HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олеся Брютова

Дорога в Сумерках

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 14.04.2012
Оглавление

3. Часть 1. Голос, позвавший в путь. Идущая: «Что стало после»
4. Часть 2. Параллельное шоссе. Идущий: «Лестница в небеса»
5. Часть 2. Параллельное шоссе. Идущая продолжает: «Смерть говорила со мной»

Часть 2. Параллельное шоссе. Идущий: «Лестница в небеса»


 

 

 

«И снова – тот же самый сон. Да, точно. Тот же самый»

Склонившись над подушкой, он словно хотел разглядеть уносящееся сновидение. Голова болела, как с тяжелого похмелья.

«И давно он стал мне сниться? Интересно, связано ли это…»

Впрочем, было много других проблем. Сегодня зачет по дурацкой истории. Естественно, готовиться он не собирался – как-нибудь само собой образуется. Но и опаздывать ни к чему.

Так, часы свидетельствуют: первую пару он все же проспал. Наспех одевшись и перехватив чего-то на кухне, он быстрым шагом вышел из своей квартиры.

Хотя, на счет «своей»: он не считал эту квартиру своей ни в коей мере; принадлежала она дальней родственнице. Очень дальней и противной особе. Жилплощадь он снимал на время учебы, но уже подумывал, что зря связался с дальней родней. Ее постоянные инспекции на предмет обнаружения пьяных оргий уже порядком достали. Кроме того, в квартире постоянно появлялись вещи, не особо ему симпатичные. Например, не далее как вчера он пришел из универа и обнаружил плакат-календарь с изображением Иисуса. Само собой, лучшим местом для него оказалась стена на кухне, возле окна. При этом лицо Иисуса делила пополам труба отопления. Вследствие этого лицо перекашивалось; глаз, видневшийся из-за трубы, становился злобен и неприятен.

Снять? Родственница явно не поймет. Не мог же он сказать ей, как попавшим вчера под горячую руку Свидетелям Иеговы: «Я язычник, мать вашу!».

Спустившись с третьего этажа, он вышел во двор и зажмурился от яркого весеннего солнца. Впрочем, глаза быстро привыкли, и он двинулся по лужам талого снега куда-то в сторону остановки.

Как назло, мысли о зачете все никак не приходили в голову – словно он вовсе не сидел на лекциях. Улусы и каганаты ненавистным образом перемешались с Тимуром Хромым, иначе Тамерланом, наводящим в свое время ужас на всю Среднюю Азию, но который вроде как тут и не причем. «Ну и хрен с ним. Как-нибудь сдам. Сан-Татьяна поможет».

Сан-Татьяной называлась однокурсница-отличница, ударившаяся внезапно в религию. Ума ей это не прибавило, но разговаривать с ней пока было можно. Интересно, забыла ли Танька, как он подсунул ей на стол вместо учебника сочинение Дж.Фрезера «Золотая ветвь»? Сан-Татьяна долго плевалась, так как неизвестно почему считала этот несчастный исторический труд дьявольской книгой. Ну да ей не положено долго гневаться.

Автобус все не шел. Мысли, огибая острый угол, потекли совсем в другую сторону.

«Не люблю этот город. Весной он особенно какой-то плюгавый. Эти блочные пятиэтажки с длинными общими коридорами, драные коты на трубах. Сколько повидал уже этих городов за свою короткую жизнь! Но этот какой-то особенный в своей обыденности. Что-то здесь случится. Да, случится».

Мысли перебил дребезжащий и гудящий автобус, в котором он внезапно оказался. И голос: «Проездной?» прямо над ухом. Он сунул бумажку куда-то влево и уставился в окно невидящими глазами.

«Когда вот думаю, сколько я прожил-пережил, всегда, как издевательство, появляется фраза: «Ни хрена ты не прожил. И сотой части». И, ведь, правда. Что со мной такого произошло, чтоб я мог так сказать? Просто те, давние страхи, отступили. Но появились новые… хотя и похожие. Сколько ни пытаюсь обо всем этом написать – не выходит, хоть тресни. Вчера на информатике измарал полтетради своими китайскими каракулями. Казалось классно, пока дома не перечитал. «Дома»… самому смешно становится. У меня давно уже нет дома, а понятия такого, по-моему, вообще не было. Считать домом что? Там где ночуешь? Смешно. Где я только не ночевал. Там где ешь и готовишь себе еду? Где я только не ел и не готовил себе еду… Где родители? А то место, где родители, они сами домом не считают»

«Ну, кхе, домом ентим твоим будет, где ты сдохнешь. Вот так». Эти последние слова были произнесены старческим дребезжащим голосом прямо в голове. Он сразу понял, кто это. Да, старикан, ужасно дряхлый, который помнит и знает… в общем, все знает.

