Кипяток

 

...Действительность нашу можно сравнить порой с кипятком, в котором мы совершаем заплывы…

 

Купить в журнале за июнь 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 4 часа 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Наверное, мне следовало уйти в работу. Однако любое дело, будь то даже чистка зубов, валилось у меня из рук. Я, видите ли, не мог найти аргументов в пользу чистки. Не лучше ли было повеситься, чтобы покончить с чисткой раз и навсегда?

Как-то на Тверском я повстречал бывшую подругу моей жены. Пухлогубая, круто завитая блондинка выдала мне тот микс из сожалений по поводу Ирины и Ленки, который в своё время уже выдали СМИ. В заключении сообщила:

– Недавно снялась у Боунасере! Роль женщины, влюблённой в буддистского монаха и собирающей гуманитарную помощь для детей Сомали! Премьера завтра в Доме кино! Сам Боунасере прилетает из Лос-Анджелеса! Будут Сеня и Гриня Роликовы! Фил со своей новой! Приходи.

– Соня, – пошатываясь от лёгкого мартовского ветерка, выдавил я из себя, – пусть все эти красавцы собираются где угодно, а мы с тобой давай отойдём вон за тот детский грибок…

– Кретин! – крикнула кинозвезда и вычеркнула меня из списков.

Мой лучший друг закупил сотню подержанных голливудских боевиков и тут продал их втридорога. Посадив меня в «БМВ», погнал автомобиль в Голицыно. Туда прибыли уже поздним вечером. Проехав главной улицей, свернув налево, потом направо, оказались в бору. Нервы мои были напряжены до предела. Друг остановил машину и вышел, чтобы включить прожектор. Когда темноту выжгло электрическим светом, я увидел перед собой огромный коттедж.

– Ну как? – спросил друг.

– Нормальная мышеловка.

И я потерял лучшего друга. Он даже не пожелал подбросить меня до электрички. Обратный путь через бор и спящее Голицыно проделав пешком, я скрылся во тьму. И некоторое время бродил по ней, отощавший, смиренный, пустой…

 

У человека должно что-то быть – любовь, работа, Бог. С любовью и работой известно, как у меня обстояли дела. Я решил обратиться к Богу. Погрузился в чтение Библии. Каждое слово взвешено. Пропущено через душу и сердце большого поэта. Однако за всей стройностью так и мерещится напряжение редакторского коллектива, бритвочка, подчищающая текст.

Однажды я завернул в одну из этих вновь открывшихся церквей. В тамбуре перед входом стоял за прилавком чернобородый монах. Я купил у него несколько свечек, прошёл дальше. Церковь была пуста. Если не считать какой-то молившейся на коленях женщины, лица которой я не успел разглядеть. При моём появлении она вскочила и, шурша белым плащом, проскользнула мимо меня к выходу, настроив мысли мои далеко не на религиозный лад.

В душевной сумятице я принялся отыскивать взглядом Бога. Окруженные нимбами лики следили за мной с развешанных на стенах икон. Царские Врата, выпиленные из фанеры и ещё только на треть покрытые лаком, были отворены. За ними стояла закапанная краской стремянка.

Я приблизился к большому, вырезанному из дерева Распятию. В сумраке, колеблющемся от мерцания горящих лампад, оно выглядело пугающе реалистичным. И дико и страшно вдруг показалось, что здесь, в центре Москвы, обвис на кресте обнажённый мертвец с рафинированными чертами лица, искажёнными смертною мукой.

Я кое-как зажёг свечки и поставил их перед иконой с изображением горбатого старичка. Белый плащ мелькал уже в конце переулка. Я перешёл на бег и на Патриарших нагнал незнакомку. Она оказалась чудовищно красива. Муж её ворочал делами в администрации президента, а она каждую весну бесилась, бросаясь в объятия первого встречного. Квартира её располагалась неподалёку. Часа через два мы расстались. Больше ни этой женщины, ни подобной разнузданности я не встречал.

