HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олеся Брютова

Дорога в Сумерках

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 14.04.2012
Оглавление

10. Часть 3. Перекресток. Идущая: «Стоимость любопытства»
11. Часть 3. Перекресток. Идущая: «То, что он мне говорил»
12. Часть 3. Перекресток. Идущая: «… и дороги пересеклись»

Часть 3. Перекресток. Идущая: «То, что он мне говорил»


 

 

 

Азраил принялся разыгрывать свою партию без промедления – с аппетитом волка и утонченностью гедониста.

Мое согласие – видимо, то последнее, что сдерживало его перед занятным экспериментом.

 

Ну а что могу сказать про себя? Очень мало. Ибо представить более блестящего собеседника, чем Азраил, действительно невозможно.

 

Его знание человеческой сущности поражало.

Его власть над людьми могла сравниться только с его цинизмом.

 

«Я хочу, чтоб для начала ты получше узнала меня. Люди совсем не знают смерти. Одни говорят, что я – проклятие человеческого рода. Иные – что благословение. Поди, разберись!.. А я частенько и сам не знаю, почему поступаю именно так, а не иначе. Порой бываю благороден, иногда – отвратителен, гнусен… Но чаще всего – зауряден. Наверное, вы просто не оставляете мне выбора. Своей жизнью вы сами определяете свою смерть.

Вот живут, к примеру, некоторые ценители. Дегустаторы плоти. Для них существует лишь собственное удовольствие, комфорт и благополучие.

Они окружают себя красивыми вещами, носят дорогие одежды, едят изысканные яства. Готовы размазать любого, кто невзначай угодит между ними и их эгоизмом. Морщатся, услышав рядом с собою грубое, неизысканное слово. Кривятся, когда какой-нибудь неблаговонный запах долетает до их утонченных ноздрей. Забавно! Если б они видели, какое утонченное, изысканное дерьмо плавает внутри их душ.

Однако дегустаторов мало заботит то, что там плавает у них внутри. Они живут снаружи. И полагают, будто способны безраздельно властвовать окружающим пространством…

Ну скажи: как я могу отказать себе в развлечении?

Проникнуть в такого ценителя – проще простого. Нужно лишь сделаться его самым любимым напитком, забраться в еду, в наркотик… словом, в самое упоительное наслаждение. И тогда, с каждой новой порцией, он будет поедать все больше и больше меня – а я, естественно, поедать все больше и больше его.

Чем нетерпеливее он, тем нетерпеливее я.

Каждое утро он будет видеть меня в своем отражении; чувствовать, как я овладеваю им. Сначала жертва постарается меня не замечать, однако рано или поздно игнорировать становится невозможно. Тогда приходит страх… и это позволяет мне действовать вдвое быстрей.

Конечно, можно удовольствие и не растягивать. Можно сделаться шарфиком на шее тщеславной женщины, или ножом в руке отвергнутой любовницы, или… да что угодно!

Каждый раз, потакая своим слабостям, люди потакают мне. Причем многие – совершенно сознательно. То есть, это они так думают. Думают, будто не боятся. Но, для того, чтоб не бояться – надо знать, ЧЕГО не бояться.

А понять меня стремятся лишь единицы. Чаще просто отмахиваются: «Что мне до тебя, Смерть?»

Увы! Все горе заключается в том, что им-то, положим, действительно дела нет – однако мне всегда есть.

Иные пытаются не просто отмахнуться, но даже и убежать. Движение, дескать – это жизнь. Ну, лезут вверх по карьерной лестнице, взбираются по головам ближних, рвутся к славе… Словом, стремятся.

Как ты догадываешься, на самом деле они стремятся не от меня, а ко мне. И чем быстрее бегут, тем скорей прибегают.

Еще один распространенный вариант: кладут жизнь на возведение между мной и собою надежной толстой стены из хрустящих банкнот. Людям почему-то кажется, будто это и есть самый верный способ меня остановить.

Они кладут жизнь – а я беру.

О, конечно же, они не видят, как приобретают меня на каждую лишнюю купюру; как банки приумножают не их капиталовложения, а, опять-таки, мои дивиденды…

Все это так банально, что мне даже не хочется продолжать.

