А из пуза карапузы…

 

 

Безсюжетное повествование о существовании,
безсодержательных записок огрызки,
бессмысленные заметки о детках –
Просто вылилась капля чего-то,
мелковато, а все же работа...

 

 

 

 

Место действия – где-то на задворках какого-то дома

Время действия – как-то днем.

Действующие лица:

Прекрасное создание, достойное почитания,

Ценитель красоты,

Любитель жрачки,

По обе стороны по маме.

 

Мама была розовая как рассветное утро – розовая юбка с розовыми оборками, розовый топик, в вырезе которого розовела молодая грудь, розовый лак на ногтях, розовая помада на губах, розовый ребенок под мышкой. Мама была сплошь розовая, столь же розовая была ее малышка, которую мама, подойдя к песочнице, водрузила в самый центр, и на фоне золотистого дня они цвели и благоухали на всю детскую площадку. Паша подскочил к девочке и уставился на нее широко распахнутыми недоуменными глазенками: «Мама, смотри кто?». Следом подскочил Гриша и уставился на розовое дите также очумело, как и брат, однако какое-то недовольно-критичное чувство явственно читалось на его лице:

– Кто, кто? Девочка. Вроде, – и, зайдя с другой стороны и, слегка поковыряв там песочек, утвердительно дернул головой.

Девочка надула щеки и, пуская пузырящиеся слюни, немигающим взором глядела на свалившихся неведомо откуда почитателей, ни капли не смущаясь повышенным вниманием к своей персоне и абсолютно разделяя все восторги окружающих по ее поводу.

– Ага. Мама. А у нас такой нет. У нас только Гриша. И кошки. Давай, такую же ты родишь. В юбочке. А?

– Не сейчас. Ладно? – с необъяснимым отсутствием радости отозвалась мать.

– Сейчас. Сейчас. – капризно топнул ногой Павлик – Мы хочем, Да, Гриша?

Девочка, кокетливо поправив расшитый розами берет, перетянула одну сторону мордочки на другую и, старательно пуча глазенки, замерла на секунду в ожидании оваций. Гриша зеркально отобразил ее гримасу, и неодобрительно пробубнил, клоня голову вправо и как-то особенно выразительно ею потряхивая:

– Я не хочу вообще-то. Я шоколадку хочу.

– А девочку? У нас же нет девочки. – Пашины очи сияли все тем же восхищением, в лучах которого купалось и нежилось прекрасное, утопающее в рюшах и ерзающее по песку, создание.

– У нас и шоколадки нет. – сварливо отозвался Гриша, и с нескрываемым, открыто демонстрируемым коварством добавил -Мама, купи мне шоколадку. А Паше – девочку. Он хочет.

– Да не хочу я. – Счастье мгновенно испарилось с Пашиной физиономии. – Тогда и мне – шоколадку. Причем яйцо лучше. Только с человеком-пауком. Ну её, девочку. В юбочке еще. Пойдем, мама. Кому вообще такие девочки нужны.

Павлик презрительно отвернулся от объекта своего недавнего обожания и двинулся в сторону магазина, независимо засунув руки в карманы. Гриша топал рядышком, уверенно и самодовольно посапывая на ходу и наслаждаясь всей полнотой умиротворения, переполняющего шароподобный сосуд его тела.

 

Еще немного о воспитании.

