Уроки музыки

 

Мои рассказы-зарисовки из «мемуарной» серии: рассказы-эскизы, рассказы-воспоминания, рассказы автобиографические и полубиографические… о детстве и юности, об эмиграции и прочем…

 

На чтение потребуется 3 часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

 

 

 

 

Май в разгаре. Дни теплеют и удлиняются, а воздух пропитан разными запахами, от которых приятно кружится голова и не хочется быть в помещении. За окнами нарождающиеся листочки, чирикающие птички, кричащие дети, стучащие о стенку мячи. Усидеть на одном месте очень трудно, а учиться почти невозможно. Всё отвлекает, в голову лезет всякая чепуха, а рука машинально вырисовывает сердечки со стрелами и прочие романтические загогулины, вместо того чтобы концентрироваться на «том, что важно». Подобно растению, все мое существо тянется туда: на солнце, на воздух, наружу, во двор...

– Мам, я сделаю маленький перерыв, можно? – кричу я. – Всё равно, это не занятия.

– Ты же только недавно... – доносится из кухни мамин голос.

– Мам, ну я потом дозанимаюсь. Я ненадолго…

– Ну ладно, иди, погуляй часок, но не...

Я не дослушиваю до конца и вылетаю за дверь.

 

Мои дворовые подружки ждут меня на лавочке под деревянным грибком. Мы там обычно встречаемся.

Люда живёт в соседнем доме. В меру упитанная, курносенькая, лучисто-шоколадные глаза, ямочки на щеках, коротко подстриженная челка, открытое лицо пионерки с плаката. Она «очень хорошо воспитана», потому что у неё «приличная семья», где никогда не ссорятся, и все (родители-педагоги и старшая сестра) тоже очень хорошо воспитаны.

– Бери пример с Люды, – часто говорит мама. – Она круглая отличница, слушает родителей и очень аккуратная: на ней всё блестит.

А я не круглая и слушаю не всегда, и совсем на мне ничего не блестит, а наоборот, пальцы в чернилах и в тетрадках кляксы, хотя и стараюсь... но несмотря на это, Люда мне всё равно нравится: она никогда не задаётся, и с ней можно дружить.

А Ева из соседнего подъезда – тощая, потому что ничего не кушает, и её обзывают дистрофиком. У неё большие глаза, синеватые круги под ними, маленькая сестричка, Фирочка, с которой надо всё время сидеть дома или гулять на улице, и «партийные» родители, которые «вечно на работе и за детьми не смотрят». Наверное, поэтому Ева просто ударница и не так хорошо воспитана, как Люда. Ева почти всё время молчит и умеет держать секреты, а поэтому дружить с ней тоже можно.

 

Люда носит лифчик второго размера, я – первого, а Ева – «плоская, как доска» – нулевого. Но разницы от этого никакой: мальчишки ни на кого из нас всё равно не смотрят. Впрочем, мы – серьёзные, и они нас совсем не интересуют: интересы у нас другие.

Люда и Ева – одноклассницы с самого начала школы, а я в том же классе, но в другой школе, для музыкально талантливых. Мы любим долго стоять в подъезде и разговаривать о том, что мы проходим и что нам задают по разным предметам, потому что я и они учат почти тоже самое, кроме музыкального, конечно. У них в школе из музыкальных предметов только урок пения в хоре, а в моей – наоборот, их очень много, но я об этом редко рассказываю. Больше всего мне хочется быть, как все. Поэтому обсуждаем мы уроки истории, алгебры или литературы.

Люда и Ева видят друг друга каждый день и дружат круглый год, а я их вижу раз в неделю во время учебного года, а дружу с ними летом, во время каникул, когда не надо столько упражняться на пианино. Часть лета уходит на поездку к морю, в Одессу, и на другое, и конечно, на дружбу остаётся не так уж много времени. Но летом зато тепло и можно играть на улице допоздна, потому что дни длинные и много цветов, из которых мы делаем куколок, или гербарий, или собираем коллекции камней, или ещё чего-то...

Недавно мы откопали возле детской площадки какие-то кости, и Люда, которая, когда вырастет, хочет быть археологом, думает, что это может быть какое-то древнее захоронение. И Ева, которая ей во всём подражает и поэтому тоже хочет быть археологом, согласилась и сказала, что там должны быть ещё разные черепки, остатки культурного слоя.А  мне кажется, что это просто кости из борща, которые специально закопали там мальчишки, чтобы мы их нашли и подумали, что они древние. Но я ничего не сказала, потому что археологом стать не мечтаю. Мне полагается мечтать о преподавании музыки или аккомпаниаторстве, хотя я больше люблю рисовать или просто думать о разном.