«А если я в канаве, например… Утону?»

«Ну, значится, енто ты и заслужил. М-да».

Но философствования старца были прерваны остановкой «Университетская». Над серыми стенами университета неприличным фаллическим силуэтом возвышалась башня обсерватории, в которую никогда не попадешь, да и все равно ни черта из нее не видно – ведь какой же дурак строит обсерватории в черте города? Так что если нужно было что-то пронаблюдать, приходилось ехать за город. Но сейчас наблюдать ничего не требовалось, а требовалось сдать зачет по истории.

Он вошел в корпус во время большой перемены, когда весь институт превращался в шевелящуюся и булькающую кашу. Времени посмотреть аудиторию уже не было, но своих он и так нашел скоро. Большая часть группы столпилась возле толстой Машки, которая восседала на подоконнике и вдохновенно, с выражением, читала следующее: «Коралловый лепесток ее языка переплелся с его языком, и Мари почувствовала, как внутри нее распускается неземной цветок наслаждения…». Голос периодически перекрывался громовым хохотом слушателей.

«Нет, все девки на физмате, положительно, тронутые. Что это за изба-читальня?». Последнее он, видимо, произнес вслух, так как услышал в ответ:

– Машка любовный роман притащила. Читает избранные места.

Машка любила изобретать хохмы. Помнится, на практике в летнем лагере эта девица, больше похожая на артиллерийское орудие, на очередном развлекательном шоу для детишек напялила на себя что-то обтягивающее, ласты, и, колыхая телесами, пела: «Мало-мало-мало-мало-мало меня, я хочу на килограмм побольше»…

Слава богу, что она не затеяла показывать Кама Сутру.

– Здоровенько. Готовился? – продолжил речь длиннющий Зеленецкий, или, иначе, пан Зеленский, первейший товарищ в борьбе с инопланетными захватчиками. Он один из немногих имел дома компьютер, от чего и страдал.

– А ты?

– Кого там – все в пятом часу расползлись.

– Ночи?

– Утра…

– Тебе еще протоссы с зергами не снились?

– Нет. Я вообще не спал давно, – сказал он, зевнув. – В общем, так. В туалете на подоконнике будут лежать Танины конспекты, так что имей в виду.

Зеленский один из всей группы не звал Таньку Сан-Татьяной. Понятно, что на то были свои причины, и причины весьма забавные. Уже не один курс продолжалась платоническая страсть пана Зеленского, сопровождающаяся вздыханиями, чтением стихов собственного сочинения в пустой аудитории и прочей чепухой. При том страсть эта оставалась упорно платонической, и предпринимать что-либо для сближения с предметом страсти Зеленский, очевидно, не собирался. Над таким положением вещей весьма потешались. Провокационные попытки уложить их совместно, после очередной коллективной пьянки, как ни странно, ни к чему не приводили. Так что люди недоумевали, а Зеленецкий продолжал вздыхать. Как на все это смотрела сама Сан-Татьяна, тоже никто не знал.

Впрочем, его самого эта подозрительная любовная история мало интересовала. Как и любовные истории вообще.

Прозвенел звонок, студенты шумным потоком влились в аудиторию. Начался зачет. Узнав свои вопросы, он тихо утек в туалет, прочитал все необходимое и так же тихо вернулся обратно. Он очень гордился этой своей способностью – оставаться незамеченным даже на виду у всех. Как-то в начале пары преподавательница, проверяя присутствующих, посмотрела на него в упор и сказала: «А Олег где? Почему его нет сегодня?».

Черт его знает, отчего так происходило. Наверное, он очень обыкновенно выглядел. И старался усугубить как можно сильнее эту свою внешнюю обыкновенность. Если кого-нибудь из его знакомых спросят: «А как он выглядит?», знакомый будет долго жевать нижнюю губу, припоминая, а затем протянет задумчиво: «Н-ну,… не знаю… обыкновенный такой».

Да, обыкновенный.

Но если б кто-то проницательный спросил вместо этого: «А какой он?», то знакомый бы без промедления ответил: «Странный».