Одно и то же – день за днем, час за часом.

И с чего бы вашей смерти делаться разнообразной, если однообразна ваша жизнь? Начинаете с дегустации – кончаете обжорством. Упиваетесь красотой – а после упиваетесь уродством; желаете быть хорошими для всех – и от этого делаетесь всем ненавистны. Хотите возлюбить ближних – и потому все больше и больше возлюбляете себя.

Прячась от боли и проблем, вы приносите в свою жизнь еще большие проблемы и все возрастающую боль. Ибо никак не можете усвоить одной-единственной простой вещи: каждый убегающий будет пойман.

Думаете, будто мир делится на добрых и злых, хороших и плохих, везунчиков и неудачников, нормальных и ненормальных? В действительности – поверь мне! – он делится только на сильных и слабых.

Я уже почти забыл, как это – когда тебе без страха смотрят в глаза.

Каждый полагает в глубине души, будто его жизнь уникальна, не похожа ни на что, и именно она-то не закончится смертью.

Но она – оканчивается. Потому как иначе не может быть. И меня берет зеленая тоска.

Но довольно отступлений. Подведем итог: почему же мне так нравится разрушать ваши иллюзии? Отчего я получаю удовольствие, видя, как ползает у моих ног и заливается слезами вчерашний повелитель мира?

Я не нашел точного ответа. Часто это обыкновенная скука. Реже – злость, раздражение. Еще реже – милосердие и жалость. И, уж совсем редко… когда я встречаю того, кто меня понимает … мои помыслы направляет жажда».

Он это сказал, и тьма, смотревшая в упор, шевельнулась в провалах глазниц. Словно облизнувшись.

Азраил поспешно отвернулся и перевел тему на другие, менее тревожные, но не менее увлекательные вещи.

 

Через несколько дней общения с ним мне начало казаться, будто моя партия уже проиграна. Даже и не начавшись. Действительно, что я могла противопоставить – и как возразить? Я, которая уже давно была очарована Смертью?

 

Конечно, сообщать об этом не спешила.

Безусловно, он немыслимо увлекал.... Но решиться на смерть ради Смерти… Страх того, что произойдет после, был еще слишком весомым.

Собственно, в этом-то и заключалась моя игра. Хотя весь день давным-давно превратился в ожидание вечера.

 

Это было похоже на пиршество после долгого и мучительного голода.

Вгрызалась в его рассуждения, словно в черствый хлеб. Жесткие и простые истины – они казались мне слаще изысканных яств. Коварная рука полной мерой сыпала передо мной знания веков, а я никак не могла насытиться ими. Безрассудно глотая то, что он преподносил мне в философской беседе, не замечала главного – его хлеб отравлен.

Само собой, он лукавил. Было нетрудно понять: игра началась гораздо раньше объявления условий. Если вспомнить все предшествующее официальному знакомству, становится очевидно: каждый шаг Азраила – от первого появления в моей жизни до эффектного представления возле кладбища – был тщательно спланированным воздействием. И все, что он делает сейчас – продуманная тактика опытного стратега.

Потому я тоже не очень-то спешила быть откровенной.

Вероятно, его победа – лишь дело времени. Однако решение, во всяком случае, за мной. А, значит, некоторый срок у меня все же имелся.

И я собиралась потратить его на понимание.

Понимание того, кто называл себя Азраилом.

Я вполне реально смотрела на вещи. Не мне с ним тягаться. Рано или поздно – возможно – я скажу ему то, что он хочет услышать. Но скажу – сама. Действительно по своей собственной воле. И не позволю собой манипулировать.

Пытаясь заглянуть внутрь существа без глаз, я балансировала на очень неверной опоре. Однако подозрение, что эта игра ведется по двойным правилам, заставляло быть крайне осмотрительной. Не поддаваться властному загробному обаянию.

Не поддаваться, пока хватит сил.

 

А собираться с силами приходилось частенько. Ведь он был мастером своего дела…

Он делал явью мои сны, а явь – невнятным сном без сновидений.

