Ты

 

Купить в журнале за декабрь 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

У тебя изводящие бесконечные черновики, у меня их не будет, некогда править: скоро времени больше не будет. Ты в детстве в погреб упал, благо, отец подхватил, мне боязнью высоты всю жизнь страдать, от пролога к эпилогу сквозь непременный туман продвигаясь. Ты другим быть не умеешь, с этим мне ничего не поделать.

Было надтреснуто, тревожно, гестаповато. В грустной моде лишние люди, наблюдающие мгновения маленького человека. Время шуршало мышью, поедающей сыр в мышеловке. Время себя доедало и вместе с собой всех не попадающих в колею, продавленную в распутной грязи, в бесконечной распутице не забываемым святым мужиком, покорившим царицу и ее полковника-мужа-и-самодержца.

Ты тянешься к небу. Я в землю врастаю. У тебя всё чересчур, у меня стушевалось. Тушь рыжеет по краям, выцветая. Февраль, чернила, метельное буйство, осень – желтеющий вдоль тропы Левитан.

Поскольку ни один идущий не знает, где тропа начинается и где завершится, предположить о ее форме можно всё, что угодно: извилистая, сама с собою пересекающаяся, замкнутая сама на себя, начало с концом совпадает. Человек идет по тропе, над нею не возносясь, как ее форму узнает? А если чудо случится и на миг вознесется, вернувшись, всё равно не запомнит.

Ведь память есть нечто отдельное от меня. Не я памятью, память мной управляет. Тот, кого вспоминаю, зовет, и не ответить на призыв не могу. Память справа, беспамятство слева, втроем идем по тропе. Стараюсь забыть – швыряю налево, лелею – прошу справа принять. В таких вещах ты не слишком еще щепетилен. Вот, тоже словечко, из Лондона: щепетить – наряжаться! У языка своя, не всегда понятная память.

Всё о памяти, да о памяти, а ее без забвения не бывает, как зла без добра. Что бы делал я без забвения, как бы тебя сочинял? А сочинив, вырубил из небытия, чтобы, ожив, покинул меня, унося общую тайну. Как с ней поступишь? Вышвырнешь за ненадобностью? Предашь забвению? Не знаешь? Значит, и мне не узнать, и тебя вместе с нею выслеживать, ворошить, теребить, под кваканье за волосы себя тащить из беспамятства, подстегивая ассоциациями, тень на плетень аллюзиями наводить. Хорошо, коль удастся себя успокоить, рассматривая на плетне глиняные сосуды, водруженные для просушки, про себя размышляя: разбей – сколько бы остраконов рассыпалось? Сколько слов на одном? Достало бы для рассказа о тайне, о жизни и о судьбе?

Тропа – двойная сплошная, близкая даль и дальняя память – назад не свернуть. За горизонтом блестящий звон шпор, светлых мечей обнажение, искристое шелестение четок. Вперед, не задерживаясь, только вперед! Прошлое подгоняет, себя из себя изгоняя, серебристые летящие контуры в воздух счастливый бросая, вспорхнувшую бабочку-балерину, вознесенную мощью тонкого танцовщика: лотос над гадкой болотной водой и двойной, совершенно сплошною.

Чуть помедленнее, но – зависит не от тебя – рвутся быстрее, не-остановиться-передохнуть: негде, у тропы нет обочины.

Я иду, очищая тебя от случайных людей, от приклеенных взглядов, от въевшихся запахов, я иду равномерно, ты – порывисто, то быстро, то медленно. И неважно: я – за тобой, или за мной идешь ты. Порядок слов в родном языке совершенно свободный.

Идешь, управляем движением, назад не оборачиваясь, не всматриваясь вперед, и странствующий страх стремится тебя обогнать. Зато сам, нагибаясь, слова подбираешь. Против истины погрешу, сказав, что, идя по тропе, только тебя вспоминаю. Иду, людей в понятия превращая, а несуразнейшие отвлеченности – напротив, в людей.

Ты гребёшь, выламывая суставы, течение безнадёжно сильней – уносит в бесконечность, в которой растворяешься без остатка, до последней пролитой капли. На белом, скатерти или рубахе, она расплывется мутным винным пятном с краями неровными, не отстирать.

Движемся мы во времени: оно в нас и мы в нём протекая. Живые – вокруг тебя, вокруг меня – мёртвые, сквозь них мне к тебе пробираться. Ведь мы – едино чужие и чуждо единые. Как у пророка: розно единые существа, идущие в разные стороны вместе: каждый идет в направлении лица своего, куда дух идет – туда и идут, не оборачиваясь, идя.

