Лёд

 

Купить в журнале за декабрь 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Наступила осень. Я продолжал обитать в комнате Юриса. Прибалт, укативший в Ригу, не подавал о себе известий. «Дельта-фильм» переместилась в Дом кино. На первом этаже освободили от стеллажей с запылёнными папками большую комнату, и наша фирма свила там гнездышко, перегородив комнату серыми ширмочками из дерматина, понаставив в образовавшихся клетушках столов и компьютеров. Когда ни придёшь, в клетушках кипит жизнь. Наманикюренные пальчики работниц жмут клавиатуру, связанную тысячами нитей с твоей судьбой. Трезвонят телефоны. Под окнами «Дельта-фильм» на Васильевской стоит золотистого цвета «Мерседес-350», принадлежащий главе фирмы, лауреату Государственной премии СССР, режиссёру Фартучному. В его загородке постоянно толчётся народ. То и дело мелькают лица, растиражированные средствами кино и прессы на всю страну. Всем что-то нужно от Фартучного. Он только что прилетел из Майами. У него бурая загорелая морда, сетчатая майка и белые штаны. Вечером мы с ним едем к нему в Снегири. Небрежно крутя руль золотистого автомобиля, шеф «Дельта-фильма» не умолкает ни на минуту. Людям, по роду своей деятельности вынужденным постоянно говорить, бывает трудно закрыть рот. Подозреваю, что и во сне, толкая жену коленями, Фартучный продолжал словоизверженья. Таких бывает мудрено понять. Не раз и не два я сталкивался в кино с подобными Фартучному. Слушая их, я думал, что сошёл с ума, поскольку никак не мог уловить смысла обращённой ко мне речи. Я слышал знакомые слова, иногда даже понимал содержание целой фразы. Однако что именно желал до меня довести тот или иной кинодеятель, оставалось загадкой. В конце концов, до меня дошло – смысл их внушений может быть самым простым, например: летом зеленеет трава, а зимой можно бегать на лыжах. Это, собственно, всё, что хотят вам поведать, однако попутно к этому пристёгивается информация о бывших и грядущих разводах с жёнами, курсе доллара по отношению к иене, очередном скандальчике на банкете в Кремле, когда некий академик З. толкнул космонавта Л. и не извинился, а космонавт затаил злобу и теперь поносит академика в прессе, утверждая, что все сделанные академиком открытия на самом деле принадлежат Игнату Христофоровичу Ли-Ван-Шену, человеку трудной судьбы, который был воспитан волками, затем прошёл суровую школу в одном из даосских монастырей Северного Китая и, сойдя с ума, умер в Нальчике в 1842 году. «Дом у меня – двухэтажный, из вековой сосны. Я его из-под Шауляя в Снегири перевёз, – вот о чём твердил Фартучный. – На съёмках «Вертолётчиков» влюбился в молодую актрису, снимавшуюся у меня во второстепенной роли. Да-а… Развёлся с женой. Оставил ей квартиру, дачу, машину. Ушёл от неё с чемоданчиком. Жили с молодой женой полгода в подвале хрущёвки. Потом я купил дом. Жена родила девчонок-двойняшек – вот только через порог нового дома переступила и сразу родила, девчонки выскочили одна за другой как ракеты. Будешь работать в «Дельта-фильм», построим для тебя в Подмосковье коттедж, дадим машину и зарплату – не такую, как ты сейчас получаешь. Ты сейчас получаешь мизер потому, что кое-кому не нравится твоё присутствие в сценарной студии. Но ничего, я с этим разберусь. А ты не тушуйся. Пиши. Твоё дело – писать. Ты пишешь?» – «Пишу». – «Вот и ладно. Режиссёров мы на твои сценарии найдём. И денег. Деньги, впрочем, и сейчас есть. Хочешь, я прикажу снимать твой сценарий Юре?» Юра был тоже лауреат Госпремии, только РСФСР. Он наснимал множество фильмов, в которых рассказывалось о том, как стучит дождь в донце пустого ведра. «Деньги есть, – думал я, – а аванс за сценарий