|
Un vaste décor naturel aide à la sincérité. Les pensées humaines les plus surpenantes y semblent si petites qu'on les avoue
|
Вкроенность разговора в рассуждения об универсальных проблемах весьма способствуют искренности. Человеческие мысли, самые дерзкие, кажутся на этом фоне такими мелкими, что их охотно высказывают
|
|
Si un homme disait tout ce qu'il pense, on ne le croirait pas. On aurait raison. Quel est l'homme qui pense tout ce qu'il pense?
|
Если бы человек говорил всё, что он думает, ему бы никто не поверил. Что это за чудо-юдо, который думает в самом деле то, что он думает?
|
|
Il y des êtres pour qui nous avons commancé par hasard de jouer un certain personnage; par une sorte d'indolente complaisance nous y retombons dès qu'ils ne se trompent pas en nous jugeant tout différents de ce que nous sommes
|
Есть люди, в обществе которых мы волею обстоятельств начинаем играть какую-нибудь роль. Из-за свойственной всем нам апатичной любезности мы не выходим из этой роли, пока вдруг не обнаруживаем, что о нас сложилось совершенно превратное представление
|
|
Ce qu'il y a de dangereux dans le cynisme, s'est qu'il fait de méchanceté vertu
|
Опасность цинизма ещё и в том, что из злословия он делает достоинство
|
|
La sincérité consiste moins à dire tout ce que l'on pense qu'à ne jamais rien dire que l'on ne pense au moment où on le dit
|
Искренность гораздо в большей степени состоит вовсе не в том, чтобы говорить то, что ты думаешь, сколько в том, чтобы не говорить в угоду приятной беседе того, чего ты не думаешь (я бы поправил: не соглашаться с тем, что противно твоим мыслям)
|
|
Toute confession veut être cohérente, ce qui la fait fausse. L'homme est plus complexe que sa logique
|
Всякое признание хочет быть искренним, что только делает его фальшивым. Человек гораздо сложнее, чем его логика (чем его представление о себе самом, сказали бы мы вместе с Кантом)
|
|
En conversation, comme en chirurgie, il ne faut intervenir qu'avec prudence. Les professionels de la sincérité opèrent des amitiés et des amours que étaient sains et qui en meurent
|
В разговоре, как и в хирургии, со своими репликами нужно встревать очень аккуратно. Профессионалы в делах искренности орудуют дружескими и любовными пристрастиями так, что из здоровых их превращают в смертельные
|
|
L'aspect dangereux de la sincérité, c'est qu'elle finit par créer son objet. Si tu dis: «Je suis ambiteux, jaloux», tu te sens autorisé à l'être, et, paré du prestige de la franchise, le vice devient glorieux
|
Опасность искренности в том, что она создаёт предмет своей искренности. Если ты, допустим, говоришь: «Я тщеславный или ревнивый», то ты как бы даешь зелёную улицу мыслям в этом направлении. И этот твой недостаток, увенчанный венком откровенности, становится признанным
|
|
Il faut de la mesure dans la sincérité, même avec les plus intimes. Tout dire, c'est transformer en jugement ce qui n'est peut-être qu'un mouvement d'humeur; s'est risquer de perdre un ami pour un rôti mal digéré, pour une migraine, pour un orage
|
В искренности нужна мера, даже в отношениях с самыми близкими тебе людьми. Говорить всё – это превращать в законченное суждение то, что в тебе промелькнуло лишь как минутная мысль. Это значило бы порой потерять друга из-за того, что ты чего-то не того съел за обедом, или из-за головной боли, или плохой погоды
|
|
Rien de plus indispensable à un entretien que la certitude d'une estime mutuelle. Chacun veut être fidèle à l'image que l'autre a formée et se hisse au plus haut de lui-même.
Cependant il y faut de la mesure. Se hisser au-dessus de soi-même devient acrobatie fatigante
|
В общении нет ничего более необходимого, чем уверенность во взаимном уважении. Всякий хочет быть верным тому представлению, которое сформировалось о нём у партнёра, и часто старается показать себя лучшим, чем он есть на самом деле.
Однако здесь нужна мера. Приподниматься над своим обычным уровнем – весьма утомительная акробатика
|
|
Nous aimons la franchise de ceux qui nous aiment. La franchise des autres s'appelle insolence
|
Мы любим откровенность тех, кто нас любит. Откровенность других мы зовём бестактностью
|
|
Il y a des hommes de qui la présence nous prive soudain de toute mesure et de toute justesse d'esprit. Parce que nous les sentons hostiles, nous dépassons notre pensée. Nous sortons de là furieux contre nous-mêmes, et le souvenir de cette fureur devient, si nous les rencontrons encore, une nouvelle cause de violence. Il faut éviter de les voir ou nous préparer à leur rencontre par une ferme méditation.
|
Есть люди, в присутствии которых мы вдруг теряем всякую меру и всякую рассудительность. Чувствуя их враждебность к себе, мы не различаем контуров своих собственных мыслей. Мы психуем, злимся сами на себя, а воспоминание об этой злости становится при встрече с ними источником новых глупостей. Нужно избегать встречи с такими людьми или подготовить себя к подобным встречам усилием разума
|
|
Pour pouvoir être naturel, il ne faut voir que ceux que l'on aime
|
Чтобы быть естественными, нужно видеть только тех, кто тебя любит
|
|
Nous ne pouvons parler franchement de nos défauts qu'à ceux qui reconnaissent nos qualités
|
Мы можем говорить откровенно о своих недостатках только тем, кто признаёт наши достоинства
|
|
On apprend assez tard dans la vie à avouer qu'on ne sait pas ce qu'on ne sait pas, qu'on n'a pas lu les livres qu'on n'a pas lus. Mais ce parti bien pris, quel soulagement!
|
В жизни очень поздно приходят к пониманию того, чтобы признаваться в незнании того, чего ты не знаешь, и что ты не читал книг, которых ты не читал. Но придя к такому решению, какой груз сбрасываешь ты со своих плеч
|
|
Il y a un art de contredire que est la plus adroite des flatteries
|
Есть такой способ противоречия, который является по сути прикрытием самой ловкой лести
|
|
Avouer qu'on est timide, c'est déjà cesser de l'être
|
Признаться, что ты скромен, это уже перестать им быть
|
|
C'est au moment de se révéler et de s'expliquer à autrui qu'on découvre l'ignorance où l'on est de soi-même. Il nous faut construire l'édifice, chambre à chambre, pendant que nous le faisons visiter
|
Как раз в момент наших признаний и объяснения другим наших поступков мы открываем, что мы ничего не знаем о себе. Знание самого себя – это знание, которое строится по кирпичику в периоды таких посещений
|
|
Il y a dans beaucoup de mensonges plus d'indolence que d'hypocrisie
|
Когда ты врешь, лености ума в этом обычно гораздо больше, чем лицемерия
|