 

И были долгие одинокие дни, вечера. Я по-прежнему обретался в подвале на Юго-Западе. Вдруг на рукаве пиджака, который собираюсь надеть, обнаруживается каштановый волос Ирины. Или маленький вязаный носочек оказывается в самом неожиданном месте – на книжной полке. Открывая кухонный шкаф, заходя в ванную, меняя постельное бельё, я вёл себя как сапёр на заминированном объекте. Я опасался новых сюрпризов. Но они один за другим продолжали попадаться мне – в виде метки, вышитой на наволочке, пластилинового зайца, притаившегося в ящике письменного стола, фотографий или рисунков, выскальзывающих из книги, блокнота, запылённого номера журнала «Искусство кино»… Моё прошлое взрывалось у меня в руках, раня тысячью осколков!

Наконец я извлёк из футляра пишущую машинку. Стрёкот её наполнил мой пустынный подвал. Делая краткие перерывы для того, чтоб сходить на кухню приготовить кофе, вздремнуть часок, я вновь возвращался к машинке. За неделю было покрыто убористым шрифтом более трёхсот листков. Я полагал, что сочинил роман. В нём живописалась наполненная кипятком яма, в которую любому из нас свалиться как дважды два. Находясь в яме, стиль-брассом переплывая её туда-сюда, автор воспроизводит собственные впечатления от заплыва.

Моё воображение уже рисовало читателей, буквально рвущих у продавцов из рук экземпляры этого романа, но всё встало на места, едва я приступил к первой читке своего произведения. Оно начиналось так: «аЛексЕй дмИтриеВич ТУМаНСКИЙ. Туманский АЛЕКСЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. тУмАнСкИй. туманский…» – и далее в том же духе, на всех трёхстах двадцати восьми листках.

Далее в моей судьбе начинает играть роль рука провидения. Словно в самом деле разумное существо, рука эта вдруг внушает Насте непреодолимое желание позвонить мне. Это тем более странно, что я уже позабыл даже и думать об ассистентке режиссера, не сдерживающей криков на ложе любви.

Итак, когда обнаруживается, что телефон бывшего друга и наставника не отвечает, необыкновенная рука вытаскивает девушку из дома, усаживает в такси и мчит на Юго-Запад. Первые, кто попадается Насте на глаза, когда она вступает в освещённое электрическим светом подземелье, это крысы. Кажется, они готовились переселиться сюда из своих несколько темноватых нор. Полы покрывала текущая из расколотого унитаза вода. На ней покачивались клочки рукописи моего романа.

По щиколотку в мутных потоках, ассистентка забредает на кухню. Здесь обнаруживается голый мужчина – с окровавленным лицом он лежал на кафельном полу с таким видом, точно свалился с неба. Или, по крайней мере, сиганул вниз головой с газовой плиты. Настино внимание привлёк обвязанный вокруг шеи лежащего обрывок телефонного шнура, потом девушка заметила ещё один, такой же, свисающий с водопроводной трубы, и смысл всех произведённых на кухне манипуляций стал ассистентке предельно ясен.

Перетащив незадачливого самоубийцу на постель – вот когда Насте пригодились занятия шейпингом, девушка звякнула по мобильнику знакомому психотерапевту. И, пока тот, сквозь вечерний сумрак и дождь, пробивался на своем «крузере» из Медведково, сделала ещё звонок в ЖЭУ.

Затем веником разогнала крыс, так что к приходу слесарей в подвале не было посторонних.

Слесаря, перекрыв стояк, удалили течь. Сторговались с Настей откачать из подвала воду. И ко времени прибытия психотерапевта в моих апартаментах разгуливали люди с гаечными ключами, тарахтел насос, стремительно убывающая вода плескалась о стены.

Оценив обстановку по достоинству, врач сразу раскрыл привезённый с собой кейс. Оттуда показались одноразовый шприц, ампула с бесцветной жидкостью. После укола в голове моей прояснилось. Я застеснялся перед незнакомым костлявой и немытой своей наготы. Со слезами принялся умолять Настю принести мне фрак, который в сохранности сберегается там, в углу, под кучей обвалившейся штукатурки… Но врач, хлопнув меня по плечу, сказал, что никакой фрак мне не нужен. И без него я выгляжу божественно.

– Если будешь продолжать в том же духе, начнёшь понимать язык троллейбусов! И даже удачно завершишь опыт с петлёй и прыжком!

– Правда? Спасибо…

– Пустяки!