зажали». – «Вижу, ты не хочешь работать с Юрой. Впрочем, он тоже с тобой не хочет. Но если я прикажу… Приказать?». Мы въехали в Снегири, и машина остановилась перед большим бревенчатым домом на высоченном фундаменте. Загляденье – не дом. И вот мы сидим в кухне-столовой, едим салат из свежих помидоров со сметаной, жаренную с мясом картошку. Фартучный и его жена то и дело подливают себе из бутылки. Жена Фартучного также поминает о жизни в подвале хрущёвки, видимо, эта жизнь произвела на неё впечатление. «Там нас кусали блохи!» Слёзы навернулись на глаза жене Фартучного, и, взяв лежавший на буфете пульт, она нажала кнопку. Загорелся экран видеомагнитофона-двойки. На нём появилось изображение Фартучного и его жены на фоне Атлантического океана. Фартучный, в плавках, дремлет под тростниковым грибком. Жена, в купальнике, с бумажкой на носу, стоит, держа в стороны руки. Трёхлетние девочки-двойняшки топчутся у линии прибоя, сверкая на солнце голыми попками. В кадр входит женщина в полицейской форме. Приветливо улыбаясь, что-то говорит жене Фартучного. Жена что-то отвечает. После это лицо женщины-полицейского становится отчуждённым. «Видите ли, – комментирует жена Фартучного, – у них нельзя, чтобы девочки купались на пляже без трусиков! А взрослые тётки топлесс – пожалуйста!» – «Вообще, они недоразвитые», – подаёт голос Фартучный. Не впервые я слышу нелестные замечания соотечественников, побывавших за границей, о нравах, царящих там. Многим из наших кажется, что Франция, Германия или Соединённые Штаты были бы более сносными для жизни местечками, если бы не местные жители – отвратительно пахнущие, едящие всякую дрянь, слепо исполняющие законы. Поднявшись из-за стола, благодарю за ужин и поднимаюсь в отведённую мне наверху спаленку. Следующий день был выходной. Мы с Фартучным выкосили траву, которой зарос двор его дома. Помылись в садовом душе. Поели окрошки. И отправились пройтись по окрестностям. Вокруг велось бурное строительство. На участках, огороженных ветхими покосившимися заборами, вырастали дома из кирпича, розового, как зарубцевавшиеся шрамы. «Это владелец шашлычной строится, – кивал на очередной быстрострой Фартучный. – А это – хозяин автосервиса». Оставив позади лабиринт из засыпанных щебёнкой улиц, мы вышли к пруду, в котором отражался трёхэтажный белоснежный домина. «Вот такой мы тебе построим, – указал на него мой экскурсовод. – Дай срок!» Вечером были жареные грибы и караси в сметане. Мы с Фартучным ели, а жена его играла на стоящем в проходе между гостиной и столовой красном с золотистыми педалями рояле. Музыка была громкой и, по-видимому, сложной для исполнения. Женщина слилась с инструментом, её руки дрожали, как бы в ознобе, над клавишами, босые ступни с силой вжимали педали в пол. Казалось – рояль вот-вот тронется с места и, разогнавшись на колесиках, снесёт обеденный стол и нас с Фартучным… Но инструмент оставался на месте, только негодующе гудел, стонал, всхлипывал. Улучив момент, Фартучный продемонстрировал мне «Вальтер». Затем опять включили видак, на экране показались болота Флориды, Фартучный с женой, стоящие по пояс в камышах, и белянки-двойняшки, прыгающие на спине лежащего в тине каймана. Вдруг в кадр вполз нос лодки. Стоящая на этом носу женщина-полицейский начала что-то выговаривать чете Фартучных, указывая на беспокоящих крокодила двойняшек. «Нудные!» – подала голос жена Фартучного и хлопнула рюмку. «Замшелые!» – поддакнул хозяин дома. Нет теперь ни этого дома, ни режиссёра Фартучного. Где его жена и дочери, неизвестно. Времена наступали аховые. Всё вокруг рассыпалось в прах, и никому ничего не было жаль. Но не будем забегать наперёд.

