Непридуманная жизнь моей мамы

В поезде народа много, по 2-3 человека на полке. Заняли мы с Сашкой нижнюю полку вдвоём, никто к нам не подсел, так вдвоём и едем. К вечеру спать уже хочется, решили по очереди спать, я первая. Легла я к стеночке и тут же заснула. Просыпаюсь от того, что кто-то меня обнимает. Глаза ещё не открылись, а я уже со всей силы руками да ногами отпихнулась от обнимальщика. Глаза открыла – Сашка на полу, глаза по полтиннику: «Ты че, Нинка, совсем сдурела! Я лечь хотел, места нам с тобой вдвоём хватит». И так обиженно: «Я же тоже спать хочу». «Я думала ты меня насиловать будешь». Народ кругом ржёт в голос. Села, а он лёг спать. Доехали, а где этот посёлок «ВС», где т. Варя живёт? Сашка говорит: «Я знаю где. Пойдём, провожу». Пошли, на улице морозина, а у меня даже варешек нет. И ведь довёл меня, а идти далеко было, и сдал с рук на руки т. Варе. Та разохалась: «Ну, Нинка, ты молодец! Ну соплюха упёртая!» Спала я у них на сундуке, большой такой, и близко к печке, всегда тепло.

Полдела сделано – я в Норильске, городе за Полярным кругом. Нужно устраиваться на работу. А как? Норильск, в ту пору, был по сути одной большой зоной. Везде работали в основном зеки. Была уже большая часть расконвоированных, т.е. это зеки, которые вроде как отсидели своё, но за пределы Норильска им выезжать нельзя. Жили они вроде свободно, не как зеки «под сроком» в бараках, а тоже в бараках, но солдаты их не охраняли и на работу под ружьём не водили. И вроде как они были свободны, семьи заводили, детей, а также работали на заводах Норильска, в тех же цехах, вместе с теми же зеками, но свободно ходили по городу. А в связи с тем, что зеки работали на заводах и выходить им в город нельзя, они же ещё срок тянут, все заводы были обнесены колючкой и была пропускная система: есть пропуск – проходи на завод ли, с завода; нет – ни на завод, ни с завода. У т. Вари невестка Галя, жена её сына, работала на Никелевом заводе. Она поговорила с начальником лаборатории, что мол девчонка приехала, родственница, работать хочет, а у тебя всегда не хватка кадров. В лаборатории мало платили – 80 рублей, это считалось очень мало для завода, а мне-то после 38 на вагоно-строительном – ого-го, в два раза больше. Он говорит приводи, посмотрю я на неё, подойдёт – возьму, ставки есть. Приводи – это хорошо сказано, а как? Пропуск нужен. Тут т. Варя аферу придумала. У неё вторая невестка недавно работала на Никелевом заводе, а потом перешла на другой завод, а пропуск остался. Дали мне этот пропуск и научили: пойдёте вдвоём с Галкой, её на проходной знают, давно работает, она охраннику мозги пудрит, там тары-бары растабары, поговорить-то она может, а ты в это время за её спиной пропуск разворачиваешь, показываешь на ходу и быстро шныряешь через проходную, всё равно они каждый пропуск не читают, так – есть, проходи, там же тоже женская фотография, а чья – издалека сильно не разглядишь. Работать хочешь – надо план исполнять. Пошли, у меня поджилки трясутся, а вдруг остановят, но иду. Всё сделала как учили, прошла охранника, а сама всё жду окрика в спину, но нет – проскочила, аж спина вспотела, вылетела из проходной как пробка из шампанского. А дальше всё пошло как по маслу: начальнику лаборатории подошла, быстренько заявление написала, подписала у начальника цеха и в отдел кадров. Там оформили за 10 минут и выдали временный пропуск, пока без фотографии, потом принесёшь, выдадим постоянный. Всё – завтра на работу. Ура!!! Обратно через проходную шла с высоко поднятой головой, со своим пропуском, а как же – рабочий человек! Приняли меня лаборантом-пробоотборщиком цеха электролиза никеля. Работа простая, но вредная для здоровья, да в металлургии и нет не вредных работ – везде или газ, или испарения кислотные, или пыль какая вредная, только в разных дозах, в зависимости от работ. Брала я пробы раствора кислоты из электролизных ванн и относила в лабораторию для контроля качества технологического процесса. Рабочий инструмент: резиновые перчатки, резиновые сапоги, резиновый фартук, намордник, т.к. из ванн испарения кислотные. Набираешь в колбочки раствор из разных ванн перед началом электролиза и несёшь в лабораторию. Там проверяют соответствие и дают команду на начало процесса электролиза. Хожу я по цеху, пробы отбираю, а по верху краны туда-сюда, да так красиво, ловко: хвать в одном конце цеха металл, вжик, уже в другом конце цеха разгружаются. Здорово. И парни с девчонками на кранах молодые, ну чуть старше меня. Вот бы и мне так. Да куда там с пятью классами, да и пичужка метр пятьдесят шесть. Не, я не смогу. Да и не возьмут меня. А мечта появилась.