 

Куда вели его ноги? Туда, куда приходится всегда возвращаться. Нет, конечно, он был не обязан. Можно было бы отправиться к пану Зеленскому, пострелять кого-нибудь, или еще чего… Но потом туда всеобязательно явится Пашка с «джентльменским набором» – бутылкой водки, бутылкой газировки и шоколадкой. Потом, на запах, явится еще кто-нибудь.

И он напьется. А, может, и не напьется. На самом деле, ему все равно.

А если все равно, то какая разница, куда идти?

Ноги шли, и он шел за ними. А можно просто вот так идти, идти, идти – всю ночь, без остановки, пока не упадешь где-нибудь от усталости. Тоже альтернатива.

Когда не знаешь, каким быть, будь рациональным. Иди туда, где тихо, темно, не кусают мухи, и не будет никого, чтоб задать вопрос – а какого черта ты приперся?

И вот поэтому он снова поднялся на второй этаж, встал перед чужой ему квартирой и открыл чужим ключом чужую дверь, из которой вышел сегодня утром.

Свет включать не хотелось.

Он зажег оплавленную свечу в граненом стакане, сел рядом с ней и уставился в пламя. Снова вспомнился сон. Нет, даже не вспомнился – его ведь и не было как такового. Просто было какое-то странное чувство, и именно оно охватило его.

Да, четыре года назад… Что? Сумасшествие? Нет, собственно… С чего бы ему сходить с ума? У него все в порядке. Он – самый обычный парень из благополучной семьи. Учится в институте на «бюджетке». Ездит к родителям. Они поселились в милой сельской местности, мама работает учителем, держит большое хозяйство. И когда он окончит универ, то наверняка тоже поедет туда работать – мамке давно намекали, что в школе нужен молодой специалист… Сельская идиллия, с коровами, навозом, битвами за урожай…

Что-то липкое потекло по запястью. Глянув на свои руки, он понял, что водит по фалангам кисти бритвенным лезвием.

Ну, да. Должно быть больно.

Критически оглядев руку, он добавил еще два штриха на мизинце и указательном пальце. Потом обмакнул палец в кровь и нарисовал на столе пятиконечную звезду вокруг стакана со свечей.

Да. Почему, собственно, он должен сойти с ума?..

Серая комната сгустилась вокруг него и запахла – сначала неуловимо, а затем все сильней – пожухлым травяным дымом. Прилипчивый осенний запах, ему ненавистный, смутно связывался в сознании с тоскливым волчьим воем.

Вдруг почудилось, что он действительно слышит его. Тихий тонкий вой, пахнущий дымом.

За окном где-то… Кажется?

Нет. Он даже становится громче. Громче… Громче…

 

– Там вон. За окошком. Всё тама, – сказал старик, соткавшийся из воя. И завозился на столе.

– Что – «всё»?

Старик нахмурился. В глазах появилось раздражение.

– Ну, значится, для тебя енто неизвестно будет… Пока што… Потом докумекаешь.

– А жизни мне хватит?

– Нету такова – «жизни».

Подумав немного, добавил:

– Жизнь – енто получше, чем у нас. Живут, когда достоины… А мы – ни ты, ни я – не достоины. М-да.

«Ошиблись психологи, называя глубинные подвалы наших мозгов подсознанием – подумал я, – скорей всего надо было назвать надсознанием. Оно действительно находится выше оного сознания. Может быть, даже выше наших мозгов. Вот только вопрос: от кого оно нам досталось – от животных или от Вселенной?»

Когда в минуту опасности обостряются инстинкты и способности, о которых ты даже не подозревал, думаешь потом: откуда бы им еще взяться, как не из твоей обезьяньей половины, сиречь подсознания?

Но бывают моменты таких душевных… вулканов, что думаешь о подсознании как о мосте к другим мирам. Когда что-то буйное врывается в тебя и, не находя выхода в твоем теле, затухает.

Старик прервал мои размышления, шумно, по-стариковски закашлявшись. Он смотрел укоризненно, явно ожидая вопросов.

И я стал спрашивать.

… Мы заговорились дотемна. Постепенно старик стал отвечать односложно и неохотно. Он чего-то ждал, к чему-то прислушивался. Вдруг он выпрямился и посмотрел на окно.

– Ты слышишь?.. Слышишь? – на его лице появилась радостная беззубая улыбка. – Енто Ночь, – произнес с благоговением старикан.

