Лачин
РассказОпубликовано редактором: Карина Романова, 25.11.2008Оглавление 3. Глава третья 4. Глава четвертая 5. Глава пятая Глава четвертая
Бесстрашье чувства, сила воли И в бездне мук сильней всего, – Он счастлив этим в горькой доле. Чем бунт его – не торжество? Чем не Победа – Смерть его? Байрон (пер. В. Левика) ……Тогда он объяснил мне следующее. Мелкие грешники, шушера, мучаются скопом, в групповую, и пытки для них стандартны. Обыватели мало ведь отличаются друг от друга, их принцип: живи как все, вот и мучаются тоже как все, то есть все одинаково. Это низший уровень ада. Для натур же незаурядных, чья жизнь, а следовательно, и прегрешения, весьма своеобразны, выделяются отдельные участки для каждого. Так вот в этом-то высшем кругу мы и находимся с вами…… – Мы подоспели к самому началу, – шепнул он, проходя со мною вперед чертовской (в буквальном смысле) толпы. Я был свидетель поразительному зрелищу. Задние ряды чертей, дабы лучше рассмотреть впереди происходящее, взлетали вверх, более дальние ряды – еще выше, это был амфитеатр, вот только зрители не сидели, а парили. Светло было, как в летний полдень, вверх, в черноту, вздымались красно-желто-синие полосы света. Что-то общее с салютом, фейерверком, и в то же время совершенно ирреально. Удивила меня фамильярность: окружающие лишь кивали мельком моему провожатому, меня же не замечали и вовсе. Между тем пробрались мы в передний ряд, очутившись перед площадкою метров в десять диаметром, и происходящее на ней показалось мне удивительнее парящего амфитеатра. Я увидел человека, голого, висящего на перекладине. Перед ним стоял один из монстров, черный и несветящийся, с ножом в руке. Я смотрел во все глаза. Человек был исхудалый, с гривою длинных черных волос. Я оцепенел вдруг при мысли, что… «Нет, это не Иисус», – шепнул Он, и я смутился как-то. Тот, висящий, глядел в небо широко распахнутыми глазами, дыша всей грудью. Бес с ножом приложился к его ноге, тот дернулся – и будто всем телом побледнел. Хлынула кровь, упал… Да, это был лоскут кожи, тут только уразумел я, что происходит, но смотрел жадно, хоть и захолонуло мне сердце. Тишина стояла неимоверная, и тут выскочил бес из передних рядов. В чалме. Я оглянулся непонимающе на провожатого. «Ха, колорит соблюдают», – усмехнулся, на меня глядя. Между тем вышедший вперед, сцепив пальцы рук (или лап?), громким голосом обратился к человеку. Гортанно и певуче, на неведомом мне языке. Вслед за ним я взглянул на висящего. Это лицо никогда не забуду. Искаженное лютою мукой, преобразилось оно вмиг – неузнаваемо, глаза заблистали, и удивительно громко и отчетливо он стал отвечать. На том же языке. Я понял вдруг, что это стихи. Палач с удвоенной энергией взялся за работу, человек забился, корчась, но не вскрикнул. Зато кричали кругом. Парящие ложи забили крыльями, хлопали, орали, визжали, и вдвойне жутко становилось оттого, что крики были не человеческого тона. Я обернулся в ужасе к вожатому, догадавшись теперь только, кто на перекладине. И поразило меня лицо Сатаны: глядел он на подвешенного – с ненавистью и восхищением, и каждое из этих чувств выражалось столь сильно, и переплетались они так тесно, что я теперь на него лишь и смотрел неотрывно; но вот он потянул меня за руку, из толпы выбираясь. Странное дело – только что столь фамильярные черти, отскакивая, кланялись низко……… – Стихи Насими высокомерны и даже кощунственны, но столь мучительной был он подвержен смерти, и столь добры его высокосвятейшество, что несколько предсмертных часов могли бы сии грехи искупить. Но что же он вытворил на лобном месте?! Не к небесам обращаясь, не в прегрешениях каясь, не от суетного дара стихосложения отрекаясь, нет – обуянный дерзостью и гневом, импровизировал стихи! Сколь же закоренелым быть надо грешником, дабы в смертный час, в момент непередаваемой боли, заместо молитв – дискутировать! И при этом выдерживать размер стиха! Любому греху можно вымолить прощение, на это и дается смертный час. Но бесстрашия пред смертью – не прощает бог. И все же безгранично милосердие божье! – я полулежал в карете, ощущая себя разбитым, хотя, что там разбитым, я же весь обратился в слух, а Он все подвигался ко мне, будто наступая – Все наврал ваш Данте, что из ада нет исхода, это в нем жестокость средневековая говорила. Ад – это тоже чистилище. Мы не наказываем, но исправляем. Смирившийся будет прощен. И вот уже без малого шесть веков, каждый день – в расчете на земные сутки – грешник ставится перед выбором. Все так же, как в тот