В цеху много молодёжи работает. Стали парни и на меня посматривать, а я уже во всю девушка, всё есть, не хуже чем у других, и мордашка симпатичная. Появились у меня ухажёры. Особенно Миша за мной ухлёстывал. Он все работы мог делать: нужно на ваннах, нужно на обдирке, нужно на клёпке, а в основном на кране, в цеху его за это сильно уважали. Он был заключённый, но в цеху все одинаково работали, что вольнонаёмный, что зек – все рядом. Это после работы – одних под ружьём уводили на зону, а другие сами в город уходили. Вот он увидит меня, бежит, что-то болтает, мне помогает пробы брать, донести. Ну вот в разговорах я и сказала, что здорово бы на кране работать, да я наверное не смогу. «Почему не сможешь? Сможешь, ничего там умного нет.». Поговорили, да я и забыла. Как-то смотрю объявление о наборе на обучение по специальности машинист мостового крана, да я даже и не пошла записываться, знала что не возьмут. Вдруг вижу списки групп и я в списке. Сообразила, что это Миша постарался. Я к нему: «Да я не смогу!» «Сможешь, сможешь. Ты что хуже всех? Вон Машку с Валькой совсем тупых взяли, а ты девчонка сообразительная. Теорию и ТБ сама выучишь, а на практику закрепят тебя ко мне и Степке, ещё один крановщик опытный, мы тебя научим». Начальник крановой службы, пожилой мужик, брать на курсы не хотел: «Не сможет, она тихоня. Там побойчее надо, чтоб мужиков строполей строить». Так Мишка и его уговорил. А я подумала: «Да что я, в самом деле, хуже всех что ли. Всем докажу и этому старому пню, что могу». Обучались мы в не рабочее время. Отработаешь свою смену и на занятия – теорию или практику. Практика у меня сразу пошла, ребята опытные, хорошо показывали, рассказывали, да и я как-то сразу въехала и получаться стало. Тут ещё Стёпка стал за мной ухаживать, так старался, обучал на совесть. Да и я сильно старалась. Приду к ним на смену, смотрю как работают, если не сильная запарка, то и мне дают поработать. Если нет работы, они кран в тупик ставят и спускаются в домино играть, а я пустой кран туда-сюда гоняю, отрабатываю – вира, майна, движение, остановка, чтобы груз не раскачивало. А вот с теорией потруднее было. Много терминов, инструкций, схем, с пятью классами трудновато. Так я конспекты наизусть учила и днём и ночью: прочитаю страницу – пересказываю, чуть запнулась – читаю снова, до тех пор пока «от зубов отскакивать» не будет. Пришёл день экзаменов. Я трясусь, страшно, вдруг не сдам. Привёл нас начальник крановой службы на комиссию: «Ну давай, Ростовцева, посмотрим как сможешь». Так ты представляешь, я единственная сдала с первого раза и на 4. Председатель комиссии сказал: «Молодец! Поставил бы 5, но на 5 сам не знаю». И Михалыч, начальник крановой службы: «Вот чёрт, первый раз ошибся! Умница! Значит будешь работать». Вот это была победа!!! После этого практику я сдала сразу же и на 5. Ну вот. Мечта сбылась, теперь я машинист крана – крановщик. Стали нас распределять по кранам, а у нас на Никелевом нет вакансии крановщика и направляют меня на Медный завод, а это далеко, другой конец города. Узнал это Миша, пошёл к начальнику цеха. Вызывает меня начальник: «Ну, Нина, завтра выходи в цех на кран. Влюбился видать в тебя Мишка, сам ушёл в обдирщики, чтобы тебе место освободить и ты в цеху осталась. Ну да появится вакансия, я его обратно на кран посажу». А Миша и в самом деле влюбился. Признался мне в любви и сказал: «Дождись меня, Нина. Я через год освобожусь, мы с тобой поженимся и поедем в Киев. У родителей там трёхкомнатная квартира на Крещатике». Ничего я ему не пообещала – поживём, увидим, лет мне только-только 18. Да и Стёпка ухаживает. Каждый раз меня со смены дожидается, провожает до дома, балагурит. Симпатичный, глаза большие, карие, вроде и субтильный, не амбал, а интересно с ним, весело и не страшно. Ещё один ухаживал, здоровый увалень, но слова из него не вытащишь. Идёт рядом как битюг, даже поговорить не о чем. Ну ухаживают, это хорошо, значит не уродина, кому то нравлюсь. Стала работать, поначалу туго было. Стропальщики кое-как груз зацепят и давай поднимай. Я стою, не поднимаю. Ах ты, мать-перемать, давай тащи. Цепляй правильно, оборвётся, тебя же убьёт, и сижу. Матерится, матерится, перестропит правильно, я вжик быстренько и точно на место, он ещё и дойти не успеет, а груз уже стоит точно там где нужно и не поправлять не пододвигать вручную не нужно. Да так настрополилась, что крюки из проушин сами, после установки груза выходили. Пока стропальщик идёт, я уже в другое место за грузом еду. Хорошо стала работать. Как хотят перевести в другую смену, так бригадир бегом бежит к начальнику: «На хрен нам Валька или Томка. Оставляй Нину».