Проявляйте терпение и выдержку в общении с ребенком. Возьмем, к примеру, реальную ситуацию. Ваш ребенок совершил очередную гадость во время прогулки во дворе – ну чего-то там натворил, отчего сердце ваше бешено заколотилось в груди, мускулы пришли в состояние готовности, а язык нетерпеливо заворочался во рту в непреодолимом стремлении выплюнуть вовне все накопленное за долгие годы вашего сосуществования с дитем под одной крышей. Не торопитесь. Поговорите с ним. Участливо спросите его, почему он так поступил. Он вам обязательно ответит, тараща на вас глаза с невыразимым раскаяньем: «Я больше так не буду. Никогда. Никогда. Ну можно я пойду погуляю». «Нет» – решительно и твердо заявляете вы, грозно нахмурив брови – Нам необходимо поговорить с тобой крайне серьезно, дабы прояснить обстановку и прийти к какому-то консенсусу в сфере твоего поведенческого беспредела. Ты разве не понимаешь, до чего это все серьезно?» – вопрошаете вы, взирая на него и крепко сжимая за локоть, чтобы не убежал. Дети существа бегучие. Выстоять на одном месте им очень сложно, поэтому их следует поддерживать. Тем более, что это только начало. Потом вы можете рассказать вашему ребенку длинную историю становления вашей личности, а также привести в пример некоторые исторические факты из жизни разных знаменитых людей, к которым ни один человек не может остаться равнодушным. Не останется равнодушным и ваш сын. Он уже ерзает на месте, пытаясь выскользнуть из вашей руки, он уже почти ползает по земле, поистине сокрушаясь о своем проступке. А вокруг носятся счастливые безмятежные дети, и выковыривают червяков, и поколачивают друг по дружке восхитительными корягами… Но вы продолжаете. Вы говорите о своих надеждах и мечтах, о своей непростой беременности, о токсикозе, истязающем ваш организм, пока вы вынашивали его шкодливое тело, которое так неосмотрительно нынче ведет себя на улице. Плавно переходите на соседского мальчика Ваню, который никогда…, и на мальчика Витю, который ни в коем случае…, и не забываете, конечно, о Роме, которому в голову бы не пришло… Ваш ребенок уже плачет. Он заливается горючими слезами, заполняя все вокруг потоками неудержимого раскаяния. А вы переходите к его будущему, которое обязательно настигнет его, если он…( далее просто полет фантазии минут на двадцать пять). Он подавлен, он укрощен. Теперь его можно выпускать, но не без последнего напутственного слова. «Я бы много могла еще говорить» – строго сообщаете вы, чувствуя как пружинкой вытянулось его тело, наблюдая безнадежные огоньки, замерцавшие в его глазах. «Но думаю, что этого достаточно» – милостиво добавляете вы, неожиданно ослабляя свою железную хватку. Он судорожно рвется в бок, но вы захватываете его в материнское обьятье: «Это все я тебе говорю, потому что очень тебя люблю. Помни это» – говорите вы ласково и строго одновременно ( можно потренироваться перед зеркалом). «Он делает попытку освободиться, но, понимая всю тщетность своих усилий, смиряется и покорно отзывается: «Я тебя тоже люблю. Можно я уже пойду?». «Иди» – любовно говорите вы, с удовлетворением и чувством выполненного долга глядя как он, пошатываясь от пережитого испытания, бредет к своим сотоварищам. Это и называется воспитание словом, которое разит почище кулака и оставляет неизгладимый след не на нежной розовой попе, а на всем организме в целом и на душе в частности.

 

Дети живут так серьезно, не ведая, что можно жить как-то иначе. Они серьезно хохочут, серьезно притворяются, серьезно играют, полностью погружаясь в другую реальность, а, исчерпав все ее возможности, возвращаются обратно и на полном серьезе придумывают что-то новое. Они так по-настоящему отдаются каждому мгновению, внедряют свои тела в центр любого события, и крутят и вертят каждой его составляющей, как им вздумается. У них кукольные мордашки, игрушечные тела, солнечными зайчиками скачут они по головам настоящих людей, запрыгивают в их глаза, ослепляя на мгновение, вызывая в их душах невольное желание стряхнуть их вниз мягким движением головы. Но ведь они такие серьезные. От них нельзя отмахнуться. Они падают и подымаются, самозабвенно рыдают и внезапно успокаиваются. Они вплетают свои тела в сверкающую паутину сегодняшнего дня, каждой клеточкой своей живут они здесь и сейчас, искусно маневрируя между настоящими вещами и их игрушечными макетами. Они выливаются на поверхность дня без остатка и прыгают под грозным ослепительным небом, вывернувшись наизнанку, наружу душой, неприкрытой никакими одеждами, такой обнаженной, что смотреть страшно. Такие смешные – в своей безграничной серьезности, такие непонятные – в своей абсолютной адекватности, такие беззащитные – в своей предельной открытости. Совсем беззащитные, трепещет их плоть под порывами ветра, прикрытая кожицей тончайшей, сквозь которую все вены проступают, все внутренности просачиваются. Да, убереги же ты их, Господи, если ты есть где-нибудь на земле этой!