 

Однажды, уже на закате лета, Фартучный вызвал меня к себе в офис и, глядя веско, сообщил, что со мной хочет побеседовать человек с Лубянки. «Им нужен сценарист. Я тебя порекомендовал как сценариста. Вот тебе телефон этого человека. Зовут его Михаил Юрьевич». «Как Лермонтова», – подумал я. «А кто он вообще?» – «Полковник из главного управления КГБ по борьбе с экономическим шпионажем. Контрразведчик». Откровенно говоря, мне стоило труда сохранить хладнокровие. Мы встретились с Михаилом Юрьевичем у входа в здание КГБ на Лубянской площади. Никогда не думал, что приду туда, а меня вот так просто будет ждать один из местных. Высокий, с мощным костяком, поджарый, Михаил Юрьевич сразу очаровывал деликатностью манер. Кроме того, выяснилось, он на удивление легко краснеет. Я вспомнил, что уже однажды видел его в офисе «Дельта-фильм» на Васильевской. Фартучный вёл какие-то переговоры с западными немцами, братьями Мирбах, желавшими, насколько я понял, вложить деньги в картину, которая покажет то, что объединяет русских и немцев. Когда братья, откланявшись, вышли, этот самый Михаил Юрьевич поднялся со стула и, залившись краской смущения, расстегнул гульфик на своих брюках. Изо всех присутствующих на переговорах (были Фартучный, руководитель сценарной студии Гуров, сценарист Лапшин, режиссёр Юра, управляющий банком «Кремень» юноша с рыжими кудрями и ещё несколько деятелей, которых я видел впервые), похоже, только я был изумлён манипуляциями Михаила Юрьевича. Достав из гульфика маленький диктофон, он вышел вслед за Мирбахами. Мы спускаемся в подземный переход. Здесь почти безлюдно. В подземных переходах ещё не пляшут, не поют, не просят милостыню и не торгуют. Стук наших шагов отдаётся под потолком перехода сухо и чётко. Через пять минут мы на противоположной стороне площади. Поворачиваем направо. Проходим мимо гостиницы «Метрополь». Спускаемся в другой подземный переход. Выходим из него перед Малым театром. Минуя сидящего перед театром Островского, направляемся к ЦУМу. Обходим его вокруг. Михаил Юрьевич, оглянувшись по сторонам, подходит к одной из резных растрескавшихся от старости дверей здания в стиле ампир, стоящего напротив ЦУМа, достаёт из кармана ключ, суёт его в навесной (я не шучу) замок, болтающийся на двери. Открыв замок, Михаил Юрьевич вынимает его из металлических скоб и распахивает дверь. За нею оказываются три высокие деревянные ступени. Я поднимаюсь по ним – в средних размеров комнату, освещённую маленькой лампочкой на стене. Михаил Юрьевич закладывает дверь изнутри засовом. Щёлкает включателем. Под очень высоким потолком загорается обыкновенная трёхрожковая люстра. И вообще, обстановка комнаты выглядит аскетичной. Слева у стены старенький полированный сервант. На его полках за стеклом фарфоровый чайник с нарисованным на боку олимпийским Мишкой, несколько гранёных стаканов, стопка тарелок. Справа трёхногий журнальный столик в окружении пары продавленных кресел, обтянутых красным репсом. Всё. Окна отсутствуют. «Это – явочная квартира, – пояснил Михаил Юрьевич. – Я здесь встречаюсь со своими агентами. Тут нам с вами будет удобно общаться. Но к вам просьба: никому ни слова, что вы здесь были. Располагайтесь». Скинув пиджак, Михаил Юрьевич повесил его на спинку кресла и скрылся за белой дверью в задней стене комнаты, чтобы через минуту появиться оттуда с жестяным подносиком, неся на нём два стакана