Жизнь пошла замечательная. Работа любимая, очень нравится, я всех по работе устраиваю, парни за мной бегают, да и получать я стала под 200 рублей в месяц, ни дать ни взять миллионерша. Ну да я тебе говорила, у русских долго хорошо быть не может.

Прихожу со смены домой, т. Варя испуганная, глаза по пятаку: «Ты что натворила, Нинка? На работе что случилось?» «Да ничего не случилось, всё нормально. А в чём дело-то?» «Повестка тебе в суд!» Какая повестка, ничего я не сделала, ничего не понимаю. Но повестка есть, надо идти в суд. Пришла, настоящий суд, скамья подсудимых, на которую меня посадили, судья. Слушается дело Ростовцевой Нины Пантелеевны, 1930 г.р., о самовольном оставлении рабочего места на оборонном предприятии в условиях военных действий. Е-ма-е, достал таки меня тот гад с вагоно-строительного завода. Что можете пояснить? Рассказала всё как есть. Понятно. Встать, суд идёт. Зачитывается приговор – шесть месяцев исправительных работ в колонии обычного режима. Взять под стражу в зале суда. Т. Варя в слёзы, родственники ошарашены, мне – как будто дубиной из-за угла, как будто горный обвал меня похоронил. Судья сказал, что если бы было заявление с отказом в увольнении, то ещё может быть было бы условно, а я это заявление, как месяц назад, перебирая свои вещи и бумаги выкинула, на фига оно мне нужно было, у меня уже всё было хорошо.

Вставай, пошли, а у меня ноги не идут и слёз ещё нет, я ещё не понимаю, что меня сейчас в тюрьму повезут.