И, действительно, я что-то услышал. Но не ушами, а именно подсознанием… затылком. Что-то приближалось. И во мне родилось неясное волнение, как в детстве, когда я наблюдал за грозой с крыши старого сарая. Замирая, следил за тучами. Они мчались по небу, как стая черных волков, и молнии были их стальными взглядами, а гром был их воем. Не замечая ни пронзительного ветра, ни хлеставшего в лицо дождя, я следил за небесной стаей. И волнение охватывало. Я ждал самого страшного волка, утробно рокотавшего на полнеба. Центр грозы.

Из него непрерывно били молнии, а гром превращался в нарастающий гул…

– Слышишь… едрит-твою… Хи-кхи, – хихиканье старика влезло в воспоминания. – Чичас ты, может быть, узнаешь немного побольше!.. М-да.

В запавших глазах старика появился странный огонек. Он повернул голову к окошку и стал вглядываться в кромешную темноту, навалившуюся на стекло.

И тут, не знаю почему, я отчетливо понял: то, что мы называем Бытиём – лишь крошечная часть Вселенной. Маленький мир среди невообразимых сфер, в которых заключены громадные пространства. А, главное, времена. Время закручивается в них, словно волчок… проходят миллионы лет. Наш мир затерян здесь. Но все равно мы связаны со Вселенной, крутясь вместе со временем, все быстрее…

Чтобы это понять, совсем не обязательно идти к этому всю жизнь. Достаточно несколько секунд, чтоб в голове пронесся волчок времени, чтоб каждой клеточкой почувствовать окружающий мир – испугаться.

… В воздухе что-то треснуло. Свет от пыльной, загаженной мухами лампочки на секунду померк, потом вспыхнул ярче обычного. Старик, не сводя совершенно безумных глаз с окна, постоянно хихикал, и слюна текла по подбородку на замусоленные штаны.

Я проследил его взгляд и обмер: не смотря на яркий свет, тьма постепенно вползала в комнатушку. Темнел подоконник, рама, пол…

Внезапно у меня возникло чувство, что за окном кто-то есть, что он смотрит на меня в упор. Сердце было готово выпрыгнуть через рот. Сам не соображая, что делаю, я привстал и начал шарить рукой по столу в поисках какого-нибудь острого предмета. Вдруг тьма начала сгущаться в человеческий силуэт. Я различил длинные руки, постоянно шевелящиеся пальцы… и глаза. Они вспыхнули желтым призрачным светом на лице этого сгустка липкой темноты.

Краем глаза я заметил, что старик весь сжался и тихо повизгивал.

Оно пошевелилось и двинулось… ко мне.

Внезапно, словно щелкнув в мозгу, пришло понимание. Сразу стало ясно, что оно от меня хочет, и что нужно делать. Сознание это схватить не успело. Как бы издалека услышал я собственный голос, выговаривающий какие-то слова. Силуэт резко остановился. Оно подняло руки вверх и растопырило пальцы.

Вновь раздался треск, яркая вспышка.

– Э… заснул ты, штоль, едрит-твою! – старик хмуро смотрел на меня поверх пламени оплывшей свечи.

И снова послышался тихий сухой щелчок.

Вот, черт возьми… стакан треснул.

 

Он глядел на исписанный лист. На край тетради уже натек парафин из лопнувшего стакана.

Еще не вполне придя в себя, огляделся кругом.

На диване горбом валяется недочитанный Стивен Кинг. Стол, заваленный учебниками по физике, и еще какой-то ерундой. Лампа с обгоревшим грязно-белым плафоном, исписанная ему только понятными письменами.

Он дрожащей рукой щелкнул ее выключателем и только сейчас догадался задуть растекшуюся свечу.

Блин, стол испортил. От тетки влетит. А это бурое, на столе, – кровь, что ли?

Рука тут же мучительно засаднила.

Сознание и осознание потихоньку возвращались.

«И сколько времени прошло, кто б сказал, а? Нет, это хуже, чем ужраться»

Он встретился взглядом с лукавыми глазами фигурки–нэцкэ, стоящей на столе среди книжных завалов.

– А ты что об этом думаешь? – спросил он хитрого китайского божка. – Молчишь, подлец… вот и мне нечего сказать.

Он взял нож и начал медленно скоблить стол. На секунду перед глазами повис бред, который он только что написал (или видел?), и его передернуло. Это ж надо…

А это еще что за...?

На желтой корке задачника растекалось мокрое пятно.

Слюна.

 

 

*   *   *

 

Весеннее небо глядело в окно. Это могло означать только одно – начался новый день.

Значит, снова нужно встать, одеться, позавтракать и идти в институт. Сегодня четыре пары, две из них – математика. «Наверное, снова будем решать одно бесконечное дифференциальное уравнение, чтоб в конце концов упростить его до какой-нибудь всем известной формулы».

