Ницше «у-у-у» Пелевина или Охота на Оборотней

(продолжение, обязанное роману «Священная Книга Оборотня»)

После этой любовной прелюдии можно перейти непосредственно к Исповеди. Роман – это непрерывно разворачивающаяся тема Покаяния Лисы за ранее содеянное Зло. Своей самой серьезной проблемой Лиса считает… Совесть. Да-да, совесть, которая пробуждается при дергании Лисы за хвост и воспринимается ею как Возмездие. Лиса даже владеет особой духовной практикой «дерганье хвоста», посредством которой в состоянии произвольно обращаться к своей совести. Стоит ли напоминать, что Исповедь и Покаяние – это особые и хорошо известные практики внутренней христианской алхимии по «очищению» именно совести?

«Так сильно на меня подействовала музыка. Неподалеку уже долгое время пела флейта – о том самом, что было у меня на сердце. Что когда-то в детстве мы жили в огромном доме и играли в волшебные игры. А потом так заигрались, что сами поверили в свои выдумки – пошли понарошку гулять среди кукол и заблудились, и теперь никакая сила не вернет нас домой, если мы сами не вспомним, что просто играем. А вспомнить про это почти невозможно, такой завораживающей и страшной оказалась игра»,

«Если сильно дёрнуть Лису за хвост, происходит нечто недоступное пониманию даже самой умной бесхвостой обезьяны. Лиса в ту же секунду чувствует всю тяжесть своих лихих дел. А поскольку у любой Лисы, кроме совсем уж полных неудачниц, лихих дел за спиной навалом, результатом оказывается чудовищный удар совести, который сопровождается устрашающими видениями и ошеломляющими прозрениями, от которых не хочется дальше жить»,

«Лица людей, которые не пережили нашей встречи, пронеслись передо мной, как желтые листья перед окном во время осенней бури. Они возникали на секунду из небытия, но этой секунды хватало, чтобы каждая пара глаз могла бросить на меня взгляд, полный недоумения и боли. Я глядела на них, вспоминала прошлое, и слёзы двумя ручьями текли по моим щекам, а раскаяние разрывало сердце»,

«Это было чистой правдой – среди видений, которые только что пронеслись перед моим внутренним взором, мелькнуло такое: в ледяном мешке какое-то черное колесо наматывало на себя мой хвост, выдирая его из меня, но хвост никак не отрывался, а всё рос и рос, словно паутина и паучьего брюшка, и каждая секунда этого кошмара причиняла мне невыносимые муки. Но ужаснее всего было понимание, что так будет продолжаться целую вечность… Ада страшнее не может представить себе ни одна Лиса»,

«Никакая физическая и даже нравственная боль не сравнится со страданием, которое я испытала. Всё, что отшельники переживают за годы покаяния, уместилось в единственную секунду небывало интенсивного чувства – словно удар молнии осветил темные углы моей души. Как горсть праха, я осыпалась на пол, и из моих глаз хлынул поток слёз. «Мне стыдно… – прошептала я, – за всё, что я натворила… Я боюсь. Боюсь, что духи возмездия пошлют меня в ад»,

Спасительное, христианское убежище для раскаявшихся душ, для слабых духом или отчаявшихся в гордыни демонов неотступно маячит на всем протяжении романа, начиная с его новомодного символа – Храма Христа Спасителя и кончая православной верой как таковой, сменяющей у Волка-Оборотня увлечение Кастанедой. Тут внутренний смех Виктора достигает своего апогея: Werewolf, исповедующий православие!

Я от всей души смеялся над сценой чтения известным аристократом лекции о Сверхоборотне, обращенной к реальным Оборотням в Храме Христа Спасителя. Чуть позднее этому умнику символично откроют «истину», беспощадную реальность и совсем не понарошку придушат именно в этом Храме. Однако обратная метаморфоза, когда Оборотень уверует в Христа и Любовь, превратила мой смех в смех над смехом.

