Ты

 

Купить в журнале за декабрь 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

На тропе прошедшее продолжается в прежнем пространстве. Мала тропа, что успеешь, что в нее вложишь? Сюжет небольшой, одну малую жизнь. Дорога огромна: эпос вместишь, и для романа место останется. Между почтовыми станциями умещаются повести. Пока ждешь лошадей, пообедаешь, по сторонам поглядишь, к кому-то подсядешь. Приедешь, запишешь, снесешь, на гонорар на обед друзей пригласишь. Сколько всего, начиная с Гомера, случилось в дороге! Что тропа? Кто по ней ходит?

Вдоль тропы мелочь животрепещуще копошится: мыши шуршат, елозят ежи, прошмыгнет осторожная крыса. Над ней воробьи, вороны да и голуби. Иное дорога! Волки за зайцами, тигры за лисами, медведи за медом, над ними – чайки орущие, белые никому не нужные вороны, орлы, жрущие падаль.

В отличие от тропы, дорога безлюдна, она для толпы, для однозвучной навозной орды, накатывающейся с востока, для гусеничного гула нашествия с запада. Дорога по мостам над реками пролетает, а возле тропы весной плывут щепки по ручейкам, впадающим в бесконечность. По самой узкой тропе можно пройти. Дорога, сколь бы ни была широка, всегда для толпы недостаточна: та глуха и слепа, многорука, многонога и однолика, каждый дышит в спину, чужим запахом заражается. Гладят, лижут, вминаются, стремясь возбудить и возбудиться.

Дорога открыта, тропа – не частное хронотопа дороги – таинственна, чужому глазу невидима. Дорога пролегает сквозь смрад. Тропа – среди слов. Конечно, живет тропа не только словом единым, но дорога – исключительно грохотом бессловесным. На ней эскадроны пылят и пируют. Траурно, терпеливо, правя карнавальное ремесло, вслушиваясь в голоса, вмерзшие в речь, тянутся дроги.

В отличие от тропы, дорога бесцветна, хруст улиток на ней не услышать. Дорога может возникнуть на месте тропы, но тропа на месте дороги не явится никогда. Покидают тропу – затихает, пропадая в песке, зарастая кустарником, низким, колючим.

Ты идешь, тяжесть не написанного не ощущая. Если упадешь – упаду, побежишь – побегу, остановлюсь, если ты остановишься. Прислушаюсь к безмолвию, в которое жажда жизни капля за каплей бесследно просачивается, присмотрюсь к тонкой бороздке на шее, складочке нежной – предвестию грубому петли и удавки. Ни боя, ни упоения, ни мрачной бездны – шаг, другой, очертание за рифленым стеклом, и на дороге пыль сиротливо взметнется.

Дорога нещадно пылит, иной, не пыльной, и не бывает, даже если это скоростное шоссе без сучка, без задоринки, без пылинки. Пыль поднимается за римскими разноязыкими легионами и за толпами варваров, за лошадьми и мулами, повозками, колесницами и каретами, дилижансами и автомобилями.

Пыль – парус, дорога – вода. Плывет корабль то пьяный, то трезвый, зная-куда-доплыть-и-не-ведая. Команда обучена и послушна, ветер свежий попутный или безветрие мертвое: труп капитана на рее склюют чайки или вороны – плывет корабль, дорога пылит, тропу не пересекая.

Тропа – в ином измерении: дорога – в пространстве, тропа же – во времени, где я и ты связаны: стрела-с-тетивой или с-ножнами-меч. Летит стрела, помня движение тетивы, с меча, помнящего ножен прохладу, капая, горячая кровь в пыли пузырится, чтобы, по следу пройдя, отомстили.

Вскипает пыль пузырями: даже малый дождь на дороге неистов, никакой от него нет защиты. На тропе под любым кустом можно укрыться: над головой ветки сдвигаются, мокрый ветер запутывается в листьях, сучках и задоринках застревает, крыльями мельницы машут, времена перемалывая. Муку везут по дороге, и горе, если муковоз перевернется. Мука, нефть и кровь – зрелище страшное, грязней не бывает.