день, мы соблюдаем все детали, и для полной точности он лишается памяти о стихах, сымпровизированных им в последний раз в жизни. Чтобы не мог прочесть наизусть, чтобы проверить, вновь ли он в столь дерзостном состояньи духа, дабы на плахе – не читать даже, а сочинять. Так что же? Что же?! Подготовленный нашими увещеваниями, лицезрея всечасно всемогущество наше, распинается он на перекладине, и вонзается в плоть его нож, но стóит только, как в тот день выступить вперед молле (бесу-молле) с попреком – преображается он вмиг: неузнаваемо, глаза загораются, голос крепнет: он отвечает, он острит, и не отказываясь от рифмы! И умирает – несдающимся. Воистину – безграничны человеческие дерзость и мужество! – Мужество? – переспросил я, привстав. – Вы тáк ведь сказали? – Что это с вами? – он вдруг мгновенно преобразился, воодушевление исчезло, только улыбался лукаво. – Мало ли что я сказал. – Да вы сами-то на чьей стороне? – теперь я на него надвигался. – Осуждаете, то ли восхищаетесь… Или вы меня испытываете?! Так смотрели мы глаза в глаза, а потом он отворотился резко и заорал во мрак: «Погоня-яй!!» Инфернальный кучер, сгорбясь, хлестал лошадей. ……………………………………………………………………………………………………………………………… …стройный, большеглазый брюнет. Я не мог издали порядком рассмотреть лицо, показалось мне только, что усики молодят его больше. Смутно вспоминалось что-то, мелькнула даже нелепая мысль – что это – в историческом-то костюме – мой скончавшийся знакомый. …и тогда он поразил меня. Обернувшись к нам, улыбнулся. Будто мне улыбнулся. Я непроизвольно шагнул вперед, и тут грянул выстрел. Он упал мгновенно, не сделав ни одного движения, не схватившись за живот или грудь. Словно его подкосило. И вот улыбка эта с падением будто взорвали мою память. Впервые с прибытием на небеса я полностью потерял контроль над собой. Пинком отшвырнув близстоящего бесенка, с яростным кличем ринулся я на стрелявшего… …– Да пожалели мы его, пожалели! Дерзок был, высокомерен, и нас не боялся, но за все это получил сполна уже при жизни: ни в чем не повезло. Но сносил-то все как! С улыбочкой. Приятелей смешил до слез. На дуэль едучи, журнал издавать планировал. Пренебрежение это – бесило. Но мы и тут простили – за то и был пристрелен двадцати шести лет девяти месяцев отроду, чтоб на земле уже за грехи расплатиться, в небеса – отстрадавшим войти. Так что же стервец учинил перед смертью? Ну хорошо, положим, выйти целым надеялся, потому и хорохорился. Но нет же: когда Мартынов, барьер перешагнув, прицелился, он, сорванец – секунданту улыбнулся. Нет, нет, не спорьте! То издевка была. Знал прекрасно, что взлетит сейчас к нам, да что там, с детства чуял, что пощады не будет. Ан не смирился в гордыне своей. За то и осуждены здесь на муку, обе. Первому наказание – собственные злоба и зависть, кипит от нее, изнывает, а ведь близко избавленье! стоит только выстрелить в воздух: нет, не выдерживает, и каждый день при условном сигнале, подойдя чуть не вплотную, подымает пистолет. И тогда второй улыбается. Мы соблюдаем все детали, умирая вновь и вновь, он лежит, как и тогда, под проливным дождем и в луже, вид-то жалок до невозможности, да вот сами смотрите – но только не надейтесь понапрасну. Встает ведь каждый раз и улыбается! Да что улыбка – чую я, что хохочет в душе! Только не секунданту уже, и не дружески, но издевательски – мне. Почему мне? Так я ж каждый раз за ним наблюдаю. Вы спросите, зачем? Да ведь красиво умирает, сукин сын! Ну что вы, в самом деле, опять… То ли еще будет…
Так мы вступили в рай, но я обернулся еще, на берегу. Корабль шел ко дну. Безлюдный, без криков утопающих и суеты. А когда начал уже задираться нос, вышел из каюты и прошел – нет, прошествовал на мостик человек в староиспанском костюме, весь в черном, гофрированный воротник, шляпа с пером, при шпаге, с листом бумаги в руке. И на мостике стоя, торжественно-звучно читал – нет, декламировал. Между тем рассказывал мне Он: все было также на земле, только метались, молились, визжали моряки, капитан же, неторопливо и тщательно облачившись в парадное платье, читал с выражением сонет Луиса де Гонгоры. Смерть презрел. Не значит ли это – презреть дающего смерть? Сие кощунственно. Веками здесь тонет. И всплывая, читает вновь. С выражением. Голос не дрожит. Судна уже не было, шли гигантские круги. Мы стояли на берегу еще долго, а потом я поклонился низко воде и оборотился – в рай.
Оглавление 3. Глава третья 4. Глава четвертая 5. Глава пятая |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|