Непридуманная жизнь моей мамы

 

 

 

Плохо я спала в эту ночь. Всё думала: «Вдруг папка приезжал, а я не дождалась». Пришло утро. Значит, не приехал, война всё-таки. Занялась привычными делами по дому: там убрала, там подстирала, там подмела. Пошла дать поросятам воды. Вышла на крыльцо с ведром, смотрю, а у калитки папка с Витей стоят. Кинула я это ведро, да как брошусь к нему. Запрыгнула на шею, плачу, смеюсь и у него смотрю на щеке слезинка. Оказалось, эшалон его задержали на сутки, а увольнение ему дали только на двое. Были мы с ним целый день. К маме в больницу сходили, там поплакали от счастью, что свиделись, поговорили обо всём. Договорились, что пока мама в больнице, я остаюсь в детях, а Витю папа с собой забирает. Он там с начальством договорился, что Витя будет, вроде как сын полка. Папа к тому времени уже поваром в части был, так что Витька голодным не будет и с папой, чего ещё надо? Вечером я их провожала. Папа сказал на станцию не ходить: «Что ты, дочка, пойдёшь туда, потом по темну обратно топать. Мы с Витькой мужики взрослые, сами уедем». А взрослому мужику Витьке, пяти ещё не было. Проводила я их. Хоть они и уехали, а на душе светло от встречи было. И надежда, что всё хорошо будет с нами, появилась, ведь папка живой и нас любит. А приезжал он потому, что письмо моё получил. Он начальству его показал, оно и разрешило увольнение, но только на двое суток – время-то военное, вообще никого никуда не отпускали, а вот ему разрешили.

Потекла потихоньку жизнь дальше. Папка письма стал почаще писать. А вот маме становилось всё хуже и хуже. И увезли её в больницу в Читу. Далеко, туда не доехать. И осталась я одна, без мамы. Плохо, ну да куда деваться, жить надо. Время идёт. В школу я пошла, в пятый класс, год-то я пропустила. Учусь, живу, от мамы иногда письма получаю, были у неё минуты просветления, тогда и писала. А потом приходит сообщение, что мама умерла. Сидела я целый день за ящиком фанерным и плакала, никто меня не трогал, не успокаивал, понимали, что никак не успокоишь, да и не надо, надо поплакать.

 

(Мама заплакала. Я подумал: «Ведь столько лет прошло, а рубцы на душе и сердце от таких бед не рассасываются. И никогда не пройдут – чтобы помнили и не забывали»).

 

Теперь я понимаю, что мама извела свою душу заботой, тревогой о детях. Выела себя всю изнутри и не осталось ничего, что жить должно, вот и умерла, закончились душевные силы.

А жизнь продолжается. Так и должно быть: одни умирают, другие нарождаются – так жизнь и продолжается.

Прошёл уже 1943, идёт новый – 1944г. Мне 13, 14-й год. Весной, ближе к лету приходит от папки телеграмма – встречай нас с Витей тогда-то. Вот счастье-то. Пошла я на станцию, когда было написано в телеграмме. Ну думаю – будет, как в прошлый раз. Хожу вдоль и между составов, спрашиваю, ищу, мне говорят: «Да пришёл, вон стоит». Я туда, бегаю – нету нигде. Смотрю, в сторонке карапуз в военной форме, с ремнём, в пилотке, т.е. при полном параде, на узлах сидит. Ёлки-палки, да это Витька, серьёзный такой, да таким большим мне показался. Я его в охапку, целую, он отбивается – ну что ты – воин, а к нему с телячьими нежностями. А папка побежал меня искать, ни минуты не сомневался, что я прибегу. Ну нашёл меня уже вместе с Витей, а пока меня искал уже с подводой договорился доехать до Доросуна. Приехали. Папка в тот же день у тётки пол хаты снял, чтобы было где жить. И стали мы снова втроём. У папы в армии нашли язву желудка и дали год отсрочки, для восстановления здоровья. Значит – не было бы счастья, да несчастье помогло. Он где-то пытается работать, я по-прежнему т. Тане помогаю.