Его умелое влияние превращало повседневность в дым. Жизнь становилась все более нелепой и неинтересной.

К чему читать книги, когда Азраил, знающий, что творилось на душе у каждого писателя, может очень занятно об этом рассказать?

К чему изучать людей, когда дух смерти в одну минуту описывает тебе внутренность любого из них, рассказывая о его мечтах и устремлениях, а так же пороках, страстях и тайных мыслях?

К чему жить дальше, когда рядом с тобою тот, кто знает Начало и Конец?

 

Опустошая мою жизнь, он тем самым наполнял содержанием свою личность.

 

 

*   *   *

 

«Цену человеческой жизни определяет лишь смерть, – говорил он во время одной из наших прогулок по кладбищу. – Вот, посмотри-ка сюда. Здесь лежит субъект, ставший известным только после смерти. И, точнее, вследствие смерти. Безвестный блеклый человечек, один из тысяч. Никто не знал его имени, да и не узнал бы никогда, если б он не взорвал себя… а заодно и тех, кто ехал с ним в одном автобусе.

О свершенном деле ты судишь по итогу. О свершенной жизни также надлежит судить по ее финалу».

Он на секунду задумался. Видимо, мысль понравилась ему.

«Да, моя дорогая! – принялся он ее смаковать. – Частенько смерть оказывается единственным стоящим событием в жизни человека. Бывает, о каком-нибудь Михалыче помнят долгие годы лишь потому, что он ухитрился утонуть в чашке с супом или повеситься на туалетном бачке. А о Клавдии Петровне – ввиду того, что в горячей ванной она удостоилась инфаркта. Где и проплавала недели две, пока соседи не пожаловались на вонь.

А бывает еще лучше. Малюет кто-нибудь посредственную живопись и мнит себя непонятым гением. Доказательству этого он посвящает жизнь. Однако жизнь его так никого и не впечатляет. Рано или поздно у кандидата в знаменитости кончаются всякие разумные доводы в пользу своей гениальности, и тогда он решается предъявить миру последний, самый весомый: трагичную, мелодраматическую кончину….»

Я посмотрела на Азраила с ненавистью.

Он хмыкнул, угадав мой взгляд, и невозмутимо продолжил.

«…и тогда он сует голову в петлю, или же бросается на нож, режет вены, принимает яд… да что угодно! Главное, чтоб это было как можно более трагедийно, высокопарно, драматично и художественно. Итак, ап! Гений становится бледным, загадочным трупом. И о нем таки действительно начинают говорить. Мертвые гораздо больше интересуют людей, чем живые. Ведь мертвец уже не испортит загадку пошлым объяснением, не примется скандалить, не закажет лапши и не поедет в общественном транспорте. Он – нечто свершившееся, нечто определенное и конечное, с волнующим налетом мистики, поэзии и упоительного безобразия.

Тогда раздается извечное: «О, это был очень сложный человек! Большой талант… Как трагично, нелепо…» Начинают попристальней вглядываться в наследие – и обнаруживают: а ведь, действительно, было кое-что!

Люди, как ты знаешь, любят гениев, похожих на самих себя. Им нужен гений выпивающий, сквернословящий и таскающийся по бабам. Чтоб обыватель посмотрелся в такого избранника муз и увидел свое отражение, волею случая воспарившее к небесам. «Вот это красота!» – сказал бы тогда он.

Стало быть – очередь за импресарио. Крайне желательно, чтоб в биографии покойного обнаружилась справка из психо– или наркодиспансера, ну, или – предел мечтаний – какой-нибудь гнусный, сладостный, экзотический порок. Далее следует раскрутка, умелый пиар… и вот уже перед нами звезда первой величины. Полотна разлетаются с дорогих аукционов, как горячие пирожки, а исследователи ломают мозги и копья перед последней, самой загадочной работой Великого Мастера!»

Дух смерти добродушно засмеялся. «В случае, если импресарио не найдется, – продолжил он, – придется покойному удовлетвориться званием городской знаменитости… Разумеется, в своем кругу. Это немного получше, чем слава того же Михалыча или Клавдии Петровны».