Я перевел взгляд на Настю. Она прижимала к глазам платок.

– Ты чего?

– Тебя, дурака, жалко! Был такой мэн! А теперь…– девушка хрипло взвыла.

– Я когда-то был мэном. А ты – и поныне самая сисястая девушка Москвы…

Сквозь хмурые тучи блеснул луч солнца, и Настя принялась рассказывать, что недавно вышла за автора диалогов из Голливуда. И теперь счастливчик увозит её к себе в Калифорнию, где Настю ждёт гасиенда с двенадцатью спальнями, шестью туалетами и бассейном. К домику также прилагается стадо коров и закаты над заливом.

– Поехали со мной! – увещевала меня Настя. – Чего тебе здесь киснуть? Оклемаешься, молочка попьёшь!

– А диалогист не возражает?

– Против чего?

– Ну, хотя бы против того, что по его гасиенде будет разгуливать тип вроде меня и драть его жёнушку в одном из шести туалетов, стаде коров, гуще заката…

– Да скажем ему, что ты мой брат!

– Плутовка!

– Ловко придумано, – хохотнул психотерапевт и взмолился: – Возьмите меня с собой!

– Ты, Ося, отдыхай! – осадила его Настя. – У тебя и так сало с загривка капает.

– Да, – смутился психотерапевт, – всю жизнь я мечтал быть тоненьким, бледным, пришибленным. Но судьбой мне уготовано иное… Аппетит – зверский! Румян, как скотина!

Настиным приглашением я был приятно удивлён, но ехать в Америку категорически отказался, сославшись на то, что здесь я, по крайней мере, хоть чем-то занят – тоскую, например, то-сё…

– А там, спрашивается, чем заниматься?! Знаю я этих янки! Хихикают с вечера до утра!

Настя была безутешна. Я пожелал девушке приятно провести медовый месяц. Она взяла с меня слово, что я буду ей писать. Ося отказался взять деньги за услуги.

– Лучше я в двойном размере с какого-нибудь более благополучного психа сдеру!

Полчаса мы прощались. Наконец, простились и, оставив свои визитки, Настя с Осей исчезли.

 

Возможность to download или to listen hindi music without registration в высоком качестве реализована на сайте www.indiajatt.com. 320 kbps это максимум для данного формата сжатия. Даже тонкому ценителю трудно отличить его от оригинального звучания.

…Дни шли за днями. Сбиваясь в стаи, нагоняя ужас на прохожих, носились влюблённые псы. Я, конечно, рехнулся, и превратил в ад жизнь Валерия Николаевича Диклова, прототипа знаменитого сыщика, когда-то поразившего воображение телезрителей чистыми руками и взглядом, под которым таяли матёрые расхитители социалистической собственности.

Я названивал Валерию Николаевичу домой и на работу. Подкарауливал его на Петровке, 38. Я встречал его, когда он выходил из служебной «Волги» перед «хрущёвкой», где этот неподкупный жил в однокомнатной квартире вместе с матерью и восточноевропейской овчаркой по кличке Индус. Не стеснялся звонить ранним утром, когда ещё горели на улицах фонари. И среди ночи, наполненной стуком падающей за окном капели, отдалёнными выстрелами. Иногда трубку снимала дикловская мать.

– Вы очень трудный человек! Уже два часа ночи… Валерочка спит. У него был трудный день. Голубчик, вы не могли бы оставить нас в покое? Нет? Ну, что с вами поделаешь… Ах, я знаю, что с вами произошло… Это так ужасно… Простите, я, конечно, глупости говорю. Вы ещё на проводе?.. Индус, позови хозяина. – «Гав! Гав!» – раздавалось в трубке, и вот уже тихий и хронически спокойный мужской баритон вопрошал:

– Это опять вы? Послушайте, Тропинин, я не имею права! Напрасно вы мучаетесь сами, и мучаете меня…

Иногда Диклов не выдерживал и – начинал угрожать. Но что он мог мне сделать? Лишить премиальных? Вычеркнуть из списка на получение квартиры? Понизить в должности? Он ничего не мог со мной поделать, этот чудак, на протяжении трёх с лишним десятков лет делавший свою грязную работу руками, тщательно вымытыми детским земляничным мылом.