с дымящимся чаем, распечатанную пачку печенья «Юбилейное» и блюдечко с насыпанным в нём горкой сахарным песком. Последнее меня особенно умилило. Как и то, что стаканы были в ветхозаветных алюминиевых подстаканниках с выдавленным на них изображением Кремля. Мы сидели в креслах за столиком, пили чай. Михаил Юрьевич, не сводя с меня взгляда, сразу взял быка за рога, и это мне понравилось. «В общем, речь идёт о фильме. Фильме о тех, кого у нас называют стукачами. Я бы фильм так и назвал: «Стукач»! Структуры, занимающиеся охраной государственных секретов, не могут обходиться без осведомителей. И вот, понимаете, герой нашего фильма стучит, и – приносит пользу!» Я сказал, что идея будущего фильма понятна. Было бы действительно интересно попытаться проникнуть в психологию человека, который даёт информацию на окружающих. Что им движет? Очаровательно улыбнувшись и покраснев, Михаил Юрьевич сообщил, что секретные сотрудники любят подарки. Причём речь не идёт о чём-то фантастически ценном. «Если хотите произвести выгодное впечатление на своего агента, оплатите за него счёт в ресторане. Подвезите его домой на такси. Преподнесите ему презент – бутылку хорошей водки. О, даже состоятельные люди, настоящие западные миллионеры, не могут оставаться равнодушными к таким знакам внимания. Очень важно установить с секретным агентом эмоциональный контакт. Необходимо, чтоб он вам абсолютно доверял. Однажды у меня была назначена встреча с агентом. Прихожу на неё. Смотрю, агент какой-то вялый. Отвечает односложно, не смотрит в глаза… «Что случилось?» – «Ничего». Ну, пришлось тряхнуть казённой мошной – повёл его в ресторан, там агент выпил, размяк и разговорился. Оказалось, накануне показывали «Семнадцать мгновений весны», и на агента тяжёлое впечатление произвела сцена, в которой Штирлиц убивает своего сексота, его играл Лев Дуров. Насилу мне удалось убедить ценнейшего, кстати сказать, информатора, что в жизни так не бывает. Что все эти ужасы – стрельбу, удавки на шею и прочее придумали киношники, чтоб увлечь зрителей. А в жизни всё совершенно иначе. Двадцатый век на дворе! Нет никакой надобности ни в стрельбе, ни в удавках. Конечно, бывают всякие случаи. Вот, например, наружка докладывает: объект вышел. Ну, мы выскакиваем из машины, заходим в гостиницу, поднимаемся к объекту в номер. В коридоре оставляем молодого сотрудника, проходящего практику. Его задача задержать объекта, если тот вдруг неожиданно появится. Ну, орудуем в номере. Вдруг из коридора доносится неистовый шум! Используя заранее подготовленные аварийные пути отступления, ретируемся. Впоследствии оказывается, что молодой сотрудник принял за неожиданно вернувшегося объекта совершенно постороннего человека и устроил с ним драку! Или вот ещё случай. Наружка сигнализирует: путь свободен. Входим в дом, поднимаемся по лестнице. Подниматься на лифте – боже упаси, лифт может застрять, и тогда будет поставлена под угрозу вся операция. Ключник открывает дверь, а из-за неё кот – шасть, и вниз по ступеням! И вот, представьте, вся оперативная группа четыре часа прочесывала район, разыскивая кота! На будущее мы, конечно, сделали выводы. Во-первых, всегда предварительно выясняем, есть ли в квартире у объекта коты. Во-вторых, открыв дверь, первым долгом натягиваем перед нею специальную сеть, а уже только потом входим. Однако всё равно случаются накладки. Помню, как замучил нас