Потом улыбнулся мне и, так как я упорно молчала, ласково заметил:

«Я не имел в виду твоего отца, милая. Во-первых, о нем достаточно много говорили и при жизни, а во-вторых… Он никогда не был пошляком. Сыграть с ним было для меня удовольствием».

«Сластишь пилюльку?» – криво усмехнулась я, опускаясь на низкую деревянную скамейку возле запущенной могилы.

«Фи!» – фыркнул Азраил, развалившись рядом. «Я не стал бы льстить даже ради мгновенного выигрыша. Ради мгновенного – тем более. У меня свои правила, девочка. Одно из них – не ищи легких путей и не ломай себе кайфа беспроигрышной комбинацией».

«Да уж. У тебя ведь нет никаких причин превращать свою игру в ремесло» – медленно ответила я, пристально наблюдая за безглазым лицом. Вдруг – пробежит тень?.. Раскроет себя?..

Но это были наивные мысли.

«Верно» – кивнул он бесстрастно. «Приятно, когда тебя понимают с полуслова».

 

И он говорил дальше.

Он говорил о гениях и безумцах, о тиранах и святых.

Я услышала последние слова язвительного эстета Уальда, я наблюдала последние минуты Мастера.

А после он рассказывал о великих войнах и великих полководцах. Я узнала то, что он шептал на ухо каждому их них.

И перед глазами рисовались панорамы сражений. Я видела гордые лица вождей, ставшие прахом, и их могучие войска, ставшие землей. Видела рухнувшие дворцы и разграбленные гробницы. Слышала плач и скрежет зубовный…

А над всем этим парила мудрая жестокая улыбка моего собеседника, попирающая величие королей и пророков.

Бог. Страшный, вечный, единственный бог на земле.

 

 

*   *   *

 

День за днем мой бог был со мною – в каждом слове жизни. Он подхватывал любой разговор, и голосом, слышным лишь мне, высказывал свои мысли.

Эти мысли незаметно и неуклонно меняли суть мировоззрения. Они проникали в кровь, делая красную горячую жидкость холодной и вязкой.

Скоро глаза видели всюду лишь гниение и тлен.

Запах падали преследовал меня. Сумерки влекли неудержимо. Солнце раздражало, и я стремилась провести все больше времени в философском полумраке своей комнаты, за беседой с духом смерти.

Глядя на розовощекого младенца, видела дряхлого старика. Смотря на прекрасное лицо, видела его разложение и распад.

Азраил был со мною повсюду, и всюду шептал: «в этом мире нет ничего прочного, ничего настоящего, ничего вечного. Лишь смерть прочна, вещественна и вечна. Лишь она – прекрасна».

Да, он показал мне и красоту, и безобразие смерти.

И красота, и безобразие поразили одинаково сильно.

 

Как-то вечером, глядя на угасающее солнце в изломанных стеклах окна, он встал за спинкой моего кресла и мечтательно проговорил:

«Творения солнечного света. Они хрупкие, чудесные, изумительные… но нелепые. Строят свои организмы так самозабвенно, словно этому не будет конца! Всех заботит форма, а не содержание. Хотя изнанка красоты частенько бывает отвратительной.

Наращивая с таким трудом изящные оболочки, люди забывают о своем естестве. А внутренние конструкции не так привлекательны. Они не рассчитаны на любование и служат чисто практическим целям. Человеку полезно вспоминать об этом, когда в приступе гордыни он считает себя и свои потроха венцом совершенства.

И я напоминаю, срывая все покровы – один за другим. Вначале просто прекращается жизнь, и вместе с ней заканчивается запрет на любопытство – а что же там было внутри? Теперь каждый, кто пожелает, может полюбоваться на печень, сожранную циррозом; на сердце в уродливых бляшках и прочие неаппетитные вещи. Они уже не служат своим благородным функциям, а равнодушно лежат в саквояже из мяса и костей.