В общем, продолжаем копать…

 

Вот и сегодня, мы опять возимся с нашей коллекцией: раскладываем, рассматриваем, пересчитываем. Незаметно подкрадывается закат. Начинают возвращаться с работы соседи. Скамеечки у подъездов заполняются. Матери зовут детей ужинать. Из беседки доносятся первые гитарные аккорды.

Мне пора домой: мой перерыв «на часок» уже, наверное, давно кончился, но как я могу, ведь сейчас как раз начинается самое главное... Мы отправляемся ждать Васю Силаева, которого любим втроём.

Вася живёт в Евином подъезде на последнем, пятом, этаже. Когда он спускается по лестнице, мы узнаём его шаги. Вася уже в десятом классе и почти совсем взрослый, и поэтому мы с ним лично незнакомы. У него во дворе репутация «хулигана, из которого ничего хорошего не выйдет», отец-пьяница, мама «непонятно, где пропадает» и младший братик, Валерик, за которым «никто не следит», а также друзья, с которыми он «на свою голову связался». Они собираются в нашей беседке, громко дрынчат на гитарах, танцуют твист, что-то насвистывают и часто отплёвываются. Изредка из беседки доносится женский смех. Это «бесстыжая» Клавка – продавщица из овощного на углу. После работы она «вместо того, чтобы идти домой кормить своего ребенка», заходит в нашу беседку и иногда задерживается там надолго. Клавке «плевать на то, что о ней думают люди»: она ярко красит глаза, курит дефицитные сигареты с фильтром, носит «конский хвост» и короткую юбку-колокол и любит, чтобы звали её Клэр. Все соседи за глаза зовут её «королева шантеклера» и считают, что она «лёгкого поведения».

Интересно, что делает поведение лёгким? А бывает ли тяжелое поведение?

А у Васи поведение не лёгкое и не тяжёлое, а «хулиганское». У него длинные, спущенные на лоб под Битлов, волосы-чёлка. Мама говорит, что он «типичный шейгец», а я, Люда и Ева считаем, что он неотразимо красивый.

Мне в Васе нравится всё, кроме его имени. Лучше бы его, а не его братика, звали Валерой, но это вряд ли произойдёт. Однако фамилия у него, хоть и не самая идеальная (мне больше нравится, когда оканчивается на «ская», и я уже себе придумала имя – Виктория Пашковская), но вполне подходящая, и если мы когда-нибудь поженимся, то будет хорошо сочетаться с моим именем – Раиса Силаева... по-моему, звучит неплохо. Людмила, по правде говоря, тоже подходит, но Ева Силаева – совсем не сочетается: в этом Еве не повезло.

 

В общем, на закате мы стоим в подъезде и ждём Васю. Иногда напрасно, а иногда нам везет: он спускается и проходит мимо. Бывает, что на нас смотрит, а один раз даже кивнул, и потом мы это долго обсуждали, и каждая из нас была уверена, что кивал он именно ей. Мы с Людой считаем, что Еве хоть в этом повезло: Вася живёт в её подъезде, и у неё больше шансов его увидеть. Мы ей завидуем, но не ревнуем.

Сегодня в подъезде душно, чем-то противно воняет, и мы располагаемся у открытой двери. Постепенно темнеет.

– Приветик! – мимо проходит Надька, ещё одна моя подружка по двору.

Надька учится в классе с Людой и Евой и живёт с Людой на одной лестничной площадке, но дружит только со мной. В классе Надьку почему-то не любят, а я её люблю. Она же любит музыку и может часами сидеть рядом со мной, пока я разучиваю что-то, и подпевать, хотя слуха у неё никакого. Она – одна из тех, кому «медведь на ухо наступил», и у меня от её пения по спине дрожь, как бывает, если гвоздём провести по стеклу или мелом по доске, но об этом я ей, конечно, не говорю, потому что не хочу обидеть. И Надька, ни о чём не подозревая, продолжает громко подпевать, а я продолжаю молча содрогаться.

Надьке дома плохо. Там её почему-то не любят, также, как и в школе. Скорее всего, в этом виновата её сестра Вера, которая, хоть и близнец, но полная противоположность. Вера – блондинка и отличница, а Надька – наоборот. Вера подлизывается к учителям и к родителям и ябедничает на свою сестру, а Надьке приходится всё время оправдываться и что-то придумывать. Это помогло развить её воображение, и поэтому ей очень легко писать длинные сочинения по литературе на темы, которые никому в классе не пришли бы в голову: например, о важности эпизодических персонажей «Евгения Онегина», упомянутых в романе по одному разу. Это её способ выделиться. У меня воображение тоже хорошее, и мы с ней часто фантазируем о разном.

