Годины

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Поезд остановился на какой-то станции. Люди прильнули к щелям между досками, чтобы хоть что-то разглядеть и подышать воздухом. В теплушке стояла невозможная духота. Но тут дверь со скрипом и скрежетом отползла назад. В полумрак вагона заглянул лейтенант НКВД.

– Бежать не вздумайте, из пулеметов всех покромсают, – сказал он ни весело, ни зло, обычно сказал, как будто так и надо.

– Начальник, а чо кипеш такой? Гляди, сколько вертухаев понагнали, али мы в почет вышли?

– Откуда? – подняв глаза на вышедшего к двери парня, спросил энкаведешник.

– Я-то, гражданин начальник, родом из славного города Киева, матери городов русских, с улицы великого кобзаря Тараса Шевченко, за глумление над двенадцатой статьей, за систематическое уклонение от социалистического строительства.

– Разбомбили матерь городов русских, десять дней назад.

 

Гринька прислушался к разговору. Сделал несколько шагов к двери. Да и все зеки придвинулись.

– Чего разбомбили?

– Город Киев разбомбили. Подвергся массированной бомбардировке. Война началась, больше недели уже.

Вагон загомонил.

Гринька шагнул вперёд.

– Гражданин начальник, а можно мне на войну? Я кровью искуплю. Я казак.

– Без вас, паразитов, обойдёмся. Еще день, два, и погонит Красная армия гитлеровцев.

 

– Это как же так? А? – осужденный тунеядец развернулся лицом к вагону. – Замирялись мы с этими падлами, замирялись. А они нам вот такой фортель выкинули? А? И кто же они опосля этого? Да штопанные они опосля этого. Гражданин начальник, и меня пиши в войско.

– Сейчас я вас, паскуд, в поле выгоню и кончу из пулемёта, чтобы хлебальниками своими зазря не гавкали, – ни с того ни с сего обозлился на осуждённых лейтенант.

Он резко дёрнул вагонную дверь, и та с лязгом захлопнулась.

 

– А ты чо, Казачок, и правду за краснопёрых воевать собрался?

Уголовники обступили Гриньку.

– Я не за них, я за Родину.

– О, какой. Идейный! А Родина-то у нас где? Где она, эта Родина? Она вся под этими и ходит. И ты захотел?

– Зачистить его надо, а то больно правильный. И дерётся больно, – подал голос из угла уголовничек с тонкой длинной мордочкой.

– Предъяву парню бросьте, – с верхних нар на пол вагона спрыгнул крепкий мужчина лет пятидесяти, – а если нету, брысь под лавку, пока хребты через колено не погнул.

– А ты, дядя, кто такой? – тунеядец, сунув руки в карманы брюк, сделал пару шагов навстречу здоровяку.

– Я кто? Большевик.

 

Часть уголовного вагонного мирка зашушукалась. Потом из самых тёмных недр раздался несильный голос.

– Извини, Павел Васильевич. Шантропа ещё мало знает, вот понт свой и показывает. Безавторитетно живут, вот и творят беззаконие. Мальчонка-то за тобой будет?

– По голосу, вроде Сидор? Покажись.

– Не могу, Павел Васильевич. На последнюю ходку получил пятьдесят восьмую, так сам понимаешь, как спрашивали.

– Ты же вор.

– Советскую сберегательную кассу подломить хотел, а промахнулся и попал в какую-то контору. Мне с той конторы никакого навару не вышло, но на третий день взяли и предъявили шпионаж в пользу Японии.

– Тогда ты из угла своего в наш перебирайся, – усмехнулся Большевик. – Политическим станешь.

– А тебя за что? Помню, ты при Николашке ещё пацаном за правое дело сидел, а теперь за что?

– И теперь за правое. Разберутся. Давай, Сидор, в договор. Не бузим пока.

 

Поезд дёрнулся, тронулся и пополз куда-то дальше. Но скорости так и не набрал. Через полчаса сбавил ход, а потом и вовсе встал. Ещё через час двери вагонов распахнули. Люди в полувоенных френчах без знаков различия с папками под мышками быстро шли вдоль насыпи. И как только они проходили мимо вагона, к дверям подбегал солдат и заставлял всех из вагона выходить. В поле, под насыпью, стояла длинная цепь красноармейцев, державших винтовки наперевес. Кончики штыков иногда зловеще поблескивали в предвечернем солнце.

Осуждённых выстроили в три шеренги.

И теперь уже с головы поезда вновь шли люди во френчах, выкрикивали фамилии заключённых, и шли дальше. Тех, кто выходил из строя, принимали солдаты и уводили в сторону.

 

Дошла очередь до вагона, где везли Гриньку.

Фамилии перечисляли долго. Гринька и тунеядец уже были за цепью солдат, сидели на корточках ждали своей участи, когда к ним подошёл пожилой военный.

– Востряков Павел Васильевич, – громко позвал военный и, не услышав ответа, ещё громче крикнул: – Большевик!

От урок ответили, что Большевика оставили у насыпи. Военный поправил фуражку и быстро пошёл к цепи. У насыпи оставшихся заключенных сбили в кучу.

Гринька слышал, как военный громко скомандовал и также громко позвал Вострякова. Через минут двадцать начальник с Большевиком подошли к арестантам.