В странном ритме я тогда жил. Казалось, что последнюю тысячу лет я только и делаю, что набираю дикловский номер. Для этой цели мне понадобилось собрать свой, как и я, разбитый вдребезги телефонный аппарат, склеить его скотчем. Указательный палец, которым я накручивал диск, сделался синим. А в голове, даже когда я спал, раздавались длинные гудки…

Усилия, как всегда, увенчались успехом! Каждый добивается того, к чему стремится! В конце концов, любой из нас проедет по улицам своего подонистого городка в белом лимузине с возлежащей на капоте обнажённой мулаткой! Диклов, наконец, согласился встретиться и поговорить. Он признался, что его покорил энтузиазм, с которым я разыгрывал из себя жертву мироустройства.

И вот, однажды, стиснув в правой руке старую меховую шапку, а на левую натянув шерстяной носок, я колошматил подвешенную к потолку подвала боксёрскую грушу. Этим упражнением я пытался разбудить в себе определённые инстинкты. Ибо насилием пропитан воздух мира. Младенца, не спрашивая его согласия, насильно ввергают сюда и, полузадушенного, смеясь, прижимают к груди. Хотя, чему радоваться?! Младенец неизбежно превратится в старика или старуху. Шокированный и продублённый жизнью, будет, в конце концов, помещён в яму, полузатопленную водой. Может быть, там обретёт бывший младенец покой? Нет, он будет лежать в яме, дожидаясь визита археологов, обухом топора раскалывающих доски гробов и срывающих с безропотных покойников подвенечные платья, вдовьи платки, двубортные твидовые костюмы...

Я буквально тонул в поту, дышал тяжело и изо всех сил посылал удары в гремящий цепями снаряд. Но дело подвигалось туго. Напрасно, поглядывая на себя в настенное зеркало, я стискивал зубы и хмурил брови. Я знал, что не смогу ударить человека.

И – зазвонил телефон. Я обернулся к нему, а откачнувшийся боксёрский мешок, возвратившись, так огрел меня по спине, что пять шагов до аппарата я буквально пролетел. Рукой в носке хватаю изгрызенную волкодавом кость, лежащую поперёк обклеенного скотчем черепа, внутри которого перекрещиваются разноцветные проводки. Из кости доносится голос Диклова, сыщик предлагает, наконец, встретиться.

– Сможете минут через двадцать быть у Южных ворот ВДНХ?

Р-раз – и меньше чем через три с половиной часа я у Южных ворот. По дороге к ним заглянул в планетарий. Тот, как всегда, оказался на ремонте. Я, запрыгнув в отходящий троллейбус, доехал до Театральной площади. Мимо ГУМа прошагал до переулка Степана Разина. Пересёк его. Прогулялся вокруг гостиницы «Россия». Подняв валявшуюся на газоне палку, ведя ею по решётке, ограждающей военную академию, направился в сторону Котельнической набережной. Там продефилировал мимо кинотеатра «Иллюзион». Совершил подъём в гору и по кромке огороженной сеткой-рабицей спортивной площадки промаршировал до подъезда высотного дома, отбрасывающего тень на пол-Москвы. Вознесясь в лифте на восьмой этаж, позвонил в дверь квартиры Андрея Вознесенского, сунул палку в ручку квартиры поэта и, беспечно насвистывая, сбежал по лестнице вниз…

Диклов ещё ждал в назначенном месте. Среднего роста, стройный, с аккуратно подстриженными висками. Мы сели в его «Москвич» и, проезжая мимо каких-то кирпичных корпусов, виднеющихся за бетонным забором, сыщик кинул:

– Здесь отбывал срок Солженицын.

Я оглянулся на постройки, уплывающие назад. Так вот где до зеркального блеска надраивал совесть напильником знатный старец!

В окна «Москвича» справа по курсу втиснулся Ботанический сад. Диклов, припарковав машину, предложил мне прогуляться по саду. Я с радостью согласился. В вершинах клёнов, вязов, дубов путались предвечерние сумерки. Из можжевеловых кустов несло холодом. Мы брели по аллее в той части Ботанического, где я ещё никогда не был. На всём лежала печать бодрого запустения. Давно не крашенные скамейки, растащенные со своих мест шальной силой. Детские площадки, трудолюбиво заваленные кучами гниющей листвы.