Я уже большая и рассказал мне папка свою историю. Как мама умерла, появилась у него в армии женщина. Да и в самом деле, здоровый мужик, как ему без женщины. Хорошая женщина, красавица, Витю полюбила, ухаживала за ними. Это она военную форму Витьке пошила. И всё у них хорошо во всех отношениях, только молодая больно, всего 25 лет, медсестра. И уволить её должны скоро из армии – война-то к концу идёт. И любят друг друга, и жить она с ним хочет. Знает, что я есть, и говорит, что общий язык со мной найдёт. «Ты что, дочка, скажешь?» «Пап! Маму ведь не вернёшь. А ты что один с нами будешь маяться. Витя её уже знает, говорит – хорошая. Решай сам, я за тебя». Расчувствовался папка: «Ну спасибо, дочка, что понимаешь. Совсем ты большая стала». И через какое-то время пришла папе телеграмма от той женщины – если хочешь увидеться – буду проезжать тогда-то, поезд такой. Пошёл папа на станцию. Я думала приведёт он эту женщину, наверное и хорошо бы было. Но пришёл он один. «Что, пап, не согласилась с нами жить?» «Да нет, Нина. Она согласна, с удовольствием. Да вот я? Нравится мне эта женщина, сильно нравится. Но ты подумай. Ей всего 25, а мне уже 44. Через 5-6 лет ей будет всего 30, а мне – 50. Какой я к тому времени мужик буду, кто знает, а ей мужчина нужен будет, а не приложение к ней. Чего я буду ей жизнь портить. Найдёт она кого помоложе». Вот так закончилась эта папина история. А сейчас думаю – зря. Пока хорошо – живи, а дальше – как Бог покажет.

Пожили мы, и решил папка обратно в Красноярск подаваться. Не сидится ему на месте. И нас с собой конечно. Т. Таня просила папку: «Пантелей Гаврилович! Оставь Нину у нас, она нам родная. Мы её выучим в школе, а потом в институт определим. Будет образованная и путь в жизни будет хороший, всё-таки Паша у меня начальник рудника, связи у него есть. Всё что нужно для неё устроим. А ты же едешь и сам ещё не знаешь как и где жить будешь». Папа и сам это понимал и сказал: «Дочка, решай сама, может Татьяна и права». Ну, да как я их с Витькой брошу, хотя и понимаю, что здесь будет так как т. Таня говорит, но ехать нужно с папой.

В Красноярске снова какое то время жили у т. Нюры. Папа устроился работать на зону охранником, водил заключённых на работы. В это время карточки ещё не отменили и опять было голодно, но зато мы вместе были. Месяца два, папка охранником поработал, а потом узнали, что он в армии поваром был и перевели в повара. Тут уж полегче стало. Я каждый день к нему на зону ходила с котелком, он нам с Витькой каши давал. Однажды меня зеки окружили и карточки на хлеб отобрали, хорошо хоть ничего другого не сделали. Я к папке прибежала заплаканная. Он расспросил – кто, и убежал, а я осталась на кухне. Я таким разъярённым его никогда не видела. Вернулся, отдал карточки, котелок с кашей и проводил за ворота. Потом мне охранники рассказали, что если бы его не оттащили, он бы этих троих руками бы порвал. Не побоялся, что их там много вокруг было. Зеки его сильно зауважали и больше ко мне никогда не приставали, и даже провожали по зоне, чтоб никто не обидел. Так и жили. Папка нашёл женщину и мы переехали жить к ней в Емельяново. А летом 1944 года, я не знаю, чего папка не работал на зоне, то ли отпуск у него был, не знаю. Нанялся он на баржу матросом, возить грузы в Дудинку и обратно и меня взял с собой помощницей. На барже был шкипер Саша, для папы, потому что он был намного моложе папы, а для меня д. Саша, – главный, он и команду набирал. Там не один матрос был, человека четыре. Д. Саша с женой на барже и с ребёнком маленьким, папа со мной и ещё три человека. Хорошо по реке плыть. Енисей большой, берега разные, то тайга, то какая то лысина, то перекаты, то плавно, а к Дудинке так вообще широченный, просто водный простор.

Основные дела на погрузке и разгрузке. В пути тоже есть, но не так много. Отходили мы навигацию, а на зиму папа снова на зоне поваром. Получал денег он мало, но на еду, учитывая, что ещё и каша с зоны была, хватало, но и только. Что-либо из вещей купить денег не было.

Пора и самой на работу устраиваться, деньги нужны, да и нельзя человеку, чтобы не работать.