Мама считает, что «Надька всем постоянно врёт» и что «надо быть совсем слепым, чтобы этого не заметить». «Совсем слепым» – это про меня. Что ж, Надька, конечно, врёт много и, может быть, всем, но не мне, своей лучшей подруге. Она говорит, что я единственная, кто её понимает. Так зачем же ей мне врать?

А дома у неё папа-военный, который всю жизнь прослужил на границе и поэтому он очень строгий, педантичный, малоразговорчивый и его все дома боятся. У него есть именное оружие, и Надька думает, что он, если когда-нибудь очень рассердится на неё, то, наверное, застрелит. А Вера похожа на него и поэтому он верит всему, что она говорит. И мама его тоже боится, и потому Надьку не защищает. Да и вообще, мама больше любит старшего сына, Жорика, который уже с ними не живёт. Жорика в детстве учили играть на аккордеоне. И Веру тоже учили, а её, Надьку, – нет, хотя она долго просила и очень любит музыку.

Надька, как всегда, тащит с собой тяжёлую сумку с книгами: наверное, была в библиотеке. Надька близорука, плохо видит в темноте и меня не замечает, а я её не останавливаю. С Людой и Евой у нее взаимная нелюбовь, а Вася ей не нравится: Надька готовится быть литератором и нравятся ей только герои из русской литературы.

Впрочем, Вася не спускается, а дольше задерживаться я не могу. Пора: хочу не хочу, а готовиться к экзамену надо. Хорошо Люде с Евой. У них уже последняя неделя перед каникулами, а мне ещё целый месяц упражняться. Прощаюсь с девочками и бегу домой отрабатывать пассажи.

 

Пролетают недели. Экзамен приближается, и мне уже не до перерывов. Тем более что на улице слишком жарко и почти все разъехались: ничего интересного во дворе не происходит.

И вдруг...

По двору разносится жуткая новость. Прошлой ночью произошло почти что ограбление: с руки проходящей мимо беседки девушки пытались снять часы, и Вася с дружками в этом замешаны. Девушка закричала, прибежали дружинники, приехала милиция, и теперь должен быть суд.

Я чувствую, что Васю надо спасать. По крайней мере, проявить солидарность. Но Люда с родителями в Крыму, Ева – на Бугазе и в роли спасательницы осталась только я, а тут, как назло, надо целыми днями упражняться на пианино и бегать в школу на репетиции: через несколько дней переходные экзамены, и это серьёзно.

Васина дальнейшая судьба в моих руках, и я раздираюсь от внутреннего конфликта между любовью и долгом: суд и экзамен назначены на одно и то же утро.

Представляю себя сидящей в зале суда, взглядом посылающей Васе моральную поддержку, в которой он, конечно, сейчас нуждается, и вспоминаю жён декабристов.

Потом представляю лица моих родителей после мною проваленного экзамена и всё, что за этим провалом последует. Начинаю лучше понимать мучения классических героев литературы девятнадцатого века. Внутренне борюсь и раздираюсь, но всё же побеждает чувство долга. Перевесить чашу весов помогает то, что я не знаю, где находится здание суда и мои одногодки тоже не знают, а спрашивать у взрослых – вызовет вопросы, подозрения и публичное обнародование нашей к Васе любви. Глупая, тривиальная мелочь, одна из тех, из которых состоит жизнь...

 

В общем пошла я сдавать экзамен и сыграла на редкость хорошо, но, тем не менее, моя связь с муз. десятилеткой на этом оборвалась. А суд состоялся без меня, и Васю отправили на три года в исправительную колонию.

Люда и Ева вернулись после каникул, обе выросшие и загоревшие: Люда – ровно-шоколадная, а Ева – тёмно-обугленная. Я за лето поступила в музыкальное училище на теоретический, тоже выросла, но ни чуточки не загорела. К началу учебного года о Васе мы больше не вспоминали. Забыли и про раскопки.

Люда увлеклась математикой, а Ева, которой математика не давалась, решила стать врачом и начала налегать на химию и биологию. И только Надька осталась верной своей любви к русской литературе.

Через года два, досрочно освобождённый, Вася вернулся домой. Похудевший и коротко остриженный, он сразу по приезду женился на Клавке, усыновив её ребёнка. Она же вскоре родила двойню, растолстела, перестала носить конский хвост и юбку-колокол и больше не звала себя Клэр. Теперь Вася подолгу гулял с коляской, а она таскала домой тяжёлые авоськи и, проходя мимо, они вежливо со всеми здоровались. А в беседке дрынчали на гитарах уже другие ребята и вместо твиста танцевали шейк.

 

Неотразимо красивым Вася нам больше не казался...