Вдруг навстречу нам, толкая перед собой детскую розовую велюровую коляску, прогулочным шагом прошествовал Алик… Сначала я решил, что он мне снится. Но он не снился. В глазах негра горели отблески пронзённого телебашней заката. Левая рука висела на перевязи. Жуя резинку, мастер упаковки правой рукой катил розовый экипаж, ловко лавируя им между опрокинутыми мусорными урнами, Дикловым, мной… Когда мы встретились взглядами, Алик ухмыльнулся и, наклонившись к наполнявшему коляску облачку кружев, проворковал:

– Проснулся? Проснулся, хороший мой!

Краем глаза замечаю лежащий в кружевах автомат «Калашникова». Лихо обрулив коляской меня, негр свернул с аллеи и, хрустя сучьями, скрылся в чаще. Минут через пять до нас с Дикловым донеслась автоматная очередь. Затем, после паузы, ещё одна.

– Уже при свете дня стреляют, – вздохнул Валерий Николаевич, и мы пошли обратно.

Высаживая меня из «Москвича» возле станции метро, Диклов повторил:

– Так, значит, завтра приезжайте в десять утра на Петровку. Пропуск вам будет заказан.

– Ага…

И, купив у торговки жареный пирожок, я, жуя, смешался с толпой, вползающей в душные, пахнущие креозотом недра метрополитена.

 

Во дворе возле подвала меня поджидал в своём «крузере» Ося. Психотерапевт выключил проигрыватель, по которому слушал Баха, и мы спустились ко мне. Я принялся отпаивать озябшего гостя чаем с коньяком. Ося пил, с похвалой отзываясь о чае и об одном недавно открывшемся на Чистопрудном борделе.

– Он действует под вывеской массажного кабинета. Заворачиваю туда помассировать простуженную на охоте поясницу… На меня набрасываются две сотрудницы – беленькая и черненькая…

Я спросил у Оси адрес заведения, загоревшись немедленно туда ехать. Ося сделал мне укол. Я сказал, имея в виду Москву:

– Это хороший город.

– Хороший, хороший, – подтвердил психотерапевт, подливая себе ещё коньяку. – Жаль только, что здесь нельзя прожить, ни разу не увидев этого… Ну, симпатичный такой!

– Загадками говоришь.

– Да знаешь ты его прекрасно! Когда телек ни включишь – он тут как тут, тащится перед микрофоном…

Есть известная фраза: «В безумие уходят, как в монастырь». До монастыря я не дотянул, укрывшись в каком-то ветхом сарае и сквозь щели между досок следя за приближающимся ко мне дорожным катком. Он надвигался, ощупывая тёмное поле болтающейся на двух проводках фарой. И в последний момент вдруг свернул, сотрясая сарай грохотом беспощадного сердца, прополз буквально в шаге от меня, тыча во все стороны пьяным лучом, удалился вглубь сумерек…

На другой день после прогулки по Ботаническому я, ровно в десять, с точки зрения реализма, был на Петровке, 38. Хотя на самом деле собирал полевые цветочки неподалёку от своего сарая, зорко посматривая по сторонам и готовясь в любую секунду юркнуть под защиту трухлявых досок.

Диклов принял меня в кабинете. Просторная комната с парой окон, забранных решётками в виде лучей восходящего солнца. Казённая мебель. Карта Москвы. Поздоровавшись со мной, сыщик позвонил по телефону, бросив в трубку:

– Тёзка, зайди…

Я начал было делиться с Дикловым впечатлениями по поводу вида из зарешёченных окон, когда в дверь постучали. Дверь распахнулась, на пороге, в милицейской форме с погонами капитана, стояла брюнетка, подстриженная под каре. Она была так красива, что мне сделалось больно. Затем я разглядел волевые складочки в уголках губ и несколько поостыл.

– Капитан Началова! Тропинин, – представил нас друг другу хозяин кабинета.

– Можно просто Сергей, – сказал я.

– Можно просто Валерия, – сказала она, протягивая мне маленькую, украшенную грубой татуировкой кисть.

