Мгновения

 

 

 

В нашем городе баня притаилась в тихом местечке на самой окраине. Если не знаешь, где свернуть, можно пройти мимо и не заметить. Я обычно хожу туда по субботам, в аншлаговый день: куча автомобилей перед входом, теснота, шутки, пиво... Словом, мужской рай.

А тут – пришёл в пятницу утром. В раю пусто. Ни одного автомобиля, только два посетителя, кроме меня. Тихо, даже скучно. Зато пар – лучше не надо. В парилку я заходил в гордом одиночестве. После трёх заходов вышел на улицу, благо погода стояла самая что ни на есть майская.

Никого... Даже поговорить не с кем. Я постоял на солнышке, походил туда-сюда и завернул за угол бани. В её стену упираются два ряда гаражей – друг против друга – образуя что-то вроде небольшой улицы с огромной лужей посередине. А возле самой стены, там, где между гаражами и баней остаётся небольшой кусочек земли, я обнаружил маленькое зелёное царство, выросшее и процветающее благодаря тому, что здесь уже ничего нельзя было построить: лопухи, крапива, в общем, самые типичные представители родной российской флоры. И перед входом в баню тоже что-то растёт: какие-то цветы, кустики карликовой айвы, несколько ёлочек. Всё это обложено кирпичом, подстрижено, культурно, даже красиво... И так убого, по сравнению с царством, над которым я сейчас возвышался, как Господь Бог, в одном полотенце.

 

Ночью прошла гроза, на траве ещё не высохли крупные капли. Покоем, довольством и какой-то первобытной роскошью дышала эта полянка. Я не утерпел и присел, чтобы приблизиться к этому зелёному миру и рассмотреть его получше. Присел и... забыл про баню. Растения словно ожили, а время остановилось, вернее, потекло по их зелёным часам.

Оказалось, на этой сцене не так уж много персонажей. Сразу ясно, что главный здесь – лопух. Три его огромных мощных листа заняли чуть ли не треть полянки, но между ними уже пробились копья крапивы, её тёмно-зелёные резные листья как бы спорят с мягким бархатным цветом листьев лопуха. Легко представить, как сварливая крапива резким скрипучим голосом требует, чтобы лопух подвинулся, а он добродушным басом отвечает: «Брось, соседка, не кричи, всем места хватит. Тянись себе вверх, если хочешь, а я и тут солнышка ухвачу».

Особняком, сбившись в кучу, воинственно топорщится осот. Между его узкими острыми листьями уже не пробиться никому. Я не утерпел, погладил ладонью эту зелёную щётку – колется. Гордый!

Конский щавель, весь в ржавых пятнах и дырках, явно не аристократ, зато живуч. Растопырил широкие корявые листья, захватил себе кусок земли и никому в ус не дует.

На небольшом, с пятачок, свободном пространстве, между конским щавелём и осотом, вылезла пастушья сумка, маленькая, тощая, жалкая. По сравнению с другими, словно нищенка. Торопится, цветёт, а цветочки такие же невзрачные, как сама: беленькие, меленькие. Но ведь цветёт же!

Неистребимая ползучая травка-коврик, названия которой никто не знает и топчет всяк, кому не лень, стелется украдкой по углам полянки.

Вот, пожалуй, и все обитатели этой маленькой страны, этой зелёной Швейцарии на задворках бани.

Ах, да! Самого симпатичного, самого яркого и вообще самого-самого я сразу как бы и не заметил. Конечно, я видел, что он тут; это было само собой – как же без него? – и вот не заметил. Одуванчик! Сколько их здесь было! И как же они радовались солнцу! Как светло и весело было от них на этом кусочке земли! Кроме жизнерадостно-цветущих, там были и увядшие, которые отцветали, были и лысенькие старички. Но из светло-зелёных розеток глядело столько толстеньких карапузиков, готовых распуститься, что мне стало ясно, кто истинный хозяин полянки.

Со всех сторон полянку окружают дела рук человеческих: стена бани, гаражи, сверху полнеба закрывает строящийся элитный дом из красного кирпича. Стоило поглядеть вокруг, и становилось грустно – так мал и беззащитен был этот островок зелени, этот мирок среди камня, кирпича и ржавого железа. Но стоило снова опустить голову, и мирок превращался в настоящий мир, полный жизни, красоты и высшей мудрости, так непохожий на искусственный, суетный мир людей.