Конечно, всё это от нищеты, нужно бы учиться, да жить не на что. Устроилась я в Красноярске на вагоно-строительный завод учеником фрезеровщика обтачивать вагонные пары. Тогда рабочих мужиков мало было: или старики, или совсем молодые, остальные на войне, так что девчонок тоже брали на любые специальности, лишь бы рабочие руки были. Работали посменно – и днём и ночью, как смена выпадет. Я достаточно быстро научилась, начала норму выдавать и брак был в пределах дозволенного. Стала работать сама без наставника. Утром и днём нормально было добираться до завода, а вот в ночную страшно. Нужно несколько километров по лесу от Емельяново идти, а потом ещё по ночному городу до завода, и не понять, где страшнее в лесу или в городе. Приспособилась. Мы подружились с девочкой Людой. Рядом работали: я на фрезере, она на токарном и в одну смену, а жила она недалеко от завода. Вот как мне в ночную, я пораньше, пока светло, соберу дома картошки варёной, хлебца и к ней домой. Они вдвоём с мамой совсем бедно жили. Поедим мы, поболтаем, когда и поспим перед сменой, а на смену в ночь вдвоём идём, всё не так страшно. Работаю, втянулась, зарплата 38 рублей, всё лучше чем ничего. Как-то пошла в гости к т. Нюре, у неё ребятишки мне двоюродные сёстры да братья – родня, я их проведывала. У тёти гости, ну я пошла в комнату к детям. Слышу: «А это кто?» Т. Нюра: «Да ты что, Варька, это же Нина Мотина дочка!» (Мотя – это Мария, моя бабушка, т.е. мамина мама, а Варвара и Нюра, её младшие сестры). «Ой, Нинка, ну-ка иди сюда. Я-то тебя совсем маленькой помню». Стала расспрашивать, что да как. Ну я всё рассказала. Т. Варя жила с мужем в Норильске. Она и говорит: «Нинка, что ты здесь колотишься. Всё равно денег на нормальную жизнь не заработаешь. Приезжай ко мне в Норильск, устроим тебя на работу, будешь зарабатывать в 2-3 раза больше. Да и город строится большой, комбинат большой, работы много, может и жильё со временем получишь. А здесь ты фиг чего дождёшься и заработаешь. Приезжай, а вызов я тебе сделаю». Норильск был закрытый город и попасть туда можно было или по вызову родственников или по вызову комбината, как специалисту. Да я-то готова, с папой нужно говорить. Поговорили: «Дочка, есть силы, желание – езжай, здесь и вправду ничего не добьёшься». Появилась мечта – как я приеду в Норильск, как там хорошо буду жить, работать, денег будет много, чтобы на всё хватало: и на еду, и на платья, и на туфельки и на много чего ещё. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Весна 1945г. Война закончилась. Победа. Все радуются, кругом лица улыбаются, просветлели. Вот теперь жизнь пойдём. Теперяча не то, что давече. Теперь хорошая жизнь будет. Однако, сразу ничего и не меняется, да и не может быть так, что было очень плохо, и вдруг раз – и хорошо. По-прежнему живём. Лето в разгаре, приходит письмо от т. Вари, мол приезжай в Дудинку, я тебя оттуда заберу, вызов есть. Я бегом к начальнику цеха с заявлением на увольнение. Да шиш вам – ты ценный работник, мы тебя учили, деньги государство на тебя потратило, кем я тебя заменю, завод приравнен к оборонному – будешь работать. На заявлении резолюция: «Не разрешаю, в связи с отсутствием замены». Ёлки-палки, мечта рушится. Я к начальнику завода на приём, объясняю, что тётя родная, она меня там выучит. Ответ: «Нам кадры самим нужны». Резолюция: «На усмотрение нач. цеха». Приехали: «Здравствуй, Норильск». Я начальнику цеха: «Не отпустите, я так уеду». «Попробуй. Твой паспорт в отделе кадров, без заявления тебе его не отдадут, без паспорта где тебя возьмут? Да и я в суд подам за оставление рабочего места на оборонном предприятии и тебя посадят». Вот, сука.

 

(Мама, вспоминая, улыбается, а тогда наверное было не до улыбок).

 

Пишу т. Варе. «Нина, тут я тебе помочь не могу. Решай сама, как решишь, напишешь, вызов будет». Здание надежды рушится, но каркас ещё стоит. Да и у папы обострилась язва, должны были в больницу на операцию положить, Витю одного не оставишь. Приходится оставаться. Работать что ли плохо нужно, брак гнать, чтобы уволили, так ведь не уволят, а посадят за саботаж, а это поболе, чем оставление рабочего места.