И что же случается дальше? Сотни крошечных организмов, о существовании коих человек в свою бытность вспоминал, разве только чихая, берут реванш. Они начинают шустро сновать по тому, что не так давно было образом и подобием бога, а теперь суть ни что иное, как великолепный, высококачественный питательный субстрат. Мозг, глаза, кровеносные сосуды – все идет на процесс функционирования тех, кого вы даже затрудняетесь называть жизнью! А в кишечнике и легких вообще создаются целые империи. Их дикие самопровозглашенные властители, видимые лишь под микроскопом, начинают пожирать руины культурных тканей… великую цивилизацию, называемую человеческим телом. Выражаясь нормальным языком – плоть, окруженная прежде таким тщанием и любовью владельца, попросту гниет.

Смерть разрушает. Но, тем самым, порождает жизнь! Не правда ли, оптимистично? Хотя, я заметил, вас это не очень радует. Люди в большинстве своем эгоисты. Их ужасает мысль, что они станут, в конце концов, чьей-то пищей».

Не заботясь о том, какое впечатление произвела его речь, Азраил склонился ниже, так, что холодные гладкие волосы упали мне на плечо.

Приблизившись на расстояние шепота, он ласково сказал: «И это говорю тебе я. Тот, кто рано или поздно сделает тебя грудой гниющего мяса!»

И – запрокинул свою страшную безглазую голову, хохоча.

«Зачем ты говоришь так?» – спросила я голосом, дрожащим от отвращения и обиды.

Смех духа внезапно оборвался. Резким движением он обогнул кресло, и, уперев руки в подлокотники, навис надо мной. Лицо его застыло, как всегда, не выражая ничего. Но в многоликом голосе появилась какая-то странная нота.

«Потому что так будет. И ты должна это знать. И помнить об этом каждый миг. Твое тело рано или поздно сгниет в земле, и причиной этого буду я».

«Тебе не кажется… что ты заклепал сейчас в свои ворота?»

«Я честен. Либо ты принимаешь меня таким, каков я есть, либо не принимаешь вовсе».

«Но как? Как можно принять своего палача?!»

«Палача, говоришь… Ты не должна думать обо мне, как о палаче. Я казню твое тело, это правда. Но ты, как и все люди, ставишь свою оболочку выше, чем она того заслуживает. Относись к своему телу правильно. А для этого помни, каждую секунду, оно – всего лишь деликатес могильных червей. Не разделяй общечеловеческих заблуждений о жизни, и, следовательно, заблуждений о смерти!

Обрати свое стремление внутрь. У тебя есть нечто более ценное».

Он распрямился и отодвинулся от меня. Его черты смягчились.

«Если бы ты знала, какой изысканный цветок заключен в этот непрочный футляр! Он неявен тебе самой. Но мои глаза видят глубже, чем людские. Поверь мне – он прекрасен».

Сладострастие мелькнуло по краю шелестящего шепота. Тьма в пустых глазницах хищно колыхнулась.

Завороженная словами духа, я вздрогнула, почувствовав на своем лице ледяные пальцы.

«Да… Сверкающая красота, завернутая в серый пепел. Удивительно ли, что я желаю разбить футляр? Но футляр не есть ты».

И пальцы медленно, словно бы нехотя, соскользнули.

 

Азраил говорил о смерти как о возможности сбросить кандалы. Говорил, нет более великого действа, чем момент, когда, разорвав обертку плоти, он отделит истинную красоту от истинного безобразия.

Рождение – вселение души, смерть – ее выселение.

Рождение наоборот…

«Да. Это – момент главной истины. Непрочная красота форм есть ничто. Бутон содержания, дремлющий внутри тебя – есть все, что ты есть. Я тот, кто осуществит Освобождение. Я первый, кто увидит, как распускается эта красота. А если захочешь – то стану единственным ее хозяином. Совершив самоубийство, ты отдашь свой цветок мне. И уж я найду, что с ним сделать».

 

 

*   *   *

 

Его паутина ткалась аккуратно и неспешно. Виток за витком, круг за кругом. Бессчетное подтверждение даже самое сомнительное утверждение делает аксиомой. А в словах Азраила сомневаться было крайне трудно.

Он прав. Кругом прав.

Что есть жизнь? Иллюзия. Что есть человек? Прах. Что есть Смерть?..