До института он добрался непривычно быстро. Корпус встретил неприветливой пустотой и молчанием. Прохаживаясь по гулкому коридору, он задумался над тем, что было вчера.

Такое случалось и раньше. В том особенном состоянии, в котором он вчера находился, его посещали странные мысли-видения. Осознанные четкие… галлюцинации?

Да нет, конечно, все ясно. Никакого тумана, никакой тайны. Ясно, как день. Он видел. Он написал. Придумал? Может, и придумал, но какая разница? Какая разница между вымыслом и реальностью? Вымысла нет?… А кто вам это сказал?

Разве нет того, что заставляет твое сердце колотиться, как бешенное, шевелит волосы на голове и наполняет животным страхом?

Галлюцинации всегда потрясающе реальны. Но их нет. А стул есть. И стол есть. Хотя они не вызывают никаких эмоций.

На стул можно сесть. За столом можно работать. Но они так обыденны, что ты порой не замечаешь их и пытаешься усесться мимо стула.

Вещественная материя. Способ существования белковых тел. А ты задыхаешься во сне от несуществующей удавки, тонешь в нереальном озере, падаешь в виртуальную бездну…

И выныриваешь в вещественный мир. Еще чувствуя на своей шее прикосновение грубой пеньки.

Господи, до чего условно это все, туманно и шатко!

Он слышал, была казнь у какого-то народа, китайцев, кажется: завязывали человеку глаза, клали на пол, резко били по животу палкой и лили теплую воду, приговаривая: «Вот мы и вспороли тебе брюхо, зараза». Смешно? А человек умирал.

И что после этого вещественно? Палка – или его страх?!

А может, только твердая уверенность в бытиё стула заставляет прочно на нем сидеть?

«Чичас ты, может быть, узнаешь немного побольше!» М-да.

Краем сознания услышав звонок, он вошел в аудиторию и сел на свободное место.

А мог ли он узнать об этом, к примеру, на лекции по физике? Нет, вряд ли. Наука, казавшаяся ему до поступления сюда самой материалистичной, рациональной, устойчивой, на деле оказалась полной туманных недомолвок, частных случаев и идеального газа. Человек прагматичного склада, каким он являлся, всегда стремится опереться на что-то. На что-то указать и заявить со знанием дела: «Вот это – пуп земли, незыблемая основа, не подлежащая никакому сомнению. Отсюда я начну строить свое мировоззрение!..» Но чем больше он узнавал об этом мире, тем меньше верилось в существование такого пупа.

Между Бытием и Ничто нет никакой разницы. Граница между ними… всего лишь возможность создать новый мир.

Мир из себя. Потому что другого материала нет.

Все просто и понятно только в школьных учебниках. А тебе, если хочешь во всем разобраться, придется писать собственную доктрину, выбирая из мозаики фактов то, что действительно для тебя значимо.

Сейчас, например, для него более значимо то, что он видел/написал вчера, а не профессор по прозвищу «Чужой», распинающийся перед ним об устройстве и свойствах материи.

Но – возвращайся, господин физматовец. Тебя, кажется, о чем-то спрашивают.

 

И снова аудитории, задания, задачи, студенты, студентки… Они вращаются вокруг него, живые и пустые. Он говорит с ними. Они говорят с ним. Он с ними пьет, и они с ним пьют. Он приходит к ним. Они приходят к нему.

События реальности наслаиваются одно на другое, путаются, как неясный сон.

Да, когда ощущаешь себя полным господином своей жизни, начинаешь задумываться, что же, все-таки, с ней делать.

Ты, студент, впервые начинаешь ощущать себя субъектом реальности после столь долгого и тщательного контроля взрослых, которые строили и наполняли смыслом твое существование.

Все по-разному на это реагируют. Кто-то испытывает щенячий восторг и пускается во все запретные тяжкие, обжирается ими до тошноты и становится циником.

Кто-то так и пытается по привычке попасть под чей-то руководящий контроль, ибо лишь это придает его жизни смысл – слушать и исполнять приказы. Ведь это освобождает от обязанности думать.

Кто-то, весьма правильный и положительный, принимает правила игры, втягивается в эту иллюзию и начинает строить свою жизнь в соответствии с каким-либо честолюбивым стремлением, впаянным в него родителями или кем-то еще.

