Я – террорист

 

Современный радикальный роман

 

 

 

 

Поезд негромко лязгнул чем-то, и за окном вагона медленно поплыли влево две родные фигуры на унылой серой плоскости асфальтного перрона. Они прощально махали руками. Мать попыталась идти напротив вагонного окна, но быстро отстала. Одной рукой она прижимала платок к губам, а другой продолжала махать Олегу. Её силуэт уменьшался в размерах, пока совсем не растворился в сизых сумерках.

В сумке Олега, завернутое в одежду, лежало взрывное устройство (ВУ), поэтому в этот раз он собирался быть заурядным, тихим и неприметным пассажиром. Он расплатился за постельное бельё, постелил себе и забрался на верхнюю полку. Уткнувшись подбородком в подушку, он глядел сквозь пыльное стекло на скучные пейзажи.

В купе запахло луком, вареной курицей и копчёной колбасой. Внизу разговаривали двое.

– Давайте за знакомство. По пятьдесят.

– Даже не знаю!

– Для аппетита.

– Нельзя в поезде, оштрафуют.

– А мы сейчас дверь закроем.

Лязгнула дверь.

– Теперь полный порядок. Давай! У меня и стаканчики есть.

Бутылка стеклянно звякнула о стакан, что-то радостно пролепетала, и в купе запахло спиртом.

Олег ничего не имел против спирта. Он ровно относился к пьяным людям. Потому что люди всегда остаются людьми, независимо от того, пьяны они или нет, и насколько пьяны. Олег ненавидел скотов в человеческом обличье. А пьяные скоты были ему особенно омерзительны. Если трезвый скот еще может скрываться за приличиями, то пьяный скот не может и не хочет этого делать. Он настаивает на своем скотстве, он утверждает его. Олег поморщился от этих мыслей. Он избрал тактику затаившегося крокодила и решил до конца притворяться корягой.

Подумалось о Марине. Олег не звонил ей в последние дни. Она тоже не звонила. Получалось, что он не сообщил ей о своем приезде. Пусть будет сюрприз. Глядя на проявляющееся в синеватом стекле отражение собственного лица, Олег вспомнил, как впервые надолго уезжал из родного города. Так же поездом он ехал учиться. Предвкушение жизни радостным пульсом билось в его семнадцатилетнем теле. Безудержно хотелось жить, открывать мир, любить, находить друзей. Хотелось радоваться жизни и дарить радость другим. «Это был я?» Стук колес убаюкивал Олега, перед глазами поплыли причудливые картины, в которых фантастика смешивалась с реальностью. Вот он, маленький, сидит на руках у матери. «Года два, наверное, – думал Олег, глядя на себя со стороны. – Большая круглая голова с нежными, пушистыми волосиками. Молодая мама». Вот он стоит посреди какой-то фермы, а вокруг него ходят львы. Пять или шесть. Жёсткая пыльная шерсть поднимается у них на лопатках, когда они проходят мимо Олега, едва не толкая его. Они злобно смотрят, но не рычат и не нападают. Дикие глаза, жёлтые клыки и запах звериной мочи. Теперь Олег в шумной веселой компании едет на шикарном чёрном катафалке. Ему подмигивает какой-то тип в чёрном котелке. То ли чёрт, то ли скелет. Тогда непонятно чем подмигивает.

Голоса внизу то пропадали, то появлялись, сливаясь в единый гулкий поток, из которого внезапно выныривали резкие звуки: смех, звук удара стальной чайной ложечкой о тонкое стекло стакана.

– А что есть истина? – вдруг выловило из потока сознание Олега.

«Ничего себе вопросики они обсуждают!» – подумал Олег, просыпаясь от любопытства. Повернувшись на спину, он прислушался. Теперь голосов было три.

– Да нет никакой истины. Выдумки это все!

– Не скажите!

– Нет, ну то, что мы сейчас в поезде едем и за окном темно, это истина.

– Какая же это истина?!

– Ну, это ведь не ложное утверждение, а истинное. Значит, это и есть истина. Для нас. Сейчас.

– Я не об этом говорю. Не о верных или неверных утверждениях. Это все относительно.

– Да ведь истина всегда относительна. Точнее, все истины относительны.

– Это софистика.

– А это демагогия!

Трое дружно засмеялись.

– Мы не разбудим его? Давайте потише.

– Ещё по одной?

– Пожалуй, не стоит. Мне хватит.

– А Вам?

– Да.