Стало быть…

 

Все это оплетало. Обволакивало, душило.

Наступало на горло.

Его голос… его голос…

Всюду – его голос!

 

«Человеческая жизнь строится на бесконечных обманах и самообманах. Люди окукливаются во лжи, каждое утро принимая пилюльку слепоты натощак. На этом держится их рассудок и душевное благополучие. Любой человек солжет кому угодно. Только не мне. В последнем душевном порыве раскрывается сердцевина человеческого существа. Лишь я знаю истинную природу творчества, философии, безумства. Потому что и творец, и философ, и безумец на пороге своего конца становятся наги и беззащитны, исповедуясь мне».

 

«… forgive me! I have been a amurderer!»… Да, я помню. Последний Исповедник.

Конечно же, он не отказал себе в удовольствии это продемонстрировать.

 

Однажды, когда я шла вечером из школы, пришло в голову спросить Азраила:

«Неужели, чтоб узнать человека, нужно обязательно его убить?»

Ответ был прост.

«Вон, посмотри: идет какой-то тип. Он уверен в себе, озабочен своими проблемами; думает, что кое-чего достиг в этой жизни, и кое-чего стоит. Можешь ли ты о нем сказать что-нибудь? Дурен он, хорош ли? Добрый или злой? Кто он вообще? Пообщавшись с ним месяца два, ты, конечно же, сделаешь некие выводы.

Но вот сильный он или слабый – ты узнаешь навряд ли. Для этого требуются особые условия. А вот я узнать могу, причем наверняка. Прямо сейчас».

После этих слов степенный человек в летах, на которого указывал Азраил, побледнел, покачнулся и схватился за сердце. Судорожно растопырив пальцы, он будто попытался одной рукой выцарапать из груди боль, а другой удержаться за воздух.

Помутневшие от страха глаза бессмысленно шарили по сторонам, пока не столкнулись взглядом с моими.

«До..к.тора! Ум…оляю!! Вс..се, что угодно… док…» – мужчина упал на колени.

«Так и есть. Еще один мозгляк».

Мне показалось, что погибающий прохожий также услышал Азраила, поскольку блекнущий взор с ужасом уставился в пустоту рядом со мною.

«Отпусти его, слышишь! Немедленно!!!»

«Да ради бога… Я просто хотел показать».

После моего вопля прохожему явно полегчало. Ошалело глянув на меня, он подхватил с земли упавшую шляпу и бросился наутек.

«Ну? Как тебе его истинное лицо? Разве можно было подумать, будто этот величественный пень способен кого-то умолять?»

И Азраил невозмутимо пошел дальше.

 

Я легко могла представить, как он шел так сквозь столетия, давя ногами человеческие черепа, словно яичную скорлупу.

И как он будет продолжать идти вперед, раздавив мою жизнь.

Пока же он, согласно его сравнению, любовался цветком, который собирается срезать.

Да… причудливое растение, ошибка природы. Оно не просто будет срезано, но должно само упасть к ногам собственной гибели. Чтобы тот, кто задумал его сорвать, мог полнее ощутить собственное всевластие.

 

Я понимала все это, но ничего не могла с собою поделать.

Даже моя гордость постепенно слагала оружие под его доброжелательно-язвительным натиском.

Могущество и знания... Знания и власть… Власть и смерть.

 

Пожалуй, главное отличие Азраила от обычного собеседника заключалось в том, что любой человек с каждым новым днем становился все понятнее и скучней. А он…

Он с каждым новым днем становился все загадочней и притягательней.

Беседы с духом смерти занимали меня все больше. Его общество практически сделалось необходимостью.

И, разумеется, он это знал.

Казалось бы – не за горами мгновение торжества. Надо лишь еще немного подтолкнуть к обрыву, и…

Но он не был бы тем, кто есть, если б следовал нормальной человеческой логике.

 

 

*   *   *

 

В тот день Азраил был особенно любезен и ласков.

Словно хотел убедить в своей искренней, непредвзятой заинтересованности. Хм. Что-что – а вот наивности за ним никогда не водилось.

