Я – террорист

 

Современный радикальный роман

 

 

 

 

После обеда Олег пошёл прогуляться. Другие лица. Совсем другие. До отъезда он не замечал этого. В большом городе до тебя никому нет дела. А здесь каждого встречного разглядывают, оценивают, взвешивают. Чем меньше город, тем больше внимания на тебя обращают. Небольшой, зелёный, в два-три, в пять этажей. Классическая российская провинция.

«По этому тротуару я впервые с мамой шёл в школу. Синий школьный костюмчик, белая рубашка, белые острые лепестки хризантем, вздрагивающие от моих шагов, новенькие туфли, натирающие ноги, впереди – неизвестность. А вот тут меня впервые ограбили. Вывернули карманы и забрали мелочь мальчишки постарше. А там, на скамейке около фонтана, я целовался с Алёной. Её губы пахли карамелью. Это был я?»

 

Из дневника Олега Иванова: «Я сам себя не знаю. Я всегда разный. Я, как река, всё время теку, постоянно изменяюсь. Только начну что-то в себе понимать, а прежнего меня уже и нет».

 

Город, как дальний родственник, с которым давно не встречался, постарел, облысел, местами облупился. Были заметны вставные зубы новостроек, старое тело покрывала новая одежда газонов, фасадов и вывесок. Город сменил причёску, одеколон, обзавелся другими привычками. Появились у него и новые знакомые. Он жил своей жизнью. Тоже менялся и ускользал. Тот ли это город? Или знакомый Олегу город превратился в фантом и переместился в какие-то параллельные миры? Где он? Может, Олег выдумал его или вычитал про него в книжках? Или он просто приснился?

Вернувшись, Олег включил телевизор и попал на документальный фильм об американском унабомбере Теодоре Качински, который подбрасывал бомбы в посылках. Качински был тем ещё кадром. Он родился в 1942 году в Чикаго. Его математические способности были замечены в начальной школе. Он окончил школу досрочно, затем получил дипломы Мичиганского и Гарвардского университетов. В 1967 году стал доцентом одного из самых престижных университетов США – университета Бёркли в Калифорнии. Коллеги прочили ему блестящую карьеру математика. А он в 1969 году вдруг ушёл в отставку, построил домик в лесу и жил в уединении, занимаясь охотой и рыбалкой. И ещё изготавливал и рассылал бомбы, как стало известно позднее. В 1995 году Качински подбросил свой манифест и пообещал прекратить взрывы, если манифест будет опубликован. Его опубликовали. По лингвистическим особенностям Качински вычислила жена его брата и сдала в полицию. Манифест назывался «Индустриальное общество и его будущее».

Олега удивило, что многие персонажи фильма, осуждая Качински, одобрительного говорили о его манифесте. Олег достал из сумки свой ноутбук, подключился к Интернету и уже через пару минут читал манифест.

 

Из манифеста Теодора Качински: «Мы не первые, кто замечает, что современный мир сходит с ума. Такое положение вещей не естественно для человеческого общества».

 

Олег проснулся в своей постели, как много лет назад. Он еще лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь тонким утренним сном. В комнате пахло чистым бельём и свежей побелкой. Лёгкая штора на окне лениво нежилась в золотистых солнечных струях, наполняющих комнату уютным свечением. Олег прислушался. Тихо. Только смутное эхо будничного коктейля городских звуков. Мама куда-то ушла. Он повернулся на другой бок и опять побежал, перезаряжая на ходу автомат. Он снова воевал один с целым миром. Со странным гулом, перерастающим в звон, заходили на бреющий полет самолеты. Всё вокруг взрывалось и горело. Самолеты скрылись за горным массивом, но звон остался. Потом он стих. И снова повторился. Олег рывком выскочил из сна и, кое-как напялив на себя простыню, которой укрывался, сонно сопя, пошёл открывать дверь. «Почему мама не взяла ключ?»

Открыв замок, он повернулся спиной к двери и, кутаясь в простыню, направился в спальню. Дверь позади него отворилась. Но маминых шагов и голоса Олег не услышал. Он обернулся и увидел девушку. Или девочку. Спросонья он не разглядел. Но понял, что его вид произвел на неё впечатление. Потому что девушка ничего не говорила и не двигалась. Женской гипсовой скульптурой она темнела в дверном проеме.