Куда бы ни тянулась дорога, куда б ни летела, заглатывая пространство, – всегда вперёд, в будущее всегда. Дома, развалины, насыпи, чёрная земля и сады, не двигаясь, уходят, навсегда пропадая. Страхи, иллюзии из будущего – в лицо, из прошлого – в спину, вдогонку. Мчась по равнине, взлетая на взгорья, об исчезающем не жалея, петляя среди оврагов, сытный и сладкий запах жилья оставляя, замедлив движение, дорога узко и тесно в горы карабкается одышливо. Чтобы, достигнув вершины, осторожно двинуться вниз и, ощутив ровное пустое пространство, вновь рвануться без оглядки на прошлое.

Над любой дорогой – обязательно монументально рука, указующая направление из неподвижного пространства в рекой текущее время.

Дорога – движение, кишащее ликование, и пока человек властен над ним – подъем, возвышение, вознесение. Пронзая, пластая пространства, как плуг черную или красную землю, времена за собой оставляя, возносится дорога из черных влажных глубин волей луны, солнца и звезд, жертвоприношениями и воскурениями, вращением барабана и мантрой, заклинаниями и молитвами. Возносится над хлябью земной, юдолью греховной, миром подземным, адом, геенной.

В отличие от дороги, путь неподвижен, статичен, неколебим. Словно тупик, конечная станция, где часто забывается и станция отправления и вдруг сгинувшая дорога. Там находят пристанище кочующие перелетные существа. Там черно-белый полосатый шлагбаум, который никогда не поднимется, ни вперед, ни назад не пропустит, но тоскливо свитком свернется.

 

Кто развернул? Кто вращал свиток?

Вопросы, которые без слов задают по пути, держа обол за зубами.

Дорога – дроги, сроки, овраги.

Вдоль и вдоволь – чужие свадьбы и похороны;

чужие капища, костелы, храмы и синагоги;

чужие парады и маскарады;

чужие ритмы и рифмы;

чужие глаголы и чуждые существительные.

Чужое – не то, что не стало своим, и свое – не то, что не обратилось в чужое. Чужое – это чужое. Свое – это свое. Чужие сроки. И сроки свои.

Прошел срок говорить.

Пришел срок молчать: явное стало тайным.

 

Извини, что взваливаю на тебя, но не с кем мне поделиться, о чем вслух не говорят. Может, и я тебе пригожусь. Ведь и путь солнца по кругу – с велеречивого востока, свечой-притчей расплывшегося, на лаконично лакричный запад, льдистый, сонетный.

– Эй ты, торящий тропу! С востока на запад идущий! Тебе с «ты» не сойтись! И с тропы не сойти!

На тропу вернуться с дороги почти не возможно, лишь отчаянным удается. Впасть в дорогу проще простого: разгони собак, глодающих кровавые кости и облизывающих красным языком красные морды, и ввинчивайся. Влившись в поток, не раздумывая, ни о чем не жалея, место в дорожной иерархии обретя, двинешься, когда двинутся все, нацепив номер, побежишь в общем забеге, к назначенной цели скованный цепью радостно устремишься. Чем дольше бежишь, тем она ближе, желанней, всё больше знаешь о ней, в двух шагах столько, что ни к чему тратить последние силы. Котом ученым обходишь, от врагов защищая и постигая: не цель, но кружение, вокруг истины искомой вращение – главное. Человечество это не сразу постигло, тех, кто не понял, сожгли.

Бери благие намерения и мости. Куда дорога ведет, надеюсь, брат, знаешь.

Вдоль ледяной дороги, в пекло ведущей, журча, ручьями тянутся электролинии, знобко дрожат телефонные провода и грудами камней круто громоздятся сигнальные башни: высоко, огромно и неприступно. Старые мастера на переднем плане пейзажа рисовали людей, крошечных, из фона едва проступающих. Так и у нас.

Зачем в аду электричество? По телефону с кем говорить? Какие сигналы огнями передавать? Ведь там, в геенне огненной, преисподней все мертвы, потому бессловесны. О чем толковать, какой толк в линиях, башнях и проводах, обрывающихся в бесконечный овраг, бездонную бездну? А если дорога идет не под гору – в гору, и с нею башни, линии, провода – в бездну, что звезд полна, тогда какой смысл? На что указывает роза времен? К тому же: царство теней. Какие тени, там кромешная тьма!