Повезли и привезли. ЗЕЧКА. Посадили в камеру с тремя женщинами. Две явные зечки: и по разговору и по повадкам, в цеху много зеков работало, так что их говор я слышала. Одна тихая, сидит на нарах. Поздоровалась я, села на нары и расплакалась. Стали зечки выяснять что к чему, да сколько дали: «Ерунда это, девка, шесть месяцев это не срок». Ну для кого как, а для меня – конец жизни. А ночью одна зечка залезла ко мне на нары и давай меня обнимать, да щупать. Я отбиваюсь, как могу, спихиваю с нар, а она здоровая, как мужик. Тут та, которая тихоня, сдёрнула её с нар, да как даст ей в морду. Та упала, но вскочила и на неё. А женщина-тихоня и вроде не шибко здоровая, но ту сильно побила. Села ко мне на нары и говорит: «Тут, голуба моя, защищать себя надо и биться до смерти, а то не выживешь». «Да я не умею». «Вижу, что не умеешь. Бейся, как сможешь – руками, ногами, ногтями, всем, что есть, под рукой. Тут – или пан или пропал. Ладно, спи, сегодня она не сунется». На следующий день меня и тихоню в другие камеры перевели, наверное узнали о драке, в тюрьме ничего не скроешь. Я так и не знаю имени своей защитницы. На следующий день вызвал меня начальник тюрьмы, расспросил, что да как, за что, что в камере случилось. Я рассказала всё. Он говорит: «Ты прошла карантин и мне, по закону, нужно отправлять тебя на зону. Но я могу с твоего согласия оставить тебя работать в тюрьме». Я сразу вспомнила первую ночь в камере, и говорю, что лучше на зону. «Ты не торопись. Посоветуйся с родственниками. Потом скажешь». «А как я посоветуюсь, я же в тюрьме?» «Ну это решаемый вопрос». Ты представляешь, дал он мне охранника и послал с т. Варей советоваться. Пришла я, т. Варя чуть не упала увидев меня. Сразу посадила нас с охранником есть, да расспрашивать. Как узнала зачем меня отправили, руками всплеснула, заревела: «Ради Бога, Нинка, оставайся в тюрьме. Ты молоденькая, красивая, сучки на зоне тебя продадут в мужскую зону и ничего ты не сделаешь. Оставайся в тюрьме, там хоть в камере несколько зечек, а на зоне их сотни, там тебя затюкают и унизят, как захотят». Вернулась я в тюрьму и говорю начальнику, что т. Варя сказала, если можно, то остаться в тюрьме. Он усмехнулся и говорит: «Правильно сказала, умная женщина, не зря сама сидела». А я-то и не знала, что т. Варя сидела, а начальник знал и заранее знал ответ, когда посылал меня к т. Варе. Наверное, жалко ему стало меня: молоденькая, бесхитростная, он-то уж точно знал, что с такими делают на зоне. «Ну вот, раз ты согласна остаться работать в тюрьме, будешь хлеборезом, с охранником разносить по камерам еду, посуду мыть и убирать кабинеты. Жить будешь в хлеборезке, там за перегородкой шконка есть». Во ёлки-палки, почти курорт: одна, никто ко мне не лезет, всегда с хлебом, хлеборезка не запирается на ключ, как камеры, я по тюрьме свободно хожу, кабинеты ведь нужно убирать. Ну я старалась всё делать на совесть. Кабинеты чисто убирала, начальнику каждый день, после его ухода полотенце постираю, к утру чистенькое, он это замечал, но ничего не говорил. Приходили ко мне на свидания т. Варя и Стёпка. Так и живу. Человек ко всему привыкает. Примерно месяц прошёл, вызывает меня начальник: «Ты, Нина, молодец, полностью справляешься с работой, претензий к тебе нет. Т. Варю хочешь увидеть?» «Конечно! А что ей свидание со мной разрешили?» «Тебе я разрешаю свидание с ней. Одевайся и иди. Вася, охранник, тебя проводит. Одну я тебя отпустить не имею права, хотя конечно, никуда ты не денешься, но не положено». Потом ещё много раз начальник отпускал меня домой, я и к девчонкам на работу заходила, все были рады меня видеть, даже начальник крановой службы сказал: «Отсидишь, Нина, вернёшься, обязательно кран для тебя найдём». Так приятно было, аж до слёз. А в тюрьме всё своим ходом идёт. Все сидельцы меня уже знают, по три раза на дню еду разношу. На раздачах базарят, шутят, на свидание после отсидки приглашают. В общем скучать некогда: хлеб нарезать на всю тюрьму, баланду три раза разнести, посуду три раза помыть, кабинеты убрать – работа всегда есть. Пытались зеки через меня записки пере-давать, но я никогда не брала, но и начальнику не докладывала об этом, да он и не требовал.

Почти в самом начале он меня вызвал и сказал: «Нина, на раздаче зеки будут пытаться через тебя записки по камерам передавать, не бери и не передавай. Что в записке ты не знаешь, может они побег готовят. Ты передашь и будешь соучастницей подготовки побега, а это новый срок и зона». Всё, как отрубило. Дни идут за днями, прошло три месяца. Вызывает меня начальник: «Ну как живётся? Никто тебя не обижает?» «Нет, что вы, всё хорошо». «Ну а домой-то хочешь?» «А как же! Вы меня на свидание отпустите?» «Отпущу, отпущу. Иди собирай все вещи». Я испугалась: неужели на зону, раз все вещи, сердце упало. Он говорит: «Ты чего побледнела. Собирай все вещи, домой пойдёшь. Оформили тебе досрочное освобождение, за примерное поведение. Ты свободна». Свободна???

СВОБОДНА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Расплакалась я конечно. Он меня обнял, поцеловал в лоб и говорит: «Иди, дочка, живи хорошо. И больше постарайся сюда не попадать». Я постараюсь, я очень сильно постараюсь.