Я был не единственный, кого привлёк этот уголок. Прямо передо мной на одуванчик села цветочная муха, очень похожая на пчелу. Ей меня не обмануть, в детстве я таких немало переловил, чтобы послушать, как они жужжат в кулаке: «Зум-зум-зум...» За это мы их звали «музыкантиками». На соседний одуванчик прилетела другая, похожая, но поменьше и немного другой расцветки: верхняя часть спинки в продольную светлую полоску, нижняя – в поперечную. Может, это был другой вид, но я предпочёл считать, что это дама и кавалер. Дама бесцеремонно прогнала кавалера и исчезла сама, а на лист конского щавеля выползли один на другом два жучка изумительной красоты: если бы существовало зелёное золото, оно было бы именно такого цвета. Представляю, сколько б оно стоило!.. Парочка свалилась с листа, как только я дотронулся до них, а я пригляделся ещё внимательнее и стал замечать то здесь, то там муравьев. Маленькие, деловитые, невозмутимые, они были везде. Пока я исследовал полянку, некоторые из них уже давно исследовали меня.

 

Мне очень не хотелось возвращаться в баню, но не мог же я просидеть на задворках до вечера. Я в последний раз окинул взглядом открытый мною мир, и тут, словно для того, чтобы этот день лучше запомнился, произошло чудо.

Сразу, как только я пришёл сюда, мне бросились в глаза маленькие лёгкие пушинки. Они висели в воздухе почти неподвижно, а иногда, словно насмехаясь над земным притяжением, медленно перемещались вверх, вбок, куда угодно, только не к земле. Огромная отстоявшаяся лужа между гаражами тоже была покрыта крапинками пушинок. Я ещё подумал: «Ого, уже тополя пух бросили, значит, лето близко», – и забыл о них. Но когда уже собрался уходить, откуда-то сверху, из-за гаражей, появилось большое прозрачное облако из таких пушинок. Оно было почти круглой формы. Ветер катил его по воздуху, словно огромный невесомый клубок. Прямо над лужей облако остановилось и зависло, пушинки медленно вращались внутри него, мерцая на солнце – сказочное зрелище! – и вдруг разлетелись в одно мгновение, ветру надоела его игрушка.

Я вздохнул и пошёл в баню. Там было уже целых пять человек. Два приятеля, толстые, распаренные, раскинувшись на скамьях, рассуждали, где лучше отдыхать: у нас или за границей.

– Чего там делать? – басил один. – Ну, был я в прошлом году на Корфу. Это... э-э-э... В общем, Греция… И что? Тоска! Каждый день одно и то же: с пляжа – на пляж. И – ж-жара-а-а!!! Я через неделю купил билет и улетел. Не надо ни вина ихнего, ни апельсинов.

– Да-а-а... – соглашался другой. – У нас лучше. Зимой, конечно, того... печально, а как зазеленеет всё – благодать! В лесу, к примеру, или на речке... Птички поют... Красота...

Потом вздохнул:

– Времени вот только нет до дачи доехать: то техосмотр, то ремонт, то жена что-нибудь придумает. А как приедешь – не знаешь, за что хвататься... Не-е-т, дома не отдохнешь, надо куда-то уезжать...

 

Я лежал, отделённый от них спинкой дивана, и думал:

«Наверное, он прав. Но прямо вот тут, за стеной, стоит только выйти из двери и зайти за угол, место, которое может дать то, чего люди не могут найти ни в Греции, ни на собственной даче: покой, красоту и радость от сознания того, что и ты – часть этого великолепно устроенного мира. И сколько этих мест повсюду! В той же Греции! Что мешает их увидеть? Всего-то и надо – чуть-чуть изменить угол зрения и присмотреться».

 

Попарился я замечательно, но главным в тот день было всё же другое.

 

 

*   *   *

 

Ровно через неделю я снова пришёл в баню, и первым делом заглянул за гаражи. Смотреть было уже нечего, зелёное царство было скошено под корень. Торчали стебли, валялась жухлая трава, и всё было так безжизненно, сухо и скучно, что у меня резко испортилось настроение.