и с тугим усилием включил передачу. Его машина была припаркована передом, и, чтобы вырулить на проезжую часть, Т. необходимо было сдать задним ходом. Заднее стекло не успело ещё как следует отогреться, в полосатых проталинах виднелись размытые фары автомобилей, которые непрерывно ползли мимо и вспыхивали дальним светом, заявляя о своём преимуществе и категорическом нежелании уступить. Т. понимал раздражённую их надменность: после трудового дня люди возвращались домой, город завалило снегом, машины медленно пробивались вперёд, пытаясь поскорее убраться из центра, и неизвестно ещё, когда удастся добраться до дому – а тут ещё какой-то ловкач пытается выехать задом, против всеобщего направления, и хоть на самую малость, но замедлить и без того вязкое продвижение.

Вот гады, думал Т., со встречной надменностью вклиниваясь и тесня поток. Наконец, кто-то из водителей сдался перед его настойчивостью, притормозил. С жужжанием выкатившись из снежного плена, Т. переложил руль и двинул машину вперёд. Всё нормально, сказал он, никаких обид. Все мы немного устали, всем нужно домой... Между прочим, – тут он помрачнел, – меня ведь тоже ждут дома. Куда же я собрался? Может, зря я всё это затеял? Может, лучше просто поехать домой? К жене, к детям, к давно сложившейся и такой уютной, усыпляющей жизни. Прибыть в привычное время, чинно отужинать и завалиться смотреть телевизор, как нормальный, приличный обыватель и семьянин? И никаких тревог, никакого риска... Никаких акций…

 

Из-за снегопада машины ползли нудно, осмотрительно, обморочно. Снегоуборочная техника не справлялась с должным объёмом работ, и даже если кое-где попадался расчищенный во всю ширь участок проезжей части, то через какой-нибудь километр дорогу непременно сужала грязно-рыжая техничка с мигалкой, толкающая перед собой гору обледенелых комьев. Продвижение вперёд было таким медленным, что, казалось, на размышления у Т. уйма времени. Однако он опомниться не успел, как впереди показалась развилка, у которой он должен на что-то решиться. На что-то из двух одно. Строго говоря, то была не совсем развилка; лишь в беспокойной фантазии Т. заурядный перекрёсток принимал образ распутья судьбы: от прямой и относительно широкой магистрали уходила направо дорога второстепенного направления. Если свернуть на неё, то спустя минут сорок пять можно попасть, как обычно, домой. В случае же, если он двинет прямо – что не раз и не два им проделывалось в недалёком прошлом, – дорога к дому может растянуться часа на два, а то и больше, это уж как повезёт.

Т. снял перчатки и закурил. Уличные фонари, проплывая мимо, озаряли салон скользящим косым светом, и в эти мгновенья Т. норовил стряхнуть пепел в пепельницу, но чаще промахивался. Он понял, что нервничает. Вот уже совсем приблизился поворот, который законно должен направить его к дому. Впередиидущая машина замигала направо, Т. ещё раз вдумчиво затянулся, приспустил стекло, швырнул окурок на улицу – вдруг хлынула волна бодрящей, куражистой свежести – и Т. крутанул рулём влево, перестраиваясь из ряда в ряд, всё дальше удаляясь от шанса поехать домой, шанса передумать, шанса спасовать, шанса не делать этого...

 

Он теперь ехал по магистрали – четыре ряда в одном направлении, четыре в другом, – и хотя дорога была заснежена так же, как и весь остальной город, снег здесь оказался хорошенько раскатанным, плотным, сбитым в ровные белые полосы, вытянутые вдоль чёрных проталин сырого асфальта. Т. выбрался в самый левый ряд, где машины не плелись уже, как колонна невольников, а ехали с нетерпением, которое, при известной натяжке, можно было назвать скоростью.

Надо поторопиться, решил Т. По грубой его прикидке самолёт уже, скорее всего, вылетел. Вероятно, сейчас, пока Т. пробивается сквозь заснеженный город, самолёт пронзает прозрачное небо, идя строго по курсу к аэропорту своего назначения. Загорелые пассажиры, должно быть, беспечно делятся впечатлениями от минувшего отпуска, или поглощают стандартный обед, или вяло листают каталоги «дьюти фри», или хлещут беспошлинные напитки, или прикрикивают на детей, чтобы те не носились по проходу, или мирно дремлют, запрокинувшись в креслах и пуская слюну. Никто из них даже и не догадывается, что где-то там, за тысячи километров, в ни чем не приметной машине, затерявшейся среди тысяч неприметных машин, сидит неприметный, ни чем особенным не выдающийся человек, который затеял исключительную в своём роде акцию...