один объект. Мы докладываем начальству, что этот объект уже нашпионил так, что, наверное, ночи не спит, ожидая, когда его придут арестовывать! А мы всё тянем, томим человека. «А если его придут арестовывать, а у него не окажется никаких доказательств шпионской деятельности? – возражало начальство. – И, вместо разоблачения, не получится ничего, кроме дипломатического скандала!» Да, начальство желает быть уверено в шпионе, знать, что в решительный момент тот не подведёт. Поэтому, прежде чем явиться с обыском, положено уже знать, где у шпиона что лежит…» Михаил Юрьевич хихикнул. Из-под пола раздавался странный гул, доносились как будто женские стонущие голоса. Но что это были за гул и голоса, я так никогда и не узнал. Михаил Юрьевич не счёл нужным об этом говорить, а спросить я постеснялся. «Да, так вот, – воскликнул мой собеседник, положив в рот целиком печенье и отхлебнув из стакана с подстаканником. – А закавыка была в том, что измучивший нас несносный секретный сотрудник ни на шаг не отлучался из своей квартиры! Конечно, у нас есть специалисты, которые, например, за двадцать минут, что летит самолет из Парижа в Лондон, перетряхнут всё его багажное отделение, отыщут диппочту, успеют просмотреть её, нужное сфотографировать, вернуть все материалы в мешки и восстановить на этих мешках печати и пломбы. Есть даже такие, которые умудряются просмотреть и сфотографировать содержимое кейса, прикованного наручником к шпионскому запястью, и шпион ничего не почувствует. Однако империалистический агент, о котором идёт речь, в смысле осторожности – был какой-то уникум! Он не подходил к двери, не отвечал на телефонные звонки. Холодильник у него был забит продуктами на месяц. И вот враг сидит и плетёт свою паутину, а мы – пальцем тронуть его не моги! Пришлось обратиться к учёным. Они передали нам такой препарат, от которого человек засыпает и спит беспробудно два часа кряду. Ну, больше нам и не требовалось. Распылили мы слоновую дозу этого препарата через вентиляцию в шпионскую квартиру. Выжидаем рекомендованное учёными время. Входим. Уснувший на диване шпион встаёт и спрашивает, что нам, собственно, угодно? Пришлось объяснять, что мы слесаря, что «уже затопило восемь квартир кипятком из трубы, которую прорвало в вашей ванной…». М-да, аварию мы устроили тогда грандиозную! Кипяток потоком бежал не только по стенам, но и по лестницам, выхлёстывая во двор. У всех жильцов дома красные, распаренные как в бане лица, а мы бегаем с фонариками (замкнуло электропроводку) с этажа на этаж, имитируем ликвидацию прорыва… Однако же психологическое воздействие наше вторжение на шпиона имело! Как говорится, не выдержали нервы. На следующий день голубчик сам явился на Лубянку, позвонил снизу, из бюро пропусков и, поднявшись наверх, выложил всю подноготную». Тут издала нежный стонущий звук чёрная пластиковая коробочка, висевшая на брючном ремне Михаила Юрьевича. Он скрылся в закутке за белой дверью (там я заметил стоявший на цветочной тумбочке телефон). Было слышно, как набрал номер, бросил в трубку: «Слушаю. – Затем: – Понял». И предстал передо мной с разведёнными в стороны руками. «Продолжим в следующий раз. Ничего не поделаешь. Служба». Михаил Юрьевич выключил свет, оставив гореть лампочку на стене. Закрыл резную выкрашенную половой краской дверь. Повесил на неё дрянной замок и закрыл его двумя поворотами маленького плоского ключика.