– И ничего, Павел, не говори, не рассуждай. Я тебя не на именины из могилы выдернул, – проговорил военный.

Остальные слова, которые выкрикнул Востряков, заглушил стройный винтовочный залп. Потом последовали ещё и ещё. Зеки замолчали. Самые отчаянные и отъявленные потянули с голов шапки. Старые начали креститься. Все живые стояли и смотрели в сторону насыпи, где молодые офицеры в фуражках с синими околышами из револьверов добивали тех, кто подавал признаки жизни.

 

– Сми-и-ирна!

Зеки обернулись. И увидели фигуру человека. Он стоял так, что опускающееся солнце било в глаза зекам, и ни лица этого человека, ни звания рассмотреть было невозможно.

– Я должен был вас привезти в Кареллаг, чтобы вы могли честным напряжённым трудом искупить свои провинности перед советским государством. Но сегодня я должен сказать вам: Отечество в опасности! И у вас есть возможность заслужить честь и уважение своего народа. На данном направлении нет регулярных частей Красной армии, но нам стало известно, что гитлеровцы выбросили несколько десантных групп, чтобы взорвать железнодорожный мост. Поэтому я предлагаю получить строительный инструмент и вступить в бой с противником.

– Начальник, убей меня на месте. Я с лопатой против немца не пойду.

Выступающий замолчал, расстегнул кобуру, достал револьвер и выстрелил.

– Кто еще хочет найти для себя столь же бесславный конец?

Зеки молчали.

– Настала лихая година войны, граждане заключенные. И у каждого из вас есть шанс вернуть себе доброе и честное имя. Я буду командовать вами, моим заместителем будет Павел Васильевич Востряков, командиров взводов и отделений назначим тогда, когда разобьём немецкий десант. Бегать не советую, до места предполагаемой высадки десанта нас сопроводят военнослужащие части особого назначения. Вопросы есть?

Вопросов не было.

 

Гринька получил в руки лопату. Он шёл в колонне, как все остальные. Был молчалив. Он думал о предстоящей встрече с врагом. И от этого с одной стороны было радостно – он не подведёт, он же русский казак, исконный, до седьмого колена. С другой – было страшно: а вдруг немцы окажутся сильнее?

Немецкие десантники были на насыпи. Их заметили, не дойдя до них метров двести. Только вывернули из леска, и тут увидели. Немцы не сразу поняли, что в колонне людей с ломами, кирками, лопатами есть вооруженные, одетые в форму Красной армии.

Военный, шедший вместе с Большевиком впереди колонны, выхватил оружие и зычно крикнул:

– В цепь, и бегом вперёд!

Строй качнулся. И молча побежал, рассыпаясь в цепь по всему пространству придорожной поляны.

 

Немцы спохватились. Ударило сразу несколько автоматов, в ответ послышался одиночный револьверный выстрел, потом грохнул винтовочный. Все увидели, как вскинулся немецкий автоматчик и рухнул между рельсов.

Кто-то крикнул «Ура!»

И над полотном железной дороги, над поляной, над лесом покатилось «Ура!»

Гринька орал что было мочи. Когда орал, было не так страшно слышать, как шлепает пуля в бегущее рядом тело, рвёт его мгновенно. А человек натыкается на невидимое препятствие, вскидывает руки, выпускает из них, что держал: лом, кирку, лопату – и падает. Гринька не оглядывался. Он бежал вперёд. Он хотел добежать до насыпи, как будто там было его спасение. И добежал, перепрыгивая через тела сбитых немецкими пулями. Добежал и остановился. Как остановились другие.

 

Зеки тяжело дышали, садились на рельсы, бросали инструмент. Тут же, в колее, валялись трупы немецких солдат. У всех были раскроены черепа. Кто-то сдирал с трупов сапоги, кто-то подбирал оружие, кто-то потрошил вещевые мешки. Гринька оглянулся туда, откуда он прибежал. И увидел, что часть поляны перед подъемом на насыпь и сам подъём густо усеяны телами в чёрных робах. Командир и Востряков были живы. Они шли между людьми, уже взявшими в руки чужие автоматы, шли и не опасались, что в спину могут выстрелить. Или опасались, но не показывали виду. Гринька не понял.

Востряков приказал всем построиться. Зеки, полдня назад готовые растерзать любого красноперого и бежать куда глаза глядят, построились.

– Товарищ Востряков будет командовать вооруженной группой нашего отряда, я же пока возглавлю тех, кто не приобрел оружия в бою.

– Возглавляй, – послышалось из строя. – Ты, кум, не фраер, не очковал и за спиной не прятался, уважаем.

– Мне на твое уважение, сам понимаешь, но за то, что и ты по кустам не ошивался, спасибо, – ответил командир. – А теперь знайте, у нас где-то рядом ещё две десантных группы. И мы должны их найти и уничтожить.

– Сами говорили, мост взорвать хотят. Вот на мост и айда.

И колонна, в которой не доставало больше сотни человек, двинулась на запад.

Гринька снова шёл среди зеков, снова нёс на плече лопату. Напряжение боя спало, и тело немного потряхивала дрожь, но Гринька уже знал, что он не боится войны.