Не оборачиваясь – в мутное пыльное время, шапка по Сеньке, по эпохе эпитеты, жара по зиме: к батарее не прикоснуться. Белы сугробы огромны. Ветра оглушительно холодны. Солнечно, мёрзло. Шарф от дыхания намокает. Вдохнул-выдохнул на ветру – вмиг ледяной коркой покрылся. Тоскливо в ожидании лета, долгого, почти бесконечного – вплоть до зимы, нескончаемо дотла продувающей. Зима неотвязно, как мир с войной, связана с летом. Цепь следствий-причин не размыкаема, ключа не было и не будет. И я не разомкну: сама, размокнув, рассыплется, и нарисуется в луже мелкий пунктир, робкая рябь отъединенных событий, размытых образов, отрывочных мыслей.

Цепь – это жизнь, пунктир – это память? Одна из черточек – книги, вначале без переплета, со скрепкой. Читаю я мало, читанное тобой перечитываю, вспоминая то, что ты позабыл. Несчастную Жучку, которую храбро Тема спасал. Затем в твердом уже переплете узнаю о горничной Тане, в ванне Тему купавшей, забеременевшей от Артемия Николаевича, восемнадцатилетнего гимназиста, его матерью без ведома паныча из дому удаленной. Благодатный сюжет: не знаменитые руки матери, их – наизусть, а фрейдистские руки служанки, которым до тебя не дотянуться, и ты не спрашиваешь: почему?

А потому, что вы с ней сидели в третьем ряду, у окна, парта вторая от точки отсчета, учительского стола на возвышении – класс обозревать. Ты у окна, она у прохода. Сидит – взгляд на вас, поверх голов – когда поднимается. Парта чёрная, мы – коричневые: цвет формы, для ношения обязательной. Лица и кисти рук выпростаны в серую, враждебную атмосферу – класса, страны и эпохи. За окном мутно, бесцветно, ты туда смотришь, делая вид, что соседка тебя не волнует. Как получается, ты не знаешь. Кто тебе скажет?

Никто ни о чём не говорит. Ты с ней тем более. После урока не о чем, на уроке – одни междометия, частотность которых растет во время контрольных, главное – быстро всё написать, положив ручку, тетрадь отодвинуть – закончил и проверяю. У нее нежно, округло написана дата, заглавие, остались задачи или же сочинение, и то и другое ей недоступное. Чтобы шепот не был услышан, придвигаешься ближе, рука не нужна – проверяешь.

Ты распадаешься: рот шёпотом что-то диктует, глаза за враждебным миром следят, дыхание чаще, время плавится и плывет. Правая рука – это ты, подбирающийся ближе и ближе, вкрадчиво ткани касаясь. Короткое слово, кротко крадущаяся рука. Диктуется, смотрится двойником, другом-оруженосцем в коричневых латах, от которых отделилась рука, огромно тебя поглотившая и от тебя отделившаяся.

Этого ты не знаешь. Но знаю я: никогда такого бесконечного больше не будет и никогда не забудется.

Золотящиеся на шее, светящиеся на солнце пушинки, в них родинка притаилась. Вся – тонкая, гибкая, ломкая азиатчинка, взгляд немых глаз вниз постоянно, на тебя редко, резко, мгновенно.

Рука, тропу торящая робко, легка, мизинцем коснувшись, охватывает колено. И выше, смелей, до помрачения, набухания, сбоя дыхания. Округло, долго полной раскрытой ладонью. Сильней, и одержимо, пронзительно, музыкой многоцветной взрывается: вулкан на экране выкипает лавой красной подземной, по отрогам горы растекается, белкой-мыслью по древу, беспредельность охватывая.

Держать паузу? Пауза держит тебя!

В ответ – взгляд мгновенный, остро – в тебя. Блеснув, искра исчезла, пропала, потухла раскованная раскосость, непостижная азиатчинка.

И – спустя жизнь: снизу и вверх, удивленно, рифм неисповедимостью: звонить-не-звонить?

Крутится-вертится: нет, не звонить.

Крутится-вертится: нет, позвонить.

Самовластно выгнувшийся натянутый лук, отрицающий всё, что не он, в зияющий звон, в иное измерение уходящий. Левая рука – у Микеланджело сотворенный протягивает ее к сотворившему – не ведая, что творит правая, лежит на черной поверхности. Галатее, о которой не ведаешь, слова ни к чему, да и подходящих ты не находишь, не зная: их нет. О тайне твоей никто никогда, кроме меня, не узнает. Для нее это не тайна. Может, невзначай и припомнит, как бледной тенью, завидуя, Лилит от нее отлетела.

Звонок. Отвернуться, отпрянуть, оттянув пиджак, крышку парты откинув, не пошатнувшись, подняться навстречу усикам на стене между бакенбардами и бородой: Меж тем рука всё далее ползет, Вот круглая коленочка... Ты еще не читал. А усики – над мундиром, под ним обтягивающие панталоны.

Перемена. Узкое лицо, глаза узкие. Какая теперь и жива ль? О чем говорить, если тогда было не о чем? С кем только ты не говорил-болтал-разговаривал, а я помню ее. То ли за партой соседней сижу и, чуть привстав, вижу руку, то ли на учительском возвышении над забавами юных посмеиваюсь.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.