Потому я интуитивно насторожилась и подобралась, ожидая какого-то подвоха.

И тот не заставил себя ждать.

«Послушай: сколько уже мы с тобой столь презанятно беседуем?» – спросил Азраил будто бы между прочим, разглядывая последний мой рисунок, приколотый к стене: глаз, смотрящий на зрителя из-за переплетенных пальцев.

«Несколько часов… сто лет… не знаю» – лениво ответила я, глядя в потолок. «Во всяком случае – я уже успела состариться и умереть».

Он расхохотался:

«Ну, на этот раз – я точно тут не при чем!..»

Столь же неожиданно, как развеселился, Азраил вдруг посерьезнел и обернулся.

«Ты не должна отгораживаться от мира, – веско сказал он. – Общайся с людьми, живи обычной жизнью. Я не ботаник, и гербарии – не по моей части. Мне не нужна иссохшая орхидея».

«О, вот тут ты как раз сделал все, что мог…» – ответила я с горечью. ««Обычная жизнь» – что это?»

Он задумчиво глянул на меня – и безразлично заметил:

«В таком случае, придется тебя оставить».

Я привстала, не веря собственным ушам.

«Да, – продолжил он. – Ты права. Я увлекся. И потому – оставлю тебя на время. А что? Взвесь все «за» и «против». Это будет правильно. Ты ведь знаешь – я не хочу легкой победы».

«Легкой победы не будет – во всяком случае» – продолжала недоумевать я. «И тебе это тоже хорошо известно. «Любовь к Жизни» – это для людей куда естественней, чем любовь к Смерти! Неужели… тебе действительно необходимо уйти?»

Я ужаснулась собственного голоса, в котором прозвучали испуг – и мольба.

Он не ответил.

Заглянув в холодное лицо, я сказала более рассудительно:

«Ты недооцениваешь себя. Мне уже неинтересно говорить с людьми».

«Польщен» – сухо ответил он. «Однако существует еще один любопытный собеседник: одиночество. Драгоценный дар, беседа с главнейшей загадкой – самим собой. Ты ведь уже почти забыла, как это – разговаривать с собой. Я лишил тебя твоего важнейшего спутника. К тому же, у меня есть некоторые неотложные дела. И сейчас пришло самое время ими заняться… А ты покуда – поразмышляй!».

Конечно, его власть не ограничивалась единством времени и места. Он мог пребывать и в нескольких пространствах, а возможно – и в нескольких временах.

Но, видимо, что-то требовало его единоличного присутствия. Содрогнувшись от предположений, что бы это могло быть, я неохотно произнесла:

«Хорошо. Насколько дела тебя задержат?»

«Там будет видно. Я ведь порядком подзапустил свои обязанности».

Наверно, у меня был очень растерянный вид – потому как он улыбнулся неопределенной улыбкой:

«Ну, что ж ты? Ведь от тебя отступает Смерть!.. так гляди веселей! Однако это странно: обычно меня восвояси отправляют более радостно, нежели ждут».

Я тоже улыбнулась:

«Видишь – мне даже посчастливилось тебя удивить».

Он негромко рассмеялся:

«На самом деле – не в первый раз… но первый раз – неприятно».

А затем тихо и серьезно добавил:

«Возвращайся к людям. Ты слишком рано хочешь сдаться. А ведь, быть может, еще не все увидела в мире живых».

 

Он сказал это так, будто бы я – уже проиграла.

Шутка? Но, в таком случае, совсем не смешная.

Потому что была наполовину правдой.

 

Хорошо, черт возьми! Я тебе докажу, что ты рано сожалеешь о быстрой победе, Азраил!.. Я – докажу!..

 

… заранее считая твою отсрочку лишней и ненужной.

 

Заранее зная, что ничего нового мир живых не способен мне дать.

Заранее догадываясь, о чем попрошу тебя, когда ты вернешься.

 

 

 


Оглавление

10. Часть 3. Перекресток. Идущая: «Стоимость любопытства»
11. Часть 3. Перекресток. Идущая: «То, что он мне говорил»
12. Часть 3. Перекресток. Идущая: «… и дороги пересеклись»
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!