Коллеги как-то странно переглянулись, и, более ни слова не говоря, капитан, постукивая каблучками чёрных лодочек, вышла из кабинета. Я за ней.

Мы шагали по узкому, освещённому лампами дневного света коридору, застеленному линолеумом с нарисованным на нём дубовым паркетом. Навстречу нам то и дело попадались среднего возраста мужчины. Все, как один, окидывали меня пронизывающими взглядами и нежно здоровались с моей ведущей.

– Интересуетесь татуировками? – спросил я, не отрывая глаз от сильных стройных икр. – Одна моя знакомая, преподаватель эстетики, будучи в командировке в Рейкьявике, посетила тамошних мастеров и вернулась в Москву с прелестной бабочкой-махаоном, вытатуированной на бедре…

Всё так же чётко постукивая каблучками, храня безмолвие, капитан маршировала вперёд. Её прямая спина, тонкая талия, упругие покачивания под узкой форменной юбкой действовали на меня успокаивающе. Мне рисовалась в воображении площадка на уединённой скале, по которой я катаюсь, стиснув в объятиях капитана Началову.

Наконец моя проводница остановилась у одной из расположенных с левой стороны коридора дверей, открыла её ключом и посторонилась, пропуская меня. Пахло от Началовой, как от яблока в больнице. Локтем я случайно коснулся одного из пружинящих выступов на форменной тужурке и, плохо понимая, что делаю, прижался губами к капитанской щеке...

Девушка спокойно, словно это было делом обыденным, бросила меня через бедро. Закрыла дверь. И пока я, оглушённый паденьем, лежал на полу кабинета, Валерия, улыбаясь как опытный ветеринар, объяснила, что если я опять позволю себе нечто подобное, получу удар ребром ладони по горлу.

– Будем продолжать корчить из себя шута? Или, может быть, займёмся тем, для чего вы сюда, собственно, прибыли?

– Простите! Меня ввела в заблуждение наколка на вашей руке! Я принял вас за директора средней школы и допустил бестактность.

Краткой фразой мне дали понять – наколка связана с выполнением задания в тылу врага и никакого отношения к моральному облику не имеет.

– Жаль! Но ничего не поделаешь…

Я осёкся и как кролик, загипнотизированный взглядом удава, приблизился к столу, где лежали приготовленные для меня несколько покрытых рисунками бумажных листов.

Да! Несомненно, Алексей Дмитриевич Туманский был талантливый… я чуть было не подумал: «человек». Но нет, пестреющие на столе картинки, нарисованные углём, карандашом, фломастером и ещё бог знает чем, мог создать лишь проницательный беспощадный и гордый атлет Сатаны, раскаливший воображение в топке.

На каждом рисуночке, в нижнем или верхнем углу, иногда с обратной стороны – виднелась одна и та же размашистая надпись: «КАК БЫ РЕЗВЯСЯ И ИГРАЯ...» Прочтя её вслух, оборачиваюсь к Валерии:

– Что это значит?

Она пожала плечами. И, глядя во двор, где блестело в лужах солнце, принялась рассказывать, как будучи свежеиспечённым лейтенантом, сидела в парке окружённого лесами подмосковного городка, когда из покрытых клейкими листочками кустов орешника вышел незнакомец, поразивший сотрудницу уголовного розыска не общим выражением лица…

И вот уже сотрудница в логове монстра, терроризировавшего городок, мирно культивировавший химпром и выброс сернистых газов в атмосферу.

Окончательно уверившись в своих страшных подозрениях, лейтенант подаёт – выстрелом – условный сигнал. После этого (вероятно, сказалось всё напряжение того майского суматошного вечера) теряет сознание.

Когда же Валерия очнулась, дом, где происходили события, был наполнен шумом голосов, стуком шагов, хлопаньем дверей. Над Валерией, полулежащей в кресле посреди устроенной в мансарде художественной мастерской, склонялся молодой врач с аккуратным пробором, делая укол в руку.