 

Вопреки ожиданиям проехать через центр ему удалось сравнительно быстро. Этот маршрут Т. доводилось и раньше проделывать, поэтому он знал, что, с учётом неблагоприятных метеоусловий, могло быть и хуже. Что ж, пока мне везёт, заключил он. Небо, как ни парадоксально это звучит, на моей стороне. Нет худа без добра – затянувшееся возвращение домой можно будет без всяких увёрток списать на непогоду. Впрочем, загадывать рано. Для начала неплохо бы просто вернуться. Кстати, о метеоусловиях: а не отложился ли из-за этого рейс? Вполне возможно, вполне. Снежный циклон в районе пункта посадки – очевидное противопоказание к вылету.

Т. прильнул к боковому стеклу и, тоскливо оскалившись, задрал лицо кверху. Небо беспросветно молчало и лишь сыпало, сыпало нескончаемыми белыми хлопьями. Движение снова сделалось вязким. Город почти встал, оцепенело застыл, словно гигантский спрут, намертво скованный снежным панцирем. Только едва заметно шевелились щупальца радиально раскинувшихся магистралей, натужно стряхивая к периферии тяжёлый планктон грязных автомобилей.

Господи, подумал Т., куда я прусь на ночь глядя, зачем? Что это я такое замыслил, чего ради? Какая такая блажь заставила меня на это пойти? Меня – совсем уже взрослого, умудрённого и смирившегося. Меня – который давно остыл к любым экстремальным выходкам и втайне посмеивается над любыми проявлениями этих глупых причуд у других. Разве я жду чего-то? Разве надеюсь? Нет, нет, мир не изменить, жизнь не исправить...

 

Скисая в противоречивом брожении мыслей, Т., тем не менее, продвигался вперёд. В сущности, его влёк в своём русле общий автомобильный поток, и сколько мысли ни поворачивай на сто восемьдесят градусов, реального выбора у Т. давно уже не было. Оставалось плыть по течению, неуклонно приближаясь к намеченной цели. Эта цель находилась на самой окраине города, по известному с некоторых пор адресу – если можно назвать словом «адрес» сочетание панельных домов, что служили для Т. визуальными ориентирами. Т. скользил взглядом по безликим многоэтажкам и, не столько доверяя обманчивому узнаванию, сколько прислушиваясь к нарастающему сердечному зуду, осознавал, что уже осталось недолго, уже скоро, буквально чуть-чуть. Он снова закурил, машинально и, как оказалось, невкусно.

Вот впереди особенно ярко запылали и сгустились городские огни, наметилось мельтешение, оживление, сутолока. Наконец, выплыла и во всю ширь развернулась знакомая площадь с автобусным парком у конечной станции радиальной ветки метро. Т. начал пробиваться к обочине. В соответствии с планом, он собирался здесь выйти и кое-что докупить – нечто такое, что, по задумке, должно было венчать совсем уже близкую акцию. Он медленно вёл машину в поисках, где бы припарковаться. Вся обочина была сплошь уставлена автомобилями. Т. пришлось весьма удалиться от площади, прежде чем он нашёл место, куда смог, взрезав сугроб бампером, машину воткнуть. Выбравшись и закрыв дверь, Т. огляделся, поднял воротник и быстро зашагал в сторону пестреющих вдали торговых павильонов.

 

Неожиданно его захлестнула паническая идея: а вдруг самолёт вообще прилетает не сегодня, а завтра? Вдруг, в памяти вычисляя предполагаемую дату акции, он перепутал день возвращения? Такое вполне вероятно. Т. никогда особенно не цеплялся за числа календаря, его привязка к текучести жизни была весьма приблизительной и по большому счёту. Ему была смешна и жалка склонность иных педантов усматривать в числах сверхценную значимость, и если мелкие обстоятельства вынуждали его вникать в мелочный календарный счёт, Т. раздражался. Время года он прекрасно и безошибочно всегда наблюдал и воочию, текущий месяц идентифицировал смутным чутьём, дни недели ощущал по удалённости или близости выходных, об авансе или получке озабочено напоминали коллеги, а о внезапных юбилеях бесчисленных родственников и свояков неизменно докладывала жена. По отношению к числам, Т. был скорее поэтом, философом, нежели счетоводом или бухгалтером. И вот теперь, шлёпая и эквилибрируя по скользкой тротуарной дорожке, Т. попытался вспомнить, какое же сегодня число – и не смог себе точно ответить.

 

Он зашёл в один из павильонов, который издали не выделялся ничем – разве только пестротой проглядывающих сквозь заиндевелое стекло внутренностей. Его лицо то концентрировалось вдумчивостью, то расплывалось улыбкой, и не представлялось возможным определить, чем это он там таким загадочным поглощён. Неоновая вывеска на крыше павильона в разгадке ничем помочь не могла – её сиятельный прямоугольник наглухо залепило шальным снегом.

