Владимир Бреднев
ПовестьНа чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 17.02.2014
Оглавление 17. Часть 16 18. Часть 17 19. Часть 18 Часть 17
Автобус остановился напротив кулинарии. Григорий Максимович помог Серёже сойти. Оглядевшись, они направились к распахнутым дверям кулинарии. Даже ветреный и холодный октябрьский день не обдавал холодом обитателей заведения, устроившихся за высокими столами, выпивавших из гранёных стаканов водку и закусывавших выпитое расстегаями из хека. Григорий Максимович поздоровался. На него обернулись, кивнули, как приятелю. Они с Серёжей заняли свободный столик. Отец купил тех же самых расстегаев, Серёже принёс полный стакан томатного сока, а себе – полстакана водки. Мальчик увидел, что отец не без удовольствия выпил, а потом, выдохнув, отломил половину пирога и стал закусывать. К столику подошла толстая тётенька в замызганном, некогда белом халате, поставила на стол два стакана в латунных ажурных подстаканниках исходящего паром чая с кружочками лимона. – По делу к нам, или так, по праздности, Григорий Максимович? – спросила тётенька. Отец улыбнулся, кивнул. – По делу. Вот решил сыну родину показать. – И то дело. А то нынешние, как быльё на ветру, ни дедушек, ни бабушек не видали, а многие-то и отцов не помнят, не знают. Мужики испились, бабы изблядовались, а ребятишки, будто сор по ветру. – Зачем вы так, Екатерина Андреевна? – А что, неправда, скажешь? Оно, конечно, хорошо. Вот и лечат, и учат бесплатно, и вон, дома высокие стали строить, и водопровод теперь есть, а почтения нету. У меня вон мать, уж замужем была, а бабку нашу боялась. Бабка-то у нас после гражданской ещё тридцать лет прожила. Деда-то тут убили, знаешь ведь, спрашивал, а бабка-то до девяноста девяти лет жила. И всё в доме по казачьему ряду шло. А я нынче на своего прикрикнула, так он манатки собрал и в город. Вот, видишь, как. Кажи своему, кажи, какая славная земля-то была. Хороший у тебя, Григорий Максимович, мальчик. На-ка вот, – она достала из кармана халата большую плитку шоколада, обёрнутую в ярко-красную упаковку с небольшой золотой звёздочкой. – Спасибо, – сказал Серёжа. И когда тётенька ушла, он прочитал надпись на шоколаде: «Красногвардейский». Этого шоколада в их деревенском магазине было много. Он лежал на самой верхней, недосягаемой полке тремя аккуратными пирамидами. И его покупал редкий покупатель. Разве чей папка, берущий с получки для себя «Экстру» и пачку папирос «Казбек», махал рукой и говорил: «А малому давай «Красногвардейскую»», – и выкладывал ровно один рубль за большую шоколадную плитку. Серёжа знал, как вкусно шелестит серебристая фольга, когда её аккуратно разворачиваешь, и ещё знал, что в нос ударяет особый нездешний аромат, а во рту твёрдый поначалу шоколад тает.
После обеда стало весело. И холодный ветер уже не был таким злым. – Пап, а чего мы тут ходим? – Сейчас увидишь. Григорий Максимович и Серёжа завернули в неухоженный проулочек. Их с двух сторон обступили старые серые заборы, выглядывающие из умерших зарослей крапивы. Около единственного покосившегося домика, затянутого в круг одичавшей порослью сирени, они остановились. Кусты, потерявшие листву, сейчас стояли корявые, разлапистые, некрасивые, больше напоминающие какие-то сказочные лесные чудовища, захватывающие отважных героев в свои лапы-ветви. Домик смотрел на подошедших пустыми глазницами окон. Здесь давно не было хозяина. – Здесь доживал последние годы твой прадедушка, – сказал Григорий Максимович. – Его звали Григорий Никифорович Яровеев, он был казачьим атаманом. И дед твой, мой тятя, его чуть не застрелил. – Он дедушку не любил? – спросил Сережа. Григорий Максимович понял, что в этом вопросе не подлинный интерес к тем пропавшим в небытии родным душам, а только вежливость сына. Другой бы ребёнок и этого не спросил. Крутил бы головой по сторонам, наблюдал бы сегодняшний день. – Любил. Но так случилось. Дед твой, тятя мой, встал на сторону красных, а его тятя, твой прадедушка, стоял на стороне белых. И у каждого из них была своя правда. Тятя, Максим Григорьевич, дедушка твой, потом мне часто говорил, что прадедушка очень сильно переживал за клятву. – А что такое клятва? – Это… – Григорий Максимович задумался. – Это слова такие, которые сказал однажды, и нарушать их нельзя. Некоторые учёные говорят, что давным-давно на теле человека выкалывали знак принадлежности к тому или иному роду. Знак не смывался. И таким образом свои отличались от чужих. В случае войн люди со своим знаком должны были либо погибнуть, либо победить. Третьего было не дано. А если человек с родовым знаком оказывался в другом роду – его переставали уважать. Он был трусом. Он сохранил свою жизнь, предав своих родных, предав свой род, а, значит, предав свою Родину. – Значит, когда ты сказал «клянусь», тогда уже никому-никому нельзя тайну выдавать? – Серёжа остановился и внимательно посмотрел на отца. – Никому, – ответил Григорий Максимович.
