Михаил Кобец
РассказФрагмент романа "It's mу life". Автор ищет издателя.
Оглавление 4. Часть 4 5. Часть 5 6. Часть 6 Часть 5
Ладно. Оставим эту тему. А о чем поговорим? Давайте – о том, как я попал в сумасшедший дом. Это уже в Кривом Роге случилось. Приехал я на несколько дней в гости к маме, а оказалось, что приехал на три недели пролечиться на Большевике, в гости к врачам.
Почему так получилось? Потому, что «в начале – было слово». Говоря иначе: как всякий уважающий себя гениальный, но не признанный обществом писатель, я считал необходимым побывать в сумасшедшем доме. Но не мог же я пойти к психиатру и сказать: «друг, мне для уверенности в собственном таланте, а равно и для биографии, нужно полежать в психушке». Ну что подумал бы обо мне психиатр? И не в том даже дело, что просьба моя немного странная, а в том, что в Советском Союзе бред никем не признанного писателя изучал не психиатр, а следователь КГБ.
Вот тут у меня и вышла заминка: к психиатру пойти не могу, а к следователю – не хочу. Роль жертвы коммунизма меня, откровенно говоря, не привлекала. Сумасшествие – оно как-то спокойнее и роднее. От коммунизма лучше держаться подальше.
Хорошо. То есть, конечно, ничего хорошего. К тому времени, когда я оказался под микроскопом психиатров, к 93 году, мне удалось избавиться от девственных иллюзий по поводу обязательного утверждения собственного сумасшествия для всякого таланта. Для таланта, как и для его утверждения, нужно совсем другое. А именно: деньги. Я это понял и уже не жаждал попасть на приём к психиатру. Но Судьба распорядилась иначе.
Случилось это после моей первой, с позволения сказать, близости. В 1993 году, когда мне исполнилось тридцать лет. Суть в том именно, что никакой близости не вышло. Вместе с тем, барышня получила всё, что хотела. Язык и пальцы, в отличие от основного инструмента, готовы всегда. Ну, а мне как быть? Конечно, я расстроился, но не столько из-за того, что член не стоял, сколько из-за того, что эта барышня использовала меня и выбросила – как выжатый лимон. Получила свое, а дальше – хоть трава не расти: повернулась к стене – и спать. Ну, понятное дело: мне захотелось разрезать её на части и спустить в унитаз. Но как человек с определенными странностями, я не в состоянии вредить окружающим, могу только себе самому. Поэтому я пошёл в кухню, взял нож и разрезал себе руку. Левую. Кровищи было – весь пол. Вытирал полотенцем. Сейчас, правда, осталось только два небольших шрама. Даже удивительно: мясо ломтями висело, а сейчас – почти ничего не видно.
Так вот: руку-то я разрезал, это да, но вовсе не для того, чтобы покончить самоубийством у постели использовавшей меня сучки. Этого ещё не хватало. Хотел выпустить энергию, освободиться от разочарования. Тут ещё в том дело, что барышня эта была первым читателем «Меланхолии». Тогда я закончил ныне уничтоженный вариант (не получилось то, что хотел). А ведь я работал на износ. В буквальном смысле: едва не умер от перенапряжения.
И вот я доверился этой барышне. В частности – доверил страхи свои о сексуальной несостоятельности – мне казалось, что я только посмешище для женщин: слишком самодовольный и темпераментный, ну, и всё прочее в том же роде. Да: я поделился с нею надеждами своими и страхами. И вовсе я не жаждал любви или какой-либо ещё гнусности, хотелось чего-то, что банально принято называть пониманием. И ничего больше. А что барышня? Она, видите ли, возбудилась и захотела со мной переспать. Понимаете? У неё зачесалось в причинном месте, а мне в одно мгновение нужно разрушить мир, в котором я жил тридцать лет.
На следующий день я не смог подняться с кровати. Не было сил. И последующие три дня точно так же смотрел в потолок и думал о том, что не смогу жить с таким позором и с таким обманом. Говорю же – такое чувство, словно вынули Душу и вытерли о нее ноги. А умирать не хотелось. Мне умирать не хотелось никогда. В самых страшных и в самых унизительных ситуациях. Действительно: и псу живому лучше, чем мертвому льву.
Вот и пришлось согласиться с тем, что необходимо переждать этот морально-сексуальный кризис в сумасшедшем доме. Под воздействием всякого рода медикаментов и наркотиков.
В первые дни моего пребывания в больнице, несмотря на довольно либеральное отношение к пациентам (на выходные отпускали домой и прочее), мне не разрешали не только на улицу выходить, но даже следили за тем, чтобы я не стоял у окна. Я ведь поступил с диагнозом «попытка суицида» (хоть и не было никакой попытки, дурость одна и блажь), вот они, врачи то есть, и опасались подвигов с моей стороны. Но, убедившись, что я не собираюсь изображать из себя покойника, отношение ко мне изменилось в лучшую сторону. Правда, время от времени, заведующая отделением обещала отправить меня в буйное отделение за постоянное нарушение распорядка дня и некоторые странности поведения. А из странностей всего-то и было, что я любил лежать в коридоре на полу и сочинять стихи.
Уже после выписки из больницы мне нравилось в беседе с кем-либо, даже с едва знакомым человеком, этак ненавязчиво, как бы случайно, упомянуть о том, что вот, дескать, недавно выписался из психоневрологического диспансера. Я говорил «из сумасшедшего дома». Лучше звучит, правда? Мне хотелось понаблюдать за реакцией собеседника. Но, к величайшему моему огорчению, удивлялись мало. Видимо, в представлении окружающих, посещение психушки было вполне закономерным событием моего стиля жизни. Хорошего же мнения обо мне окружающие! Наверное, они думали, что я шизофреник по определению, даже без справки от врача. И если – таки да – они думали это, то напрасно: у меня нет шизофрении. Уж в этом можно не сомневаться: у меня маниакально-депрессивный психоз. А две болячки на одну голову – это непозволительная роскошь. Даже для такого талантливого писателя, как я.
Через три недели меня выписали из больницы и я уехал Харьков. Хотя врачи выписывать меня не хотели. Они рекомендовали усиленный курс лечения, минимум на шесть месяцев. Зачем это нужно? Я уже пришел, что называется, в себя. Начал писать стихи и миниатюры. Читал их своим соседям по палате, врачам и нянечкам. Соседям нравилось все. Признали меня поэтом, уровня Пастернака. Чем я очень гордился. Хотя и понимал, что Пастернака, Ахматову и Мандельштама я могу только слушать, а вот с Ницше, Кьеркегором или с Иовом – разговаривать на равных. Но это не суть важно.
Врачи, когда слушали мои стихотворения и миниатюры, переглядывались между собой и многозначительно кивали головами. А нянечки… все нянечки у нас в отделении были добрыми и душевными людьми, они реагировали иначе. Гладили меня по голове и плакали.
Оглавление 4. Часть 4 5. Часть 5 6. Часть 6 |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|