А он… Когда он остался один на один со своей жизнью, когда заглянул в глаза этому миру, он как-то в одно мгновение понял, что жизнь никчемна и пуста. Он осознал никчемность желаний и никчемность устремлений. Он заглянул за изнанку жизни и не нашел там ничего, за что стоило бы всерьез держаться.

Увидел всю пустоту и никчемность людей.

Зачем они живут? Чтобы работать. Работают? Чтобы получать деньги. Зачем получают деньги?

Если отбросить все сложные социальные условности, можно свести смысл мирского существования человека всего к четырем вещам.

Вкусно жрать.

А зачем вкусно жрать, если ты одинаково насыщаешься и вкусной, и невкусной пищей? Ну да, ты получаешь удовольствие. Чтоб потом это удовольствие превратило тебя в заплывший жиром кусок заживо разлагающегося мяса.

Много пить.

Чтобы «было весело»? И тебе действительно весело. И ты получаешь удовольствие. И потом заглядываешь в пустой стакан, кривясь от боли, потому что видишь на его дне свою пустую затертую жизнь. Пить, пить, снова пить, или накидаться какой-нибудь дурью, забыть, забыть… Забыть, что ты за дерьмо, и что за дерьмо этот мир. Но ты хорошенько, со смаком вспомнишь про это утром. Каждым.

Трахаться.

Животное совокупление без любви, равнозначное походу в сортир. Приятно? «Отлить» после того, как ты долго терпел и мучился, тоже приятно. Но ты будешь жить ради этого?

Иметь какие-то удобные/ красивые/ ценные вещи.

А зачем? Опять же, получать от этого удовольствие. Здесь два варианта: либо, чтоб обеспечить социальный статус и иметь что-то или все из вышеперечисленного; либо, чтоб удовлетворить свое честолюбие. Оба варианта совершенно бессмысленны.

Любовь? Он еще никогда не видел ее в реальной жизни. Значит, таковой не существует.

Высокие устремления и какой-нибудь там альтруизм? Чушь собачья. Если у тебя, предположим, действительно есть какие-то высокие устремления, то на кого они направлены? На других людей. На социум. Короче, на тех самых, которые…

 

Логический тупик. Логика – упрямая вещь.

Захотел ли он оставить этот мир?

Никогда. Ведь это слабость – убегать от того, что ты не в силах изменить. А то, что подпадало в его представление под категорию «слабость», сознание автоматически утилизировало из каталога. Самоубийство – трижды бессмысленная трусость. Мысль о ней умерла в его голове, даже не родившись. Словом, он понял тщетность и этого действия.

Назвал ли он как-то для себя это осознание?

Наверное, нет. Рыба не знает, что вода – мокрая, и даже не заморачивается, как правило, по этому поводу. Если только кто-нибудь специально не спросит ее.

Но никто не спрашивает.

Нет, в этой битве одинок каждый. В этой битве с самим собой союзников не бывает, и вопроса извне никто не задаст.

Что же оставалось ему?

 

 

*   *   *

 

Солнце светило из-за тонкой занавески прямо в стриженый черный затылок. Оно грело и дразнило вполне по-летнему.

Теплый луч настойчиво стремился внушить в детскую мальчишескую голову простые и понятные мальчишеские мысли… мысли о дворе, футболе, беготне по лужам, или уж в самом крайнем случае – о какой-нибудь веселой и залихватской бесшабашной драке.

Но все солнечные усилия были тщетны.

Двенадцатилетний мальчик невозмутимо продолжал склонять голову над расстеленной на полу экономической картой мира.

И он был очень занят.

Мальчик, вдумчиво и не спеша, расклеивал на этой схематичной распластанной планете маленькие кусочки синей и красной изоленты.

Он расклеивал, глубоко задумывался над ними, смотрел на их взаиморасположение – то так, то эдак. Приходил к неким выводам – и перемещал липкие треугольнички.

Занятие продолжалось уже не первый час. Никакие солнечные лучи, равно как и рассеянные крики со стороны кухни: «Олежка, пора обедать!..» – помешать были абсолютно не в состоянии.

 

Синяя – «они», красная – «мы».

 

Да, вот здесь. И еще – вот тут. Прекрасное, очень выгодное размещение… Отсюда можно будет ударить вот так – и вот сюда. Поэтому вот здесь ничего быть не должно, а вот тут непременно развернется передний край обороны. А, значит, надо предусмотрительно перенести вот эту базу подальше… а эту, напротив, пододвинуть.

Вот так.

И что из этого следует? А из этого следует наше неизбежное поражение.