Время катится и ещё год прошёл. Снова лето. А в Норильск добраться можно только по реке, железной дороги нет. Может тогда самолёты и летали, так я об этом и подумать не могла. Я снова к начальнику цеха – отпусти, тот упёрся как осёл, и ни в какую. Ну тут мне повезло. Вызывает меня начальник отдела кадров. Я была прописана в дер. Еловая, а жила в Емельяново, а так нельзя, нужно из Еловой выписаться, а прописаться по месту проживания в Емельяново. И должна она была это сделать сама, не выдавая мне на руки паспорт, а лень мотаться по деревням. Она дала мне паспорт: «Сходи в Еловой выпишись, а в Емельяново пропишись». Пошла и даже не подумала тогда, что вот паспорт на руках – езжай, когда ещё тебя хватятся, да начнут искать. Выписалась из Еловой в тот же день, а в Емельяново уже поздно, закрыто всё, ну да ладно, завтра. Иду и встречаю т. Настю, жену шкипера, с которым мы с папкой ходили на Дудинку. Опять же, давно не виделись, всё переговорили. Она говорит: «Дак, что же ты? Паспорт то у тебя на руках, или ты уже не хочешь в Норильск?» «Да как не хочу, совсем хочу!» «Да бери паспорт и езжай». Ёлки-моталки, и в самом деле, паспорт-то у меня! А как ехать, на пароход нужно. «Зачем тебе пароход? Мы послезавтра ставим баржу на погрузку, загружаемся и уходим на Дудинку. Так и тебя возьмём с собой. Надумаешь приходи завтра на причал, с Сашкой (шкипер баржы и её муж) поговорим да порешаем». Вот такой фортель. С одной стороны – очень хочется в Норильск, там же по моим понятиям манна с небес сыпется, а с другой стороны – нач. цеха, сволочь, подаст в суд, да и посадят, правда если найдут. С папкой поговорила и была не была – поеду. Пришла на следующий день на баржу. Д. Саша говорит: «Ради Бога. А чтобы не просто так каталась, оформлю тебя приёмщицей, будешь грузы при погрузке считать, ну и деньги какие-то за работу получишь. Только одно условие: зарплата у нас, сама понимаешь, не великая. Когда будут грузить, ты на барже считаешь, там ящики, или бочки, или коробки, а тётка на причале. В конце погрузки вы сверяете свои записи. Так ты указывай на бочку ли, коробку поменьше, она вряд ли проверять будет, лазать по трюму да пересчитывать, а ты настаивай на своём, подпишет, никуда не денется. Ну, а уж если всё ж таки проверит, скажешь, что мол извините ошиблась, я первый раз. Но не думаю, что полезет. А нам жрать что в пути будет и деньги сэкономятся». Страшно обманывать, но ехать хочется. Стала я делать как он сказал: там бочку с рыбой не досчитаю, там ящик с чем-то, там коробку, и ничего, всё прошло как по маслу. Сейчас понимаю, что он на этом деньги сколачивал, а тогда думала, что на общее дело, чтобы поесть. Ушли из Красноярска, идём по Енисею. Мне радостно, в новый мир еду, что там будет не известно, но обязательно будет хорошо. Помогаю т. Насте на кухне, когда палубу мою, делать-то всё равно нечего. Мне уже 15,5 лет, сформировалась как девушка, да и симпатичная была и на лицо, и на фигуру. Мужики на меня уже посматривают, я же вижу. Паренёк был на барже 20-летний, всё за мной ухаживал, разговоры разговаривал. Ну да разговаривает и пусть себе. Я и не замечала, что Сашка, шкипер, на меня глаз положил. И что ему, заразе, нужно – жена рядом, да и самому за 30. Как-то подловил он меня одну в моей кондейке, напал, изнасиловать хочет. Завалил на кровать. Я так яростно сопротивлялась, что не даю ему ничего с собой сделать, кричу. А он здоровый и силы у меня кончаются. Я ему кричу: «Я всё расскажу папке, он тебя убьёт». Он знает крутой нрав папы, ходили же одну навигацию вместе.