– Проходите, – сказал Олег и, поняв, что этим лишь добавил скульптуре монументальности, подошел к ней и, переступая босыми ногами, добавил: «Вы к маме? Она сейчас придёт. Наверное».

Перед ним стояла тоненькая девушка лет девятнадцати. Олег взглянул ей в глаза и подобно неосторожному космонавту, сорвался и, отчаянно размахивая простыней как белым флагом, полетел прочь от корабля в открытый космос. Олег даже ощутил невесомость. Его ноги потеряли опору, и он прислонился плечом к стене.

– Вы – Олег? – спросила она робко.

– Да, – ответил Олег и стал судорожно соображать, откуда она его знает, и зачем она явилась.

– Меня зовут Вероника. Я лет на десять младше Вас. Но я Вас помню. Я живу с родителями в первом подъезде.

Волосы цвета спелой пшеницы, серые глаза, красивые руки с изящными пальчиками. А рот! Что за рот!

– Так мы соседи! – обрадовался Олег. – Проходи!

– Я лучше позже зайду, когда Маргарита Васильевна будет дома.

– Хорошо. Заходи!

 

Олег уехал учиться сразу после десятого класса. Ему было семнадцать. Значит, этой девчонке было тогда лет семь? Он попытался вспомнить семилетнюю девочку с соломенными волосами и большими серыми глазами. Но припомнились только стайки маленьких девчонок в ситцевых платьишках, которые прыгали через резинку. Найти среди них эту красавицу он не смог.

«Что за безумие? – думал Олег, одеваясь. – Уровень гормонов у меня, видно, подскочил. Надо с Мариной дальше продвигаться, а то я на всех девчонок скоро кидаться начну».

 

– К тебе тут девчонка приходила молоденькая, – сказал Олег вернувшейся с рынка матери. – Она сказала, как её зовут, да я не запомнил.

– Светловолосая, худенькая? Это Вероника. Ты не помнишь её?

– Нет.

– Хорошая девочка. Ни с кем не дружит, – мама присела рядом с Олегом и заглянула в его глаза. – Может быть, подружишься с ней? А то тридцать лет скоро, а всё один.

– Нет. Да и не один я.

 

Усталое солнце пошло спать за гору, укутываясь в покрывало из розовых облаков. На земле, словно потягивающиеся кошки, томно распластались узкие тени фруктовых деревьев. В небе медленно растворялась синька. Олег сидел на деревянном крылечке и, подставив лицо солнечным лучам, наслаждался закатом. Родители уехали домой, и он остался на даче один.

Старый сарай, радостно скрипнув дверью, встретил Олега запахом плесени и пыли. Олегу нужны были стеклянные банки, фарфоровые тарелки, кастрюли, миски, ковшики, воронки и другая утварь. Всё это здесь было в избытке. Олег выгнал из кастрюль и мисок пауков, стряхнул пыль и паутину, вынес посуду на свежий воздух, тщательно вымыл и разложил для сушки. Нашёл старый противогаз, почистил его. Набил морозильную камеру холодильника пакетами с водой.

Затем он вынес из дома советскую раскладушку, поставил прямо на землю и лёг на неё, закинув руку за голову. Небо вовсю синело над Олегом, деревья шептались, довольные, что лёгкий ветерок принес прохладу. На все лады шумели и трещали насекомые. Где-то вдали сердито лаяла собака.

Жить бы вот так, в тишине и покое! Любить, растить детей, радоваться жизни. Но ведь нет! Всегда найдутся ублюдки, которые захотят отнять у тебя эту жизнь, изнасиловать твою любимую и убить твоих детей! Мразь! Они плодятся как тараканы! Я не люблю убивать. В отличие от них, мне не нравится убивать. Но я буду. Буду. Я буду их убивать! Я омочу руки в их крови. По локти. Нет, по самые плечи. Я буду купаться и плескаться в их крови! А их плоть смешаю с их же дерьмом и разбросаю по округе.

 

Утром, закончив свои дела, Олег на автобусе поехал к родителям. Он вышел в центре города и на ходу позвонил Марине.

– Здравствуй, Милая!

– Привет.

– Ты не выспалась? Или грустишь о чем-то?

– Нет.

– Случилось что-то?

– Да нет, ничего.

– Отчего ты печальна тогда?

– Так.

Олег помолчал. Потом сказал:

– Я люблю тебя. И скучаю.

