Мгновения

Утром последнего дня, когда все ещё спали, я пошёл гулять по дачному посёлку. На участках пусто, погода сумрачная, похоже на близкий дождь, и всё же во мне – тихая полусонная радость, истома во всех членах и ожидание чего-то хорошего. Наша дача – на предпоследней линии, а за последней – лес стеной: мохнатые суровые ели с острыми верхушками, словно декорации к спектаклю о древней Руси, о разбойниках, о Бабе Яге и сером волке.

Свернув на последнюю, ближайшую к лесу «улицу», я как раз встретил «волка» – огромного рыжего пса, стоявшего посреди дороги. Он внимательно осмотрел меня, поднял большую лобастую голову и потянул носом воздух. Стояла такая тишина, и было так странно появление этого пса, что я не удивился бы, если бы он спросил меня хриплым басом: «Чего бродишь спозаранку? Ты чей? Из Москвы, что ли?» Я пошёл прямо на него, он отступил, но долго ещё я чувствовал на спине его угрюмый взгляд.

Иду, а лес – рядом, подать рукой. Между нами – всего лишь полоса высокой, в рост человека, травы, в основном, крапива и иван-чай. Я высмотрел тропинку: примятые стебли уже поднялись, но было видно, что здесь кто-то, ломая иван-чай, заходил в лес. Отчего не воспользоваться этой тропинкой и мне? Вперёд!

Мокрые узкие листья хлещут по щекам, кусается крапива, под ногами хлюпает, но я упрямо продираюсь к цели... Тропинка делает зигзаг и ведёт к подобию мостика через канавку. Доски гнутся до воды, и я прямо с мостика прыгаю вперёд... Ещё несколько шагов, и, вырвавшись из холодных объятий мокрой травы, ступаю на сухую опавшую хвою, которая приятно пружинит под ногами.

Лес – вот он, передо мной. Я уже могу дотронуться до него рукой, что и делаю. Шершавый бок ели – первое ощущение Леса. Я чувствую, что прикоснулся к чему-то живому, огромному, величественному, живущему в другом измерении и даже в другом времени. Делаю ещё несколько шагов, и попадаю как раз туда, в другое измерение. Дачные участки, розовые кудряшки иван-чая, низкое заплаканное небо – кажется, этого вовсе нет. Иная вселенная окружает меня. Очень тихо, лес пуст, недвижим. И вдруг у меня возникает чувство, что за мной пристально наблюдают – меня заметили. Лес не возражает против моего присутствия, но я должен подчиниться его законам, как бы врасти в него. А у меня и нет ни малейшего желания выделяться, проявлять свою индивидуальность, наоборот, хочется стать как можно незаметнее, слиться с этим сумрачным миром, стать его необходимой частью, такой, например, как огромный муравейник, возвышающийся буквально в нескольких шагах от опушки. Он возведён вокруг остатка срубленного дерева, и пенёк стал центром этого муравьиного мегаполиса. Его вершина на уровне моей груди, и мне не надо даже наклоняться, чтобы рассмотреть это циклопическое сооружение.

По тщательно утрамбованным и обложенным сухой хвоей бокам, на срезе пня проложены проспекты и улицы, из глубины на поверхность выходят отверстия вертикальных шахт, и по этим бесчисленным путям, не спеша, но и не останавливаясь ни на миг, движутся жители лесного Вавилона.

Я стою, заворожённый совершенством, порядком и слаженностью всех компонентов этого удивительного организма. Муравьи движутся, словно под какую-то неслышимую музыку, в каком-то сложном ритме, понять который мне, вполне квалифицированному музыканту, не дано, но я чувствую, что он есть, этот ритм, есть музыка, которая руководит миллионами жизней маленьких чёрно-рыжих существ, их сочетаниями и противостояниями, началами и концами. И мне приходит в голову, что именно благодаря этой вечной музыке, которая звучит в природе, время от времени возникают творения человека, которые ошеломляют своим совершенством как раз потому, что навеяны природой, «подслушаны» у неё. И чем яснее человеческий гений улавливает музыку природы и может поведать о ней другим – всё равно, звуками ли, красками или словами – тем более он велик и современен. Поэтому самый великий композитор – Бах, он ближе всех подошёл к постижению этого вечного великого закона жизни.

Вот какие серьёзные мысли пришли ко мне в серо-зелёном сумраке елового леса во время созерцания обычного муравейника. Должен признаться, ни благоговение перед природой, ни возвышенный строй мыслей не помешали мне сделать маленькое разрушение муравейной обители только для того, чтобы посмотреть, как её жители суетливо забегают, не понимая, что произошло в их лучшем из миров, и как дружно будут наводить порядок, без которого невозможна их жизнь.