А в мансарде толпился народ в форме и штатском! Все, как посетители зоопарка – слона – разглядывали Туманского, лежащего на полу со скованными за спиной руками. Валерии бросился в глаза автомат, заботливо приставленный к затылку художника одним из тех малых, что имеют головы размером с кулак…

Затем внимание девушки отвлекли её коллеги, выволакивающие из-под кровати труп с торчащим из спины секачом для рубки капусты…

Далее, не сходя с места, эти коллеги обнаружили человеческий клык, застрявший в подошве остроносого сапога, валявшегося под вешалкой, а также капли алой росы, выпавшей на рукавах висевшего в славянском шкафу чёрного хирургического халата.

Наткнувшись в том же шкафу на верёвку, нож и топор, детективы обратились за разъяснениями по поводу данных приспособлений к стреноженному художнику, однако, по мнению того, все эти находки были так же невинны, как наличие свежезабитой хавроньи в светёлке у самодеятельного свиновода.

– Давайте потащим, – кричал Туманский, – свиновода в суд за то, что он в поте лица взрастил свою жертву и с прибаутками обрушил обух на покрытый младенческим пухом затылок!

В этом месте рассказа Валерии мне пришлось стискивать зубы, чтобы самому не закричать: «Он прав! Он прав!» Дело в том, что в студенческие годы я как-то попытался подработать на мясокомбинате, но бежал оттуда, едва переступив порог. И с той поры я свято верю – пока на свете существуют подобные комбинаты, будет жить и поднимать голову нечто, вдохновившее и лежащие передо мной рисунки, и непонятную, но полную зловещего смысла надпись: «Как бы резвяся и играя» – начертанную дрожащей от едва сдерживаемой мощи рукой…

– Что же было дальше?

– Дальше? – откликается эхом Валерия – и я узнаю, как Алексей Дмитриевич, паче чаяния, был признан невменяемым, и как его поместили туда, где болящих пользуют этакие чудодейственные деревянные молоты, облачённые в белые халаты.

 

…Менее, чем через год лечение подействовало. Провожаемый персоналом, души не чаявшим в этом остроумце, заводиле, чудаке, мастерски оформлявшем номера тамошней стенгазеты, Туманский, с пластиковым пакетом под мышкой, вышел на крыльцо популярнейшего учреждения и направился прочь столь энергично, точно не намерен был останавливаться, пока не доберётся до края земли.

Добраться, однако, Туманскому удалось лишь до магазина «Умелые руки». Там художник приобрёл молоток и закоулками прошёл до улицы Неждановой. Поднявшись по ней, Туманский перед зданием Союза композиторов свернул направо. Прошагав вдоль фасада разлагающегося, как мертвец, многоэтажного дома, вышел на Тверскую. Дождавшись зелёного сигнала светофора, начал переходить дорогу перед Центральным телеграфом. Был месяц май. Отражаясь в тысячах стёкол домов и машин, светило солнце. Ноги и руки женщин были обнажены. Мужчины щеголяли только что появившимися в столице белыми импортными штанами и теннисками с надписями на английском через всю грудь. Детей не было видно. Повсюду продавали цветы. Вдруг на Москву набежала туча, подобная чёрному вспаханному полю, пронизанному жилками огненных извилистых корней. Ударил гром. Хлынул ливень. Народ ринулся к магазинам, навесам, подземным переходам…

Не обращая внимания на разверзшиеся хляби небесные, Алексей Дмитриевич шагал вдоль драматического театра, и впереди показалась гостиница «Интурист». Не замедляя и не убыстряя своих шагов, Туманский отшвырнул пластиковый пакет (в нём, как впоследствии выяснилось, не было ничего, кроме детского набора акварельных красок) и выхватил из-за пояса новенький молоток…

Удар пришёлся в лицо спешившего к дверям гостиницы эфиопа. Ещё наполненный впечатлениями от состоявшейся полчаса назад экскурсии по Пушкинскому музею, интурист рухнул к ногам абсолютно неизвестного ему человека.

Румын из Приднестровья был торговцем оружием. Лишь час назад он прилетел в столицу, чтобы заставить хоть немножко похудеть свой набитый валютой бумажник. Румыну, после приднестровской жары, хотелось чего-нибудь более утонченного. Рыжая голая баба с приклеенной к ягодице этикеткой от бутылки мерещилась торговцу смертью, когда, выйдя из такси, он направлял к «Интуристу» стопы. Но продемонстрировать рыжей бабе широту румынской натуры не удалось. Кинув взгляд в озарённое вспышкой молнии небо, Алексей Дмитриевич вышиб дух из негоцианта, пытавшегося прошмыгнуть мимо.