– Я тоже.

Снова молчание.

– Ладно. Я потом позвоню. Пока.

– Пока.

Олег был озадачен. Марина не впустила его в свой мир, просто дистанцировала его. Почему? Он шел с мрачным лицом, останавливался на перекрестках, пропуская машины. Обгонял медленно идущих пешеходов. Но делал все это автоматически. Он пытался понять. Он искал ключ, отгадку, объяснение, но не находил.

 

Накануне Марина и Таня сидели в летнем кафе и пили кофе.

– Странный он какой-то, этот Олег, – говорила Таня, помешивая кофе серебристой ложечкой. – Компьютерщик. Они все с тараканами в голове. Тебе, конечно, видней.

– Мне интересно твоё мнение. Очень.

– Ты ведь не обидишься? Я, прежде всего, о тебе думаю.

– Что ты! Мне как раз нужно во всём разобраться.

– Мне он сразу не понравился. Непонятный. Мутный. Рассуждения о терроризме, о справедливости какие-то. Как эти вещи связаны? Сумасшедший ботаник, одним словом. Если тебя это задевает, ты так и скажи. Сразу. Хорошо?

– Да-да. Ты продолжай. Всё в порядке. Мне интересно твое восприятие.

– Так вот. Мне кажется, тебе нужен совсем другой человек. Предсказуемый, понятный, с устойчивым положением, материально обеспеченный. Чтобы можно было свою жизнь планировать. А с этим разве спланируешь? Неизвестно, что у него завтра на уме будет. Ты согласна?

– Да. Мне тоже так показалось.

– И ещё, смотри. В самом начале ваших отношений он к маме уехал. Он к тому же маменькин сынок! В общем, это не твоя партия. Будешь с ним нянчиться всю жизнь. Сопельки ему вытирать. Тебе это надо? У моего Аркадия приятель есть. Солидный мужчина. Знаешь, на какой машине ездит? Закачаешься! Давай я вас познакомлю!

– Нет. Пока не нужно. Я должна подумать обо всем.

 

Дома Олега ждал дядя Вадим. Он протянул для приветствия широкую ладонь с узловатыми пальцами. Загорелое лицо, умный взгляд, прямой рот, колечки седых волос на груди.

– Съездим к бабушке с дедушкой?

Олег согласно кивнул.

Через час, опираясь рукой на окрашенную голубой краской железную оградку, он стоял около двух старых могил. Ветер перебирал его волосы, колыхал ленивую траву и покачивал ветки старых сосен. Мама прибиралась на могилках, дядя Вадим с отцом сидели на скамейке. С чёрно-белых фотографий на Олега смотрели его ушедшие навсегда родственники. Торжественный дед с орденами на груди и бабушка с тихой грустью в глазах. Они жили, дышали, о чём-то переживали, любили, теряли, боролись, плакали и смеялись, дорожили чем-то, рожали детей, воспитывали их, ходили на работу. Они строили дом, создавали уют, встречали Новый Год, радовались покупкам. Теперь нет ни их, ни их вещей, ни их дома. Точнее, дом стоит, но это уже не их дом. В нём живут чужие люди. Только голубая квадратная ограда с закрываемой на проволочку калиткой, солнце и стрёкот кузнечиков в траве. И никогда не меняющиеся чёрно-белые лица. И глаза, всегда одинаково глядящие на заросшие бурьяном соседние могилы. Наверное, они боялись болезней и смерти. Теперь у них все это позади. Олег посмотрел вверх. За мохнатыми сосновыми ветками светилась голубая бездна неба. Ни облачка!

– Смертью! Пахнет смертью! – выкрикнула появившаяся из-за могил девочка-подросток с безумными и полными ужаса глазами.

Все обернулись. Съехавший набок головной платок, бледное нездоровое лицо, платье не по размеру. Она приближалась неестественной подпрыгивающей походкой, указывая пальцем на Олега.

– От него! Смертью пахнет!

 

Девочку давно прогнали, но мама все никак не могла успокоиться.

– Надо же, что выдумала! Я понимаю, она больная, но всё-таки… Нельзя же так!

– Не бери в голову, – сказал Олег. – Всё это ерунда.

 

Из манифеста Теодора Качински: «Наши жизни зависят от решений, принимаемых другими людьми; мы не контролируем эти решения и обычно даже не знаем людей, которые их принимают».