И тут я спросил себя: на какую публику рассчитаны все эти полу-умелые и полу-смешные басни нашего Оборотня? Кто сегодня еще способен проглотить всё это поп-православно-христианское внушение, преподнесенное в чисто постмодернистском стиле, где вспыхивает по временам не то фантом, не то симулякр совести – «вызывная совесть при дергании за хвост», ибо «в остальное время совесть оборотней не тревожит»? Для кого и для чего разыгрывается эта примитивная духовная фантасмагория, это «мошенничество с фальшивым покаянием»? Только ли смешного смеха ради? И если то, что Долорес Гейз была для Лисы А Хули символом «вечно юной и чистой души», можно еще счесть некоей авторской игрой с наивным читателем, то посмотрите, что можно прочесть у нашего Оборотя на других страницах этого же текста:

«И в то же самое время я безмятежно осознавала, что происходящее – просто игра отражений, рябь мыслей, которую гонят привычные сквозняки ума, и, когда эта рябь разгладится, станет видно, что не существует ни сквозняков, ни отражений, ни самого ума – а только этот ясный, вечный, всепроникающий взор, перед которым нет ничего настоящего»,

«Перед моим лицом оказался мятый лист Сутры Сердца, с которого на меня глядели равнодушные знаки, говорящие, что и я, и мой неудавшийся побег, и невыразимые муки, которые я испытывала в ту секунду, – лишь пустая мнимость»,

«Надо сказать, никакого плана у меня не было – так, вертелись в голове смутные соображения: сначала поговорить по душам, а потом заморочить, иначе с людьми нельзя. Хотя поразмысли я спокойно минуту, поняла бы, что ничего из этого не выйдет: говорить со мной по душам никто не будет, зная, что всё равно потом заморочу. А если с самого начала заморочить, по каким душам тогда говорить?»,

«Сострадания не было совсем – сердце напрочь отказывалось его выделять… Как говорят мои юные соратницы из провинции, сухостой»,

«Я засмеялась. Всё-таки он забавный. Наверное, завалил нескольких быков, заказал какого-нибудь банкира, а теперь с обычной человеческой самонадеянностью считает себя чудовищем. И думает, что любовь его спасёт»,

«Мне от людей вообще ничего не нужно, кроме любви и денег» :-)!!!

Да и разве незаметно, как трудно даются Лисе слова о Любви, как они наигранны и вымучены? Послушайте эту банальность и фальшивость чувств в описании «искренней радости за другого»:

«Мало кто из оборотней знает, что такое радость за другого. А бесхвостые обезьяны не знают этого и подавно, они умеют только широко улыбаться, чтобы повысить свою социальную адаптивность и поднять объем продаж. Имитируя радость за другого, бесхвостая обезьяна испытывает зависть или в лучшем случае сохраняет равнодушие. Но я действительно испытала это чувство, чистое и прозрачное, как вода из горного ручья».

Лиса/Писатель, конечно, не может быть всегда на высоте, даже когда пахнет «Весной. Цветами. Обманом» :-). «Но это не коварный обман, скорее насмешка». И сдается мне, что такие творческие проколы, такие опыты искусственной алхимии, раскиданы по роману отнюдь не случайно, – они суть всполохи всё той же особой, пелевинской интеллектуальной честности, то и дело прорывающейся в тексте.

Однако здесь, серди лисьей любви и раскаяния, наваждение совершенно теряет свою силу и прежнюю способность усыплять. Просыпайтесь же и вы, друзья мои! Тут уже пора! Сеанс лисьего гипноза закончен, растаял не то в смешном смехе, не то в метанойе. А с ним приближается к своему финалу и моя Охота на лис. Кстати, для тех, кто еще не знает, спешу сообщить: со следующего года такое аристократическое развлечение как «охота на лис» категорически запрещено высоким королевским указом. Не иначе как это проделки неугомонных Лисиц, уничтожающих в индивидуальном порядке лидеров Countryside Alliance (той самой организации, которая не давала запретить «охоту на лис»), одним из которых и был убитый Лисой И Хули в Храме Христа Спасителя известный аристократ духа. Ведь «когда людям удается поймать лису, они с ней проделывают такое, что лучше лишний раз не вспоминать».