И третий гость столицы, симпатичный китаец Сунн-Дун-Лин, наводнивший простодушные Рязанскую и Орловскую области произведениями своей хитроумной державы, заметив человека с молотком, повернулся и бросился бежать от гостиницы прочь, хотя китайца и ждал оплаченный за неделю вперёд «люкс», где у жителя Поднебесной должно было состояться не что иное, как совещание с руководителем одной из популярнейших московских прачечных – этой, рекламы которой трубят: «Мы отстираем ваши какашки!»

Но, совершая гигантские прыжки под струями ливня, неугомонный художник настиг Сунн-Дун-Лина. Молоток производства быткомбината в Тярлеве, где работают исключительно слепые, сокрушил уроженца Шанхая, повергнув его на ведущие вниз ступени подземного перехода.

– Как бы резвяся и играя! – проревел Туманский и, говорят, перекрыл гул транспорта, ползущего по Тверской.

После этого двое сотрудников вневедомственной охраны повисли на плечах виновника переполоха. Сотрудники перекусывали в кафе напротив и прибежали на происшествие, не успев дожевать гамбургеров. Стоя по щиколотку в несущемся по асфальту потоке, ворочающем тела мертвецов, Алексей Дмитриевич протягивал охранникам руки, умоляя защёлкнуть на них браслеты…

Выпустив ещё около сорока ежемесячных номеров стенгазеты, прибавив в весе шестнадцать с половиной кило, отпустив ниже талии волосы, Туманский был выписан из чудо-лечебницы с диагнозом: «Практически здоров». Прижимая этот диагноз к груди, Алексей Дмитриевич направился, поскольку была поздняя осень, туда, куда стремились все перелётные птицы – на юг.

Перезимовав в Туле, подправляя дизайн местных частных забегаловок и мелочных лавок, Туманский справил себе чёрные кожаные джинсы и куртку с заклёпками. Взял манеру завязывать волосы в конский хвост. И в конце концов донельзя раздражил местных жителей своим видом Дюймовочки. В Туле начали судить и рядить о прошлом заезжего оформителя. Одни говорили: он был связан с наркотиками. Другие: переправлял русских женщин за границу. Третьи смеялись над такими нелепицами. И утверждали: этот тип – агент под прикрытием, засланный в Тулу, чтобы изучить деятельность местного Пенсионного фонда.

Но с наступлением майских дней Алексей Дмитриевич опроверг все ходившие про него вздорные слухи. Труп убитой им гражданки Н. отвезли в морг. Алексея Дмитриевича, вопреки всем традициям тульской милиции, даже не избив до полусмерти, препроводили под конвоем в Москву. А вся мыслящая и читающая Тула содрогнулась, узнав из СМИ послужной список живописца, прошедшего через городок, неутомимо кующий автоматы «Калашникова»…

 

Валерия, умолкнув, в каком-то замешательстве взглянула на меня. Я понял и оценил её деликатность. Действительно, дальше мне всё было более-менее известно.

– Товарищ капитан, – нарушил я молчание, становящееся тягостным, – в этом мире каждый по достижении семилетнего возраста, а, возможно, и раньше, должен носить при себе в футляре для баяна гранатомёт. Потому что того, кто слаб, государство не защищает. О! Если бы в тот момент, когда ваш чудак с акварельными красками под мышкой приближался к моей жене, у неё в руках был заряженный РПГ! Однако я заболтался… Откровенно говоря, собираясь сегодня на Петровку, я в глубине души надеялся встретить здесь небритого майора, одетого как дерьмо и вполголоса твердящего имя убийцы. Но время подобных романтиков, вероятно, прошло. Жизнь изменилась. Алексеи Дмитриевичи Туманские разбегаются из жёлтого дома. Кому-то следующему выпадет счастливый билет на представление в старом, дырявом, но чертовски вместительном балагане! Едва баловень судьбы займёт место в первом ряду, в зале вырубят свет, оркестр грянет со всей мочи, и – осветится огнями арена…

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению июня 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.