 

Следующая наша встреча произошла в Ботаническом парке. Мы брели с Михаилом Юрьевичем по аллее, где какой-то молодой буйной силой были перевёрнуты все скамьи. За те несколько дней, что мы не виделись, Михаил Юрьевич успел побывать в Тель-Авиве. Там, из окна соседнего дома, за ним велось наблюдение. В специальные приборы смотрела женщина, и, чтоб немного сбить наблюдателя противника с толку, Михаил Юрьевич разгуливал по своему гостиничному номеру нагишом. В этот раз он рассказал мне о том, как впервые ездил в заграничную командировку. «Генерал-выпускающий спрашивает: «Ну, а если вербовать начнут, что будешь делать?». Я на него так посмотрел, что он замахал руками: «Ладно! Вижу, знаешь!». Прикрепили меня к делегации математиков, летящей в Лос-Анджелес на научную конференцию. Прилетели. Ну, ко мне сразу приставили двух симпатяг из ЦРУ. В пиджак у меня было зашито полторы тысячи долларов. Я взял напрокат машину, езжу по Лос-Анджелесу, изучаю город по своему профилю. Между прочим, присмотрел симпатичное место, где можно было бы заложить тайничок. Машину веду аккуратно, на газ не жму, чтобы следующие за мной в машине ребята не потеряли меня и не обозлились. У всех работа. Мне нужно выполнять свои обязанности, а им свои. Только случился небольшой конфуз. Заблудился я в незнакомом городе. Уже смеркаться стало. А я никак не выпутаюсь из лабиринта закопчённых, с выбитыми окнами многоэтажек. Какие-то костры в железных бочках горят. Вокруг них толпятся чернокожие. Взгляды недобрые… Наконец останавливаю машину, иду к парням из ЦРУ. Так и так, говорю, заблудился. Ну, те переглянулись и давай хохотать. Потом говорят: «Езжай за нами, парень». Поменялись ролями. Приехал я у них на хвосте к самой гостинице, где наша делегация остановилась. Успел тютелька-тютелька. Только разделся, надел плавки – бултых в гостиничный бассейн, в котором у меня была назначена встреча с агентом, выныриваю, смотрю – агент с бортика примеривается в воду сигануть… Ну, встретились на середине водного зеркала. О чём мы говорили, мои провожатые из ЦРУ, не догадавшиеся захватить купальные костюмы, конечно, не услышали. Поэтому заимели на меня зуб. Следующие несколько дней своего пребывания в Городе Ангелов я действовал под столь плотной опекой, что успел сделать только минимум от запланированного. Однако я отыгрался на заключительном заседании конференции. Начал задавать вопросы ведущему. Он начал мне отвечать. Я вскочил со своего места в зале, подошёл к доске и как начал рисовать на ней формулы! В дискуссии с ведущим профессором мы провели с полчаса – я всё-таки оканчивал Бауманское. Потом возвращаюсь на своё место, смотрю на коллег из ЦРУ. Глядят на меня ошалело. На лбах крупными буквами написано: «Какого рожна мы неделю таскались за этим умником?!» Под ногами у нас шелестели опавшие листья. В воздухе висела какая-то прощальная улыбка. Вряд ли по своей инициативе действующий офицер КГБ затеял всю это возню со сценарием о Приносящем Пользу Стукаче. Скорее всего, это была установка сверху: смягчить жёсткий и страховитый образ одной из самых могущественных секретных организаций. «Михаил Юрьевич, – сказал я, – человечество, смеясь, расстаётся со своим прошлым. Давайте напишем комедию». Он остановился и взглянул на меня, как показалось мне, отчуждённо. Но в следующую секунду его взгляд смягчился. Он всё понял, этот полковник, чем-то напоминавший журавля, отставшего от клина. Все его рассказы были оттуда, от журавлиной осенней тоски по тому, что уходит и никогда не вернётся… Видать, полковник лучше меня предчувствовал неизбежность надвигающихся перемен. Мы будем с ним встречаться ещё не раз, например, в международном торговом центре «Континентал», на приёме, организуемом японским посольством. Я увижу японок в белых блузках и чёрных юбках, подползающих