Сейчас вы тоже позабавитесь месте со мной, ибо я успею еще в этом году хорошенько дёрнуть пойманную Лису за её пушистый хвост, чтобы вы сумели увидеть своими глазами, что прячется за гипнотической ширмой её хвостоблудного «раскаяния», а затем услышать своими ушами её настоящую и поразительную исповедь:

«С каждым рывком мою душу заливали волны непереносимого стыда. Но самым ужасным было то, что стыд не просто жёг моё сердце, а смешивался в одно целое с удовольствием, которое я получала от происходящего. Это было нечто невообразимое – поистине по ту сторону добра и зла. Я больше не могла сдерживаться и зарыдала. Но это были слёзы наслаждения, чудовищного, стыдного – и слишком захватывающего, чтобы от него можно было отказаться добровольно. Вскоре я потеряла представление о происходящем – возможно, и сознание тоже».

Вот так-то: удовольствие, смешанное со стыдом, слёзы наслаждения. Пей же лисичка свой собственный морок, слишком захватывающий для тебя, чтобы от него можно было отказаться добровольно! Ведь суть твоя – притворство, и потому живешь ты «веселыми пустяками и забавными скоротечностями», а также особыми удовольствиями Лисы – удовольствием от игры в слова, удовольствием от игры в перевоплощения, удовольствием от введения в заблуждение относительно своих взглядов, чувств, раскаяния, удовольствием от внушений и манипуляций всех видов. Бедная, за своими игрищами, сопровождаемыми неумолкающей и злорадной усмешкой над читателем, ты уже не способна понимать всего маразма и цинизма своего собственного морока. И вот, я воплощаю твоё тайное желание – быть в очередной раз пойманной, «застигнутой врасплох»J, пристыжённой.

В оправдание Лисы надо обязательно сказать, что она не только прекрасно понимает, что не на всех действует её гипноз, но и вполне сознательно дает себя поймать «тем, другим, которых не обманешь», тем «заклинателям нечисти, перед которыми испытывает сильный генетический страх», для которых Лиса – всего лишь одна из сторон образа, который Виктор Пелевин транслирует и внушает нам с самого начала романа в отношении самого себя. Вот еще пара мест, где Лиса дает себя поймать:

«Хитрое сердце сложно излечить, заставляя следовать нравственным правилам. Именно потому, что оно хитрое, оно непременно отыщет способ обойти все эти правила и всех одурачить. А за три кальпы оно может понять, что дурачит только себя»,

«Я отрабатывала этот взгляд больше тысячи лет, и бесполезно его описывать. Это моя фирменная провокация, бесстыдство с невинностью в одном бронебойном флаконе, который прошивает клиента насквозь и потом еще добивает рикошетом. Единственный известный мне способ защиты от такого взгляда – смотреть в другую сторону. Александр смотрел на меня».

Это переломный момент, непосредственно предшествовавший лишению Волком Лисы девственности (а через это и имманентного лисам-интеллектуалкам комплекса старой девы), в котором фирменная провокация Лисы наконец-то оборотилась против неё самой, столкнувшись с более сильной креатурой. Сама сцена сексуального полу-насилия над вполне сформировавшейся (за две то тысячи лет :-)) женской эмансипе, вышла очень реалистичной и возбуждающей. Есть тут какой-то совершенно дикий и великий момент истины, при котором сама поза и сопутствующее ей дергание Лисы за хвост становятся невыносимо уморительными.

Почему же Пелевин позволил Волку так поступить со своей главной героиней?

Потому что Лиса – это лишь часть авторского «Я», поверхностная, женская, писательская реальность которого мучительно им самим проживается и преодолевается отнюдь не через раскаяние и любовь, но исключительно через актуализацию принципиально другой стороны своего существа. Лиса – персонаж для наивных читателей, поверхностный слой, предназначенный для считывания и внушения бесхвостым обезьянам, и призванный скрывать более глубокую, более «истинную», более реальную природу нашего наихитрейшего автора.

Так кто же скрывается за перманентным, истым и издевательским притворством Лисы А Хули? Кто способен с легкостью преодолевать все её фирменные мороки, провокации и выкрутасы? Кто освободит хотя бы на время Лису от самовнушенных заклятий? Кто откроет, подарит ей её иную суть, возвышая её притворство до любви?