То ли это помогло, то ли я слишком яростно сопротивлялась, отстал он от меня на этот раз. Поплакала, да пошла и рассказала всё т. Насте. Она говорит: «Ох, Нина, он и сидел за это, и меня силой взял. Не отстанет он от тебя. До Дудинки осталось чуть больше суток, будь всё время рядом со мной на кухне. А в Дудинке он сразу пойдёт в порт по делам, ты ничего не жди, как только уйдёт, сразу забирай вещи и иди в Дудинку, не жди никакого расчёта, иначе он тебя просто так не отпустит». Кое-как мы с т. Настей промучались эти сутки, а в Дудинке я ноги в руки и бегом с баржи. Иду в никуда. Да ладно, где наша не пропадала, свет не без добрых людей, всё равно сюда ехала, только вот в кармане «вошь на аркане». А тут навстречу Сашка идёт: «Ты куда?» «Да от тебя подальше. Или ты думаешь я тебя дожидаться буду, чтобы ты меня изнасиловал?»

«Ну и куда пойдёшь?» «Да прямо, а там что-нибудь придумаю». «Ладно, пойдём со мной». «Ага, бегу и падаю». Я осмелела, ну не кинется же он меня посреди улицы насиловать. «Пойдём в отдел кадров порта, там у меня знакомая работает». Пошли. Там женщина, Светлана Васильевна, начальник отдела кадров, Сашкина знакомая. Объяснил Сашка, что нужно мне на месяц-два на работу устроиться, пока тётя моя не приедет с вызовом и не заберёт. Та посмотрела да говорит, что нет работы в порту, но ей нужна помощница по дому. У неё трое детей и приходится оставлять их одних, да и обслуживать семью одной трудно. Хочешь иди ко мне жить и помогать по хозяйству. Кормить, поить будем хорошо, но денег немного. Ну что, дело привычное, как-нибудь два месяца проживу. Стала я у них жить вроде как домработница. Муж у неё начальник продуктового склада, конечно дом – полная чаша, всё есть, не говоря уже про еду.

Детей трое: старший уже большой – 8 лет, в школу ходит, средняя девочка пяти лет и малыш 2 года. Я всё по дому делаю, старшего в школу провожаю и встречаю, с младшими гуляю, вроде всё ничего и жить можно. Только мужик мне не нравится: какой-то угрюмый и девочка его очень боится. Перед его приходом забьётся в самый дальний угол, коленки подожмёт и тихонько плачет. Я и так и так: «Что такое, Вика, что ты плачешь?» Молчит, мне ничего не говорит, почти месяц молчала. Но потом, видать прониклась ко мне доверием, видела, что я к ней хорошо отношусь, сказала. «Он меня сильно бьёт и за волосы тягает, я его очень боюсь, особенно когда мамы дома нет». «Как за волосы тягает?» «Да за волосы хватает и к потолку поднимает. Очень больно, а если я плачу, то бьёт, чтобы не ревела». Вот садист, скотина. Я в тот же день рассказала Светлане Васильевне. Она говорит: «Он и меня бьёт. А Вика от первого брака, он поэтому её не любит. Да куда деваться? Куда я одна с тремя детьми в наше время, чем кормить их буду, как учить, одевать да обувать? Вот и терплю». Я говорю: «Вы можете терпеть, а я не могу смотреть и слушать как этот гад над ребёнком издевается. Я от вас ухожу». А что я могла ещё сделать? Морду ему набить? Так он здоровый мужик. Могла, конечно, расцарапать, так посадил бы, говнюк. Собрала вещички и ушла. Хорошо что за тот месяц, что у них жила, познакомилась с девочкой, моей ровесницей – Гулей. Пришла к ней и попросилась переночевать. Родители её узнали почему я ушла и говорят: «Так поживи пока у нас, вон с Гулькой и спать будешь». А Гуля и рада, у неё два брата, один много младше, другой старше, а тут девчонка, есть с кем говорить да гулять. Живу, кормят они меня, хотя у самих не богато, но совесть иметь надо, вообще чужие люди – пришла, живу да ещё и объедаю. Пошла искать работу, да в один день и нашла. Правильно говорят: дураков работа любит. Устроилась в кондитерскую помощником пекаря, булочки, батоны, пряники и др. выпекать. Тепло, вкусно пахнет, булочками и пряниками кормят, только работай. Пекарем был старый кореец. Научил он меня и тесто правильно составлять, и месить, и сворачивать, чтобы красиво было, и выпекать хорошо. Через небольшое время я и сама всё могла. Чтобы дед рано не приходил, я пораньше всё тесто замешу, он попозже придёт и уже вместе скручиваем и выпекаем. Всё меня хвалил: «Ох, молодец ты внучка, руки золотые, всё можешь. Вот помру, ты за меня пекарем будешь». А т. Варя всё не едет, что-то у неё там не получается. Я живу у Гули. Вечером с работы иду мне дед пряников, булочек даст, я их в Гулину семью и отдавала, сама-то на работе наемся, а они детям пряники сами не купят – дорого.