Спустя некоторое, беспокойно пульсирующее время Т. вышел из того павильона и заспешил к далёкой своей машине. Одной рукой он выполнял энергичную отмашку, подгоняя себя насколько возможно, в другой же удерживал продолговатый свёрток из непрозрачной бумаги. Чтó за предмет мог находиться внутри свёртка – подарочная бутылка коньяка?.. охапка взрывоопасных петард?.. самурайский меч?.. охотничий карабин?.. – стороннему наблюдателю, если бы таковой был, оставалось только гадать.

Даже если вылет и задержали, думал Т., деликатно размещая свёрток на заднем сидении машины, всё равно это ничего не меняет. Даже если я перепутал день прибытия, это должно всё равно сработать, должно. Как бы там ни было, акция состоится...

 

Он сел за руль и рванул с места. При выезде с обочины машину повело в занос, но Т. и не подумал газ сбросить – напротив, резко вдавив педаль, он заставил машину в лихой пробуксовке взвизгнуть и, вильнув бортом, выбрасывая из-под колёс широкий слякотный веер, вписаться в накатанную полосу общего ряда. Бесшабашное, весёлое настроение завладело душой Т. Он чувствовал себя героем на финальной прямой близкой уже кульминации.

И совсем даже неплохо, думал он, улыбаясь, что я, взрослый мужчина, отважился на такой головокружительный, мальчишеский шаг. Это просто прекрасно. И чтó я терзался сомнениями, как какой-нибудь придавленный обыватель, ценитель комфорта и невозмутимости нервной системы? Нет, нет – я философ, поэт, и проживаю жизнь по большому счёту. Я это сделаю. Сделаю ЭТО. Это будет отличная встряска, взрыв. Это будет красиво!..

 

В возбуждённом и всё более хмельном расположении чувств Т. незаметно промахнул остаток пути, и вскоре подъехал к тому самому дому, который был целью его опасного предприятия. Сбавил ход, немного ещё по инерции прокатился и, наконец, затормозил окончательно. Отыскал пару окон – ничем особым не примечательных среди шашечного беспорядка разбросанных по фасаду квадратов. Оба интересующие его окна зияли чёрным провалом. Кухня и комната – безжизненная однокомнатная квартирка на втором этаже. Это хорошо, подумал он, так и должно быть. Взглянул на часы – в это время ему пора бы уже прибыть домой. Жена, дети... По лицу скользнула кислинка, но Т. мгновенно вернул лицу хладнокровие. Сейчас он должен предельно сосредоточиться на предстоящей задаче, никаких сторонних эмоций, только дело. Он загасил дотлевшую сигарету и поймал себя на том, что не помнит, когда её прикурил. Какая же это по счёту за минувший тревожный вечер?

А вдруг самолёт прилетел днём раньше? – неожиданно подумалось Т. То, что обратный рейс через неделю – это, в общем, понятно. Но вот только, через неделю – это как: на седьмой день? – или на восьмой?.. Да нет же, чушь, совсем разболтались нервы. Вон же они, два окна. Чернеют абсолютно покинуто. Ясно, что в квартире никого нет. Неделя отсутствия... Как там, интересно, сложилось?..

Т. распахнул дверь и уже выставил ногу наружу, когда ещё одна идея внезапно его задержала. Может, написать записку? Отвергнуть анонимность, сбросить маску. Взять всю ответственность на себя... Он нащупал во тьме сумку и, порывшись, достал блокнот. Включил свет и начал листать, добираясь до чистой страницы. Нашёл, взял шариковую ручку, занёс готовый к исполнению стержень... Что-нибудь такое, лаконичное и пронзительное, ироничное, лёгкое и, одновременно, бездонно глубокое... Нет, нет, решил Т. Никаких записок, никаких объяснений. В таком деле, как ни в каком другом, все слова – ложь.

 

Машина моргнула фарами, щелкнув замками дверей. Т. быстро пересёк проезжую часть и зашагал по дорожке к дому. Одну руку оттягивал чёрный пакет. В другой покачивался продолговатый свёрток. Если не считать диковатой стайки подростков вдали да троицы забулдыг довольно неподалёку, улица была, можно сказать, безлюдна. Подростки энергично общались и заливались беспечным смехом. Забулдыги обменивались тяжкими звуками, преимущественно междометьями. Никто не обращал на Т. никакого внимания. Когда Т. огибал угол дома, им на мгновенье заинтересовалась жирная крыса, с видом старожила пересекавшая его путь, но она тут же с равнодушием отвернулась и удалилась в тень мусорных контейнеров. Т. содрогнулся и продолжил идти.