Снова что-то прошептала наливаемая в стаканы жидкость.

– Давайте в терминах определимся. Я бы не стал называть истиной верные или неверные утверждения по частным, не сущностным вопросам. Они верны или не верны. Верные утверждения можно также назвать истинными, то есть правильными, соответствующими действительности. Синоним такой применить. И всё. Но вопрос о том, какого цвета у меня носки, или сколько пассажиров в этом вагоне, к истине отношения не имеет.

– А, вот как! Тогда что же имеет?

– Ну… Я не знаю! А Вы как думаете?

– Нету никакой истины, которая была бы для всех одна. Нету и всё! И ценностей общечеловеческих нет. Никаких!

– Как же нет? А не убий, не укради? И так далее.

– Это для Вас ценность, чтобы у других не красть. А для меня, может быть, нет. Я, напротив, может, хочу, чтобы у меня не крали, а я … чтобы чужое брал. И обманывал. Чтобы жил за Ваш счет. И чтобы Вы при этом еще благодарны мне были. Ручки мне целовали.

– Да бросьте!

– Это я так… Образно говоря! Ни одной ценности, общей для всех, не существует. Это точно. Назовите хоть одну.

– Жизнь.

– Нет. Для кого-то ценность, а для кого-то пустяк. Особенно чужая. Чужая кровь – водица. Народная мудрость!

– Вы – страшный человек!

– Я – обычный. Это Вы… философствуете. Знаю я, куда вы клоните!

– Куда же?

– К религии, вере и всему такому. К Богу, короче. Нет никакого Бога.

– Так уж и нет?

– Конечно. Это же вера. А вера, она на то и вера, что … на пустом месте. Доказательств-то никаких!

– Это Вы зря! Вера – это уверенность, основанная на объективном знании.

– На объективном знании основано неверие. На научном знании.

– На каком же таком научном знании?

– Физика, химия и прочее. Естественные науки. Они говорят, что есть материя, и больше ничего.

– Потому что они изучают только материю. Но сейчас и материя такие задачки ученым задает, что … Наука не может объяснить всего. Честные ученые признают это. Как же, по-вашему, произошла жизнь? Случайное соединение двух частиц, потом ещё и ещё, и случайно появилась живая клетка, которая потом эволюционировала до сложных организмов и, в частности, до человека?

– Хотя бы так. Почему нет?

– Бросьте! Во-первых, самые малые частицы настолько сложны, что современная наука только сейчас пытается понять, что же это такое. Во-вторых, вероятность случайного появления живой клетки значительно меньше, чем вероятность того, что в результате взрыва в типографии буквы идеально сложатся в набор романа «Война и мир». ДНК сложнее любого романа. Наука… Вы ещё приведите фразу Гагарина: «в космос летал, Бога не видел!» Нет у науки доказательств того, что Бога нет.

– Наука хотя бы что-то предлагает. А вера вообще основана на мифах, на выдумке.

– Это не так.

– У Вас есть доказательства?

– Доказательства есть. Во-первых, я уже говорил о том, что мир и человек слишком сложны, чтобы появиться в результате случайности. Во-вторых, история христианства. Вы знаете, что все апостолы, кроме Иоанна Богослова, который умер в ссылке своей смертью, были распяты? Им предлагали выбор: отрекись и иди на все четыре стороны или умри на кресте. Они выбрали мучительную смерть.

– Мучеников и у коммунистов хватает.

– Кто, например?

– Зоя Космодемьянская, Александр Матросов.

– Это другое! Они погибли, защищая от врага Родину. Они от Родины не отреклись, от близких своих. А апостолы ради чего на смерть пошли? Ради обмана? Вам не кажется это чушью?

– Мне – нет.

– Почему?

– Потому что сумасшедших фанатиков всегда хватает.

– Это Вы зря. О каком фанатизме Вы говорите?

– О религиозном.

– На фанатизм способны адепты, бездумно воспринимающие установки, предлагаемые им уже в готовом виде. Апостолы же знали Христа при жизни, были его учениками, хоронили его, встречались с ним после воскресения. То есть они сами являлись непосредственными участниками событий, свидетельствуя о которых, они пошли на смерть. Они не могли быть фанатиками просто потому, что никакого учения о воскресении тогда просто не существовало. Они либо мошенники, тогда не понятен смысл мошенничества; либо Христос воскрес, и они достоверно об этом знали.

– Что ещё?