Так, беседуя о каких-то высоких материях, которые плохо сочетались с обычной жизнью, в которой многие слова, и дела, и поступки значили очень мало, а иногда и не значили ничего, они прошли по всей Долгой. Побыли и у родового гнезда, и зашли на тихое кладбище, спрятавшееся в лесу за гаражным кооперативом, в котором мужики чинили свои «москвичи» или мыли, натирали красавицы «жигули». У прадеда на могиле стоял железный, давно выкрашенный в синюю краску, и теперь местами облупившийся и поржавевший, памятник. На нержавеющей табличке едва были заметны выгравированные буквы. Григорий Максимович и Серёжа убрали с могилы опалые листья, выдергали стебли сорной травы, потом сели у холмика и съели по пирожку. Григорий Максимович ещё что-то говорил, показывал, и вёл Серёжу к большому зданию с огромными, как показалось мальчику, круглыми колоннами, поддерживающими на себе гигантский кирпичный треугольник. В центре этого треугольника был какой-то герб, от него в разные стороны тянулись ленты, искусно выполненные из штукатурки. Эти ленты связывали воедино деда в плаще с лирой в руке, сам герб и полуголую женщину, небрежно закутанную в штукатурные ткани. – Здесь, – Григорий Максимович указал на здание, – казаками в начале девятнадцатого века была построена церковь. Я её помню. У неё была разбита маковка. И мы с моим дедушкой пошли её ремонтировать, потому что люди того времени не очень хорошо представляли, как в селе можно прожить без церкви. Но молодые парни решили тогда посмеяться над старшим поколением, показать, что Бога нет. И на наших глазах стали церковь рушить. Теперь здесь народный клуб. – Папа, зачем ты мне всё это рассказываешь? – Чтобы ты помнил. Это твоя родина. – А родина, это как дом? – Нет. Дом – это место, где тебя ждут. А родина, это место, где стоит тот дом, в котором тебя ждут. – Получается, у нас с тобой сейчас нет Родины, – серьёзно проговорил Сережа. – Почему? – Так у нас же пока нет дома. И ждать нас некому. Мамы-то нет. – У нас обязательно будет дом. Обязательно.
На следующий день они были в Челябинске. Григорий Максимович сводил Серёжу на могилу к деду. Над обелиском из нержавеющей стали горела красная звезда. Буквы на табличке были выведены золотой краской. Серёже была больше понятна судьба дедушки. Он воевал с фашистами и умер от ран. Он был настоящий герой, как те, кто каждый год девятого мая приходил к обелиску в Баландино. Серёжа даже представил, как бы среди других дедушек стоял бы и его дед, а на чёрном выходном пиджаке у него в ряд висели медали. Как у отца. Серёжа уже тогда знал, что настоящие боевые награды не создают того юбилейного блеска, как другие, полученные после войны. Те, военные, тусклые. В них впитался дым войны, и они посерели в первые же дни на груди своих солдат. Потом сын с отцом пришли к решетчатым воротам, за которыми среди деревьев просматривалось большое серое здание. Около здания бегали, сидели, играли в футбол, катались на самокатах, кричали, веселились, плакали и грустили дети. Много детей. – Серёжа, – проникновенно и тихо сказал Григорий Максимович, – ты должен немного пожить вместе с этими детьми. – Почему, папа? – Ты же сам сказал, что у нас пока нет дома. Я поищу пристанище, но до этого мне нужно один раз сходить к доктору. – Ты заболел? – Нет, сын. Как-то недавно оступился неудачно. И крохотная железка, оставшаяся с войны в моём теле, ожила. Доктор сказал, что он её в два счёта уберет. Поздно вечером Серёжа прощался с отцом. Мальчик стоял, уткнувшись в живот мужчине. Григорий Максимович положил руку на плечо мальчика: – Держись, казак, атаманом будешь. Я скоро. Тятя говорил, година такая.
Оглавление 17. Часть 16 18. Часть 17 19. Часть 18 |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|