Как-то гуляли на улице, вдруг вижу ребятёнок ко мне бежит, кричит: «Нина, Нина!» Смотрю Вика. «Ой, Викуля, здравствуй, девочка моя. Как ты живёшь?» Она звонко так рапортует: «Я хорошо живу!», и на ушко мне: «Он меня больше не бьёт и за волосы не тягает» и мордашка радостная, счастливая, светлая. Светлана Васильевна подошла. Я спрашиваю: «Как у вас жизнь, по-прежнему?» «Нет, Нина, спасибо тебе, намного лучше!» «Здрасте, приехали. А я при чём?» «А ты ушла и мне горько так стало. Чужой человек не может смотреть как ребёнка обижают, а я, родная мать, терплю. Стыдно мне стало и обидно. Плюнула на всё, будь что будет, но больше терпеть не буду. Пошла в ГорКом партии и всё рассказала. Видать хорошо ему там дали. С тех пор ни детей, ни меня пальцем не тронул. Даже какой-то другой стал, мягче что ли. Так что теперь мы живём хорошо». Ну и Слава Богу.

Наконец приехала т. Варя с вызовом. Кончились мои мытарства. Однако, рано обрадовалась. Опять меня с работы не отпускают. А паспорт, при приёме на работу, у меня забрали, не отдают. Будешь работать и всё тут. Я опять – тётя родная, она меня выучит и дальше по сценарию. Ни фига. Директорша: «Дура ты, Нинка. Я тебя сама выучу здесь, а потом в Красноярск пошлю в институт пищевой с направлением, тебя обязательно примут. Закончишь, за меня останешься. Всё время при хлебе будешь». «Да я к родным хочу. С родными жить легче». Упёрлась и ни в какую. Т. Варя пошла уговаривать, да ругаться. Всё бестолку – хоть плачь, хоть смейся. Во ценный-то работник, даже сама себя зауважала, а в Норильск уехать не могу. Т. Варя побилась два дня, да ей обратно, на работу нужно. Я бы и сбежала вместе с ней, да испугалась: там убежала, тут убегу – рецидивист какой-то. Т. Варя говорит: «Оставайся пока, может уговоришь, так я и приеду снова. Благо не так далеко». Осталась и стала начальнице капать на мозги, чуть ни каждый день. Ёлки-палки, а ей хоть кол на голове теши, как об стенку горох. Но ведь вода и камень точит. И снова случай помог. Опять я встретила т. Настю, Сашкину жену. И чего это они зимой в Дудинке делают? Оказалось, пришли они поздно осенью, а обратно уйти не смогли, лёд на Енисее встал, вот и зимуют здесь. Поболтали обо всём и, чёрт возьми, вот же жизнь как складывается. Сашка скоро в Норильск едет по делам порта и может в пропуск, для проезда в Норильск, кого хочешь вписать. Хочешь тебя впишет и вместе с ним уедешь. «Ага, чтоб он меня изнасиловал». «Да ты че, Нинка! Что ж он тебя принародно в поезде снасильничает, что ли? Там же народу туча едет». Ну, вообщем-то, да, вероятность невелика. Решительно настроенная пошла к директорше: «Не отпустите, завтра и так уеду, и хрен с вами!». «Езжай, езжай. Найдут тебя». Ну я уж если сказала, то и сделать должна. Собрала вещички, с Гулькой попрощалась и с утра на поезд, там договорились с Сашкой встретиться. Пришла на станцию, а там начальница меня ждёт. Я думаю: «Вот, сучка, сейчас ещё милицию вызовет». Она подходит и говорит: «Ладно, Нинка, хотела я как лучше, ты мне как дочка, своих-то нет. Но поняла, что упёртая ты и своего добьёшься. Езжай с Богом. Всё у тебя получится, потому как хороший ты человек. И знай – худо будет, ко мне едь. Мы с тобой не пропадём». А что я хороший человек? Обычный, как все, просто ей приглянулась. Отдала она мне паспорт, деньги, что я заработала, даже чуть больше, дала булочек на дорогу. Мы с ней расплакались, расцеловались, да и поехала я.

 

(Засиделись, мы с мамой, очень допоздна. Я-то дурак, не соображаю, что маме 80, ей и отдыхать нужно. Быстренько закруглил и пошли мы спать. Будет день и будет пища).