– Чудеса, которые творили святые, в частности, Серафим Саровский и Иоанн Кронштадский. О них есть много достоверных свидетельств.

– Это всё … как раз мошенничество и фальсификация. Что ещё?

– Нетленные мощи святых.

– Чушь! Ещё!

– Посмертные опыты. Клиническая смерть. И даже оккультизм и экстрасенсорика.

– А это-то при чём?

– Это свидетельствует о том, что мир не плоский. Хотя бы о том, что материалисты и Вы, в частности, не правы.

– А я говорил, что я материалист?

– Мне так показалось.

– Я говорил: «может быть». Сейчас я, может быть, материалист, через пять минут буду буддистом, а завтра – свидетелем Иеговы. Я – гибкий человек; и практичный.

– И ещё одно доказательство. Внутренний опыт, свидетельство сердца.

– Это голый субъективизм! Вы знаете, о чём мое сердце свидетельствует, во что я верю?

– Во что же?

– В то, что всё продается, все продаются. Люди поступают так, как им выгодно, а не из каких-то там … высших соображений.

– Значит, никакие доказательства для Вас ровным счетом ничего не значат?

– Вы начинаете кое-что понимать!

 

Дома Олег принял душ и с одним полотенцем на бедрах лег на мохнатый ковер в белой комнате. Расслабившись, он почувствовал, что мысли о Марине, и сама Марина лишают его твёрдости. Они медленно подтачивают уверенность в правильности пути, который последнее время Олег считал единственным.

Олег выключил мобильный телефон, и весь день просидел дома. Он пробовал спать, но ничего не получилось. Когда на город навалился синий вечер, Олег вышел на улицу. В детстве Олег боялся темноты. Но сейчас он ценил её, как надежного друга. Он доверял ей и рассчитывал не неё. Темнота – друг не только для молодежи, но и для хищников всех пород. Блестящий чёрный джип с нужными номерами оказался там, где и ожидал Олег – на стоянке у казино. Олег зашел в тень, надел тёмные очки, красную бейсболку козырьком назад и широкую белую футболку. Завязывая на левом колене белый платок, он поймал себя на том, что не испытывает к Чебышеву ненависти. «Надо просто сделать эту работу, – решил он. – Довести дело до конца». Дождавшись подходящего момента, Олег нырнул вниз, прополз между стеной и рядом машин, закрепил взрывное устройство под кузовом джипа, вынырнул с противоположной стороны, свернул в тёмный проходной двор, на ходу снял очки, футболку и бейсболку, отвязал платок с ноги; сунул всё это в пакет и вышел на другую улицу. Светловолосый парень в темных джинсах, тонкой клетчатой рубашке, с чёрным пакетом-майкой в руке шёл домой после длинного трудового дня. Так, наверное, думали прохожие, глядя на Олега. Его сосредоточенность вполне можно было принять за усталость.

Олег обошел квартал вокруг, вышел на улицу, где располагалось казино, сел за столик в уличном кафе и заказал себе чёрный чай с пирожным. Он отхлёбывал терпкий несладкий чай и наблюдал за входом в казино. Джип блестел массивным куском чёрного стекла метрах в ста пятидесяти. Взяв пузатый фарфоровый чайник, Олег снова наполнил свою чашку и заказал ещё пирожное. Теперь чай оказался более терпким и приятным. Время шло, но объекты не появлялись. Олег стал думать о смене места, но джип вдруг задорно присвистнул, моргнул фарами, и около него показались трое знакомых Олегу мужчин. Когда джип с пассажирами начал сдавать назад, Олег сунул руку в карман, не вынимая её оттуда, включил рацию и нажал кнопку передачи. Он увидел, как автомобиль вздрогнул и одновременно выстрелил во все стороны. В лицо и грудь Олега ударила воздушная волна, столик покачнулся, и пустая чайная чашка упала на бок. Искореженный капот взлетел до пятого этажа и, перевернувшись в воздухе, звонко упал на другой стороне улицы. Разноголосо взвыли все автомобили вокруг. На проезжую часть и тротуар градом посыпались осколки. Белёсый дым поглотил то, что несколько секунд назад было хорошим автомобилем, а теперь напоминало лопнувшую консервную банку.

 

Из манифеста Теодора Качински: «Нам кажется, что мы живем в свободном обществе, потому что нам принадлежит некоторое количество гарантированных конституцией прав. Но эти права не так важны, как кажется. Степень личной свободы скорее определяется экономической и технологической структурой общества, нежели его законами или формой правления».