Практически никем не замеченный, Т. приблизился к двери подъезда. Дверь была заперта. Этот слегка огорчило, но не обескуражило. Опустив пакет на панель, а сверток – на лавку, Т. приступил к изучению кодового замка. На прямоугольной железной пластине блестели десять одинаковых кнопок. Цифры Т. всегда не любил, они его раздражали. Но только не здесь, не сейчас. Т. был предельно собран, сконцентрирован на выполнении миссии. Никаких сторонних эмоций – только мгновенная ориентировка, решения и действия. Конечно, проще всего было бы закурить сигаретку и рассеянно подождать, когда к двери подойдёт запоздалый житель подъезда, или когда какой-нибудь любитель ночных прогулок выведет пописать своего волкодава. Но в таком случае Т. рисковал привлечь любопытство аборигена – а это, конечно, ему ни к чему. Вот почему он скрупулёзно изучал замок, а также его окрестности, в надежде найти разрешение досадной задержке. Что касается дешёвых затворов массовых городских жилищ, то подсказка почти всегда на подъезде присутствует – в виде накарябаннных гвоздиком искомых цифирь или откровенной потёртости задействованных в кодовой комбинации кнопок. В данном случае так и оказалось – три кнопки из десяти выделялись откровенно блестящей шлифовкой. Т. сложил пальцы искомой фигурой и ткнул в никчемные цифры. Дверь с интимным щелчком отворилась. Покрепче ухватив обе части предполагаемой бомбы, Т. скользнул по округе опасливым взглядом, поглубже вздохнул – и ступил внутрь чужой жизни.

 

Сдержанно и стремительно он вознёсся на тихий второй этаж. Остановился перед той самой дверью. Три другие, железные и надёжные, каждая, обитая на свой вкус дерматином, тупо взирали на незваного гостя смотровыми глазкáми. Казалось, в них светится осуждение. Только эта – простенькая, трогательно-деревянная – взирала кротко и трепетно. Её глазок чернел беззащитностью. Даже рубиновая бусинка охранного индикатора не придавала ей неприступности, а лишь подчёркивала покинутость и наивную самозащиту женского одиночества. У Т. застучало сердце...

Всё равно, подумалось Т, рано или поздно она вернётся. Сегодня или завтра – невелика разница. Важно лишь то, что я это сделаю. Я сделаю это просто так, без всякого умысла, без подоплёки и, пожалуй даже, без особой надежды, что она догадается, что это был именно я. Да, именно так. Просто, повод улыбнуться по возвращении к всегдашней рутине. Просто сюрприз. Просто, весенняя акция...

 

Т. опустился на корточки и, шурша чёрным пакетом, осторожно извлёк на свет его содержимое. То была обычная трехлитровая стеклянная банка с водой. С тёплой водой, которую он вёз с работы, через промозглый, заснеженный город. Содрав полиэтиленовую крышку, Т. придвинул банку вплотную к двери.

И не надо кривить в усмешке саркастические свои губы и с ядовитостью думать, будто взрослому мужчине такие вот мальчишеские дерзости – не к лицу. А равно и не следует делать вывода, будто из этого дерзновения непременно должна протянуться некая перспектива, заманчивая для пересудов и осуждения. Да, да, стоит признать, внутренняя жизнь у взрослых людей несравненно сложнее, чем поверхностная её видимость, и чем предписывают рецепты обывательской приличной морали. Ведь мораль – это лишь спёкшийся струп, омертвелая защитная корка, которую всегда так хочется сковырнуть, чтобы ещё раз почувствовать обнажённую пульсацию жизни. Только для этого, – но никак не для кровопускания с осложнениями... И уж конечно, то знакомство с удивительной женщиной, которое недавно случилось у Т., по большому счёту, без привязки к конкретному, ничего не значит. Как и тот волнующий разговор, состоявшийся между ними накануне её временного отлёта, тоже ничего, по трезвому размышлению, ничего не значит... А ведь она и впрямь была удивительной – как бывает удивительной всякая новая женщина, которая встречается на пути мужчины с намертво захлопнувшейся судьбой, и которая – он это знает твёрдо – никогда не станет его женой; и, стало быть, не будет ничего требовать и отравлять, капля за каплей, ему кровь; и не оставит в душе той несмываемой горечи и тоски, что слой за слоем, год за годом, оставляет хроническое, беспросветное семейное бытие. Возможно даже, они никогда больше не увидятся. Да, скорее всего, так и будет. Всё-таки, у Т. – работа, жена, дети... А – у неё?.. А у неё…

С тем большей нежностью Т. развернул бумагу и, перебирая чуткими пальцами, расправляя и размещая продуманной художественной композицией, водрузил в банку букет хризантем – сиятельно-белых, как снег, и зажигательно-жёлтых, как недалёкое уже весеннее солнце...

 

 

 

Август 2006 г.
Редакция 2014 г.