на коленях к своим начальникам, чтобы протянуть им чашечку саке. У меня не было (и никогда не будет) смокинга. Я на приём явился в джинсах и кроссовках. Японцы во фраках, стоявшие по бокам от входа в банкетный зал, увидев меня, растянули губы в синхронных улыбках, но в глазах этих дежурных дипломатов я прочёл: «Дикарь…». Михаил Юрьевич показал привратникам две золотообрезные картонки («Пригласительные билеты, – сказал он мне, – нам предоставляют наши друзья из «Внешторга») и провёл меня туда, где стояли столы, ломящиеся от снеди и выпивки. «Попробуйте вот это. Суши – нечто сугубо японское… И вон та рыбка… В ней яд, и, поев её, вы почувствуете лёгкое опьянение». В сторонке скандал. Дежурный дипломат, не повышая голоса, бешено отчитывает нашего буфетчика, зажавшего четыре бутылки можжевелового джина. Бутылки переставляются из загашника буфетчика на стол. Кажется, никто не замечает маленького противненького позорища. Гости активно жуют – суши, ядовитых рыбок и всё остальное. Японцы, с застывшими улыбками, выстроились по периметру банкетного зала. Михаил Юрьевич, торопливо насыщаясь («Сегодня ещё маковой росинки не было во рту») с тарелки кусочками мелко нарезанного, обвалянного в кукурузной муке сырого краба («Я давно уже научился есть всё что угодно»), говорит: «Подобные посещения приёмов – одна из граней нашей работы. Дело в том, что секретные агенты – это нежные, легкоранимые существа, которые, если не опекать их, могут заскучать и в состоянии депрессии натворить глупостей… Вот мы и появляемся на всех этих мероприятиях, чтобы секретный сотрудник увидел нас, обменялся с нами взглядами. Больше ему и не нужно. Он понимает, что о нём не забыли, на него рассчитывают. Возможно, нам понадобятся его услуги завтра, возможно, через десять лет, а возможно – никогда. Неважно. Если человек у нас на крючке, мы обращаемся с ним гуманно». Потом было посольство ГДР, где Михаил Юрьевич тоже обменивался с кем-то взглядом. Затем – званый ужин в болгарском посольстве. «Болгары в последнее время ведут себя отвратительно. Впрочем, ничего удивительного. «Освобождённые народы не бывают благодарны», – сказал Бисмарк. Они не могут простить нас за то, что мы освободили их от ига». На мне всё те же джинсы. Поставленный у входа в зал для приёмов молодой полноватый дипломат в новеньком смокинге, изнывая от жары (очень жарко было натоплено в посольстве), протягивает мне, согласно протоколу, связку горячих сосисок, я пожимаю её, и мы с Михаилом Юрьевичем устремляемся к выставленному на открытой террасе мангалу, над которым жарится телёнок. Став в очередь, выстроившуюся к телёнку, мы поговорили о том о сём, не имеющем отношения к предполагаемому фильму. Михаил Юрьевич, осунувшийся, грустный, упомянул о неладах в семье. Кажется, его супруга не очень радовалась тому, что жила с рыцарем плаща и кинжала. «Это у нас уже давно тянется. Сына жалко. Он маленький, ему шесть лет. Плачет… А дочь уже почти взрослая. Учится на инязе в МГУ». Застенчиво улыбнувшись, Михаил Юрьевич признался, что хотел бы работать председателем колхоза. «Возьму какой-нибудь отстающий колхоз и постараюсь вывести его в передовые…» Нет, всё-таки не очень хорошо он понимал смысл происходящих под небом метаморфоз. Контрразведчик от Бога. Узкий профессионал. Я напишу сценарий по мотивам его рассказов о своей работе. Комедию «Контрразведчики – на манеже!». И дальнейшие события камня на камне не оставят от идеи поставить по этому сценарию фильм. Но пока – мы на открытой террасе болгарского посольства. Подходит наша очередь, и курчавый брюнет в поварском колпаке отточенным как бритва ятаганом отрезает от целиком зажаренного над мангалом тельца два кусочка. Протыкает их зубочистками и протягивает это кушанье нам.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.