И потом – надо учитывать неминуемое распространение радиации из данного квадрата… Да. Надо учитывать все. Надо непременно постараться учесть каждую мелочь. Иначе пропадет вся прелесть этого занятия.

Ведь интересно не просто предположить. Интересно угадать.

Угадать то, как оно все произойдет.

На самом деле.

 

А в том, что оно произойдет – мальчик почему-то не сомневался ни секунды.

 

Разве можно сомневаться в том, что впереди – лишь неотвратимая безысходность всеобщего конца?

Разве не очевидно, что человечество уверенной и невозмутимой поступью шагает в пропасть?

Все ручейки рано или поздно сливаются воедино; в притоки, протоки, рукава и реки. Движимые законами физики, направляемые рельефом местности. А после все они, насквозь пройдя многочисленные озера и моря, неизбежно впадают в единый и неумолимый Мировой Океан.

Так же точно все локальные войны, разрастаясь и учащаясь, рано или поздно обречены слиться в один полноводный глобальный конфликт. Движимые законами Кого-то. И – направляемые Кем-то.

Неужели можно этого не видеть? Не чувствовать? Не понимать?

Она будет. Третья мировая война. Неизбежный ядерный крематорий. Последняя битва человечества, в которой впервые не окажется ни победителей, ни побежденных. И в которой проиграют все.

И в которой будет только один победитель – Смерть.

Так что, на самом деле, не важно, кто. Не важно, «мы» или «они». Синие, красные… не важно. Важно – как именно.

Почему это важно?

Потому, что это – будет. И это будет… интересно.

Да, именно так. Это будет очень интересно.

И оттого столь интересно узнать, как именно это будет.

 

Конечно же, мальчишка пока еще не понимал, что у него практически нет никаких шансов угадать все правильно. Он еще не умеет правильно думать. И вообще не знает, с чего же надо начать, чтоб начать правильно думать.

А что бы знать, как развернется война, в которой победит лишь смерть – надо всего лишь научиться думать, как Смерть.

И пока мальчику до этого еще очень и очень далеко. Ведь до понимания Пустоты надо еще… наполниться?.. Опустеть?..

И движение по этому пути предваряется, в первую очередь, осознанным желанием определенного рода. А чтоб куда-то по данному пути прийти – нужны и время, и способы, и средства, и упрямство.

Пока же еще ничего этого нет. Есть лишь детское любопытство.

Простое и вполне невинное: хоть бы и на секундочку, но вполне всерьез и по-взрослому заглянуть в Пустоту.

 

Однако если слишком долго всерьез и по-взрослому желать заглянуть в Пустоту – кто знает? Не пожелает ли когда-нибудь и Пустота заглянуть в тебя?..

Всерьез – и по-взрослому?

 

Но и до подобного вот взгляда – просто от одного детского интереса – также очень и очень далеко.

Так же далеко, как реальному миру, подвешенному, будто каким-то загадочным фокусом, посреди пустоты безо всякой опоры – до своего предполагаемого будущего, разостланного на полу перед маленьким играющим мальчиком.

 

– Эй! Ты оглох, что ли?.. Опять сам с собой в войнушку режешься? – радостный старший брат ворвался в комнату неуместным напоминанием о действительности.

– А?.. – автоматически отозвался голос, не включая понимание. – Ну да.

Голова посчитала излишним поворачиваться на звук.

– Ну, давай-давай, стратег. А то я пластинку новую припер, классную, «AC-DC». Послушаем?

– А..га.

 

Пластинка.

Пластинка – это хорошо.

Послушаем… Действительно: почему нет?

 

 

*   *   *

 

«…Иногда, когда ни с того, ни с сего задумываешься о будущем, бывает уже поздно: будущее наступает. Человеческий разум настолько медлителен, что не замечает перехода.

Перехода разума от одного мироздания к другому. Перехода души от одного мироощущения к другому… Например, перехода к безумству. Именно поэтому душевнобольные не замечают того, что они поехали мозгами. Все начинается потихоньку, со снов.

– Ну и что ты думаешь? – от нетерпения я стал грызть ногти и удивился: никогда раньше этого не делал.

– Не знаю, – старик пожевал губами, – странный сон какой-то. Может, у тебя сдвиг по фазе? – он попытался пошутить, но, увидев мое выражение лица, нахмурился и снова пожевал губами.

– Может, его как-то расшифровать надо… – в голове все перепуталось. Уж и не думал, что докачусь до такого.

– Ну, ты совсем сбрендил, едрит-твою!