Освещая-уничтожая, в памяти: мамин светящийся силуэт, отца прозрачная тень, юные, до рождения твоего, в ином времени друг к другу идут и вместе – навстречу тебе. Вслушайся, вглядись, вспоминай исчезающие слова: одно за другим, созвучие к созвучию – пишется жизнь, музыка иссякнет – канет в песок, перекати-поле на камень брызнет словами: «Мир ловил меня, но не поймал».

Поставили-камень-памятник-не-поставили-неизвестно.

А слова выжили, сохранились.

Там, вдоль дороги исчезали-города-пропадали-поля и произрастали леса, нередко дремучие, пожиравшие армии, свои, варварские, и римлян, чужие. Болотистая земля комками ила бугрились, чумными нарывами, и, размякнув, расползалась зеленовато-коричневатыми засыхающими подтеками. Едва присыпанные из земли проступали не человеческие останки не погребенные, но кости диких зверей, бывших когда-то людьми, ласково выпущенными из клетки врагов пожирать. Земля не приняла в себя кровь, и ее испарения продолжали розовыми туманами по утрам подниматься. В розовой дымке множились прозрачные гигантские комары, всасывающие кровавые испарения.

Вокруг росли деревья, пившие кровь людей, летали птицы, выклевывавшие глаза, сновали звери, питавшиеся человеческой плотью. Живые у мертвых прощения не просили: не было здесь живых и не было мертвых. Все были пропавшими без вести.

В последнее время глупо распространилась весть о костях, было велено собирать-хоронить. Вместе с костями попадались и артефакты: патроны, гранаты – ни гильз, ни осколков. Здесь, похоже, не воевали, послав солдат, позабыли, и они умерли от голода, муки болотной, лишившись рассудка от ненужности и забвения, сгнили не оловянные – из гниющей плоти солдатики, в лесу растворились, превратились в комаров и прочую мелкую мошкару. «Если бы вспомнили нас», – напрасно молили, вздымая руки туда, где должно было быть по их представлениям небо, закрытое густыми верхушками жутких деревьев, то ли сосен, то ли дубов, то ли диковинных не к месту и не ко времени разлапистых пальм.

Возникла мода на артефакты, особенно в цене были предметы с человеческой плотью: ножи, костями пальцев зажатые, не по размеру обручальные кольца, на кости пальца повисшие. Прежде мода была на янтарь с инклюзиями мушек, жучков-червячков. Ныне артефакты были намного дороже. Появились подделки, вслед за ними эксперты, так что цена с экспертизой, тоже фальшивой, была выше намного.

Продавались похожие на панцири черепах однокоренные им черепа. В них насыпали землю, сажали цветы, стебли вились из того, что было носом, ртом и ушами. Товар стал популярен настолько, что черепа стали на кладбищах добывать: никто ведь не разберет бесхозные черепа или нет, принадлежали общавшимся с Богом или тем, кто в таком общении не нуждался.

Кроме официальных лицензированных розоволицых собирателей костей появились любители-нелегалы, налетавшие внезапно и, поживившись, спешившие их продать. Охота длилась недолго: никто не выдерживал. Изо дня в день, из века в век во все пределы ухало и гудело: «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне из земли! Отныне ты проклят!»

Вокруг болотистых мест – озоновая тайна вверху, внизу гнилая вода – тянулись леса рыжие, выродившиеся, обугленные с полянами материализованных идиом, куда проникнуть было нетрудно. Достаточно было, сбившись с дороги, под лай собак свернуть в лес и идти, пока воем-и-волхвованием волки направление не укажут. Шаг, другой – вот, и поляна! Посередине, словно на площади конный памятник, дуб вековой. Больше он не растет, долгий век доживает, из мутной, мятой памяти полет ласточки выстригая.

Не растущему, к чему ему время? Вот, он, всеми любимый городской сумасшедший, словно желтые листья и созревшие желуди, время всем раздает, полными пригоршнями щедро разбрасывает, не только князя Андрея даром своим исцеляя.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.