Может быть. Но здесь что-то другое. Я должен это понять…

Что понять?! Прыгающие черепа? Человек, превратившийся в ёжика от железных прутьев, воткнутых в спину? Мухи, вылезающие изо рта? Гниль? Смрад?

 

Пыльный зараженный воздух, который трудно вдыхать.

Неприятно теплый ветер на лице… дыхание неумолимого финала.

 

Да, именно мухи, смрад и гниль! Все, что я видел.

Видел, когда в комнату вползла Тьма.

Старик внимательно стал вглядываться мне в глаза.

– Ну, не жнаю, што и шкажать, – старик попытался одновременно жевать губы и говорить, – что ты собираешься сделать в первую очередь?

Я испытал смущение, но справился с собой:

– Первым делом куплю крест и освещу его в церкви».

 

Завитушки букв ровно ложились на бумагу.

Зачем он это написал? Он никогда не купит никакого креста. Зачем ему крест – ему, не верящему в жизнь, прибегать к помощи Того, Кто попытался спасти мир своей смертью? Глупо.

Он не верит в Спасение. Чтобы верить в Спасение, надо хотеть спастись. А он не хотел.

Не хотел спастись. Не хотел жить, не хотел умирать… Не хотел спасаться от своего «не-хотения».

Странное состояние.

 

И пока единственное, что приходило ему в голову – постараться как можно точнее и полней разложить это состояние на клетчатой поверхности серого тетрадного листа.

 

 

*   *   *

 

«Что смотришь, прохожий? Не смотри на меня. Ведь ты не остановишься, даже если я упаду на твоих глазах. Проходи, ты же – прохожий…

А сам – возьми себя в руки, и иди. Иди, как будто тоже – прохожий.

Темно… Темно в душе.

И – голос:

Смотри на этот мир. Ты видишь его таким, каков он есть. Ты знаешь его. Я не прав?

Прав. Не хочу смотреть.

Смотри! Ты живешь в нем! Зачем бежать, ведь он нужен тебе. Сырьё. Средство. У тебя есть цель в жизни?

Нет, не надо. Чтоб одна рука – в дерьме, а другая – в крови? «Цель»… Это средство не оправдает ни одну цель. Ни одну.

Это только сначала. Ты привыкнешь. Смотри…Ну, смотри.

Изыди… Прочь… Боже, дай силы, я слаб во вере своей.

Да… ты слаб. Слаб – раз боишься. Потому скоро не сможешь смотреть на людей, как раньше.

Опускай глаза. Смотри в землю».

 

Иногда ему казалось, что он не в полной мере прочувствовал это, не в полной мере ощутил твердость и несокрушимость возведенной перед ним стены. И тогда он по целым дням не выходил из квартиры и никому не открывал дверь, пытаясь вобрать в себя окружающую его Пустоту.

Найти в ней дверь в другое измерение, в котором, возможно, все не так глупо и нелепо.

Фантастика, зачитанная до дыр… Мистика, «глотаемая» за ночь. Старый добрый Леви, который учил, как быть собой, но так и не рассказал, что потом с таким собой делать.

Были еще эксперименты. Эксперименты, удовлетворяющие любопытство.

Может ли он неделю не есть?

Может ли пройти за ночь семьдесят километров по заснеженной, заледеневшей степи и не свихнуться?

Может ли провести холодную весеннюю ночь на берегу реки, согреваясь лишь теплом костра?

Может ли…

Испытывая презрение к физическим нуждам своего тела, он брал его на измор, вопрошая таким образом свой дух: «а не есть ли ты та самая «тварь дрожащая», которые тебе так ненавистны?»

Но ответ не успокаивал его; он не являлся самоцелью.

Разрушая тело, он искал все новые способы познания бытия, того над-бытия, которое предрешает мирское бытие и наполняет весь этот бред смыслом.

Но безрезультатность этих поисков топила в ширящемся разочаровании и безразличии.

Суета повседневной жизни катила, влекла за собой, не затрагивая души. Влекла безразличным бревном навстречу безразличному будущему.

Но глубокая внутренняя перестройка и укрепление духа неизбежно должны были к чему-то привести. Ведь рано или поздно духу станет тесно.

 

 

 


Оглавление

3. Часть 1. Голос, позвавший в путь. Идущая: «Что стало после»
4. Часть 2. Параллельное шоссе. Идущий: «Лестница в небеса»
5. Часть 2. Параллельное шоссе. Идущая продолжает: «Смерть говорила со мной»
503 читателя получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 27.03.2024, 19:43 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!