HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Лачин

Трилогия

Обсудить

Сборник рассказов

 

Что случилось с бабушкой Бестужева-Лады.

 

О случившемся с бабушкой Бестужев-Лада (академик РАН) рассказал в двух словах в одном из интервью. Все сообщенные им детали сохранены в каждом из трех рассказов.

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 10.01.2011
Оглавление


1. Аппассионата
2. Отрывок

Аппассионата


 

 

 

соч. 72

 

 

1

 

Прозябать в деревне, где стоят красные – каково это, по-вашему? И знаете, я чувствовала, что произойдет нечто ужасное. Да, у меня бывают предчувствия. Когда приехал продотряд, я носила воду (да-да, этими самыми руками таскала себе воду, а как вы думали?), вижу – командир женщина, если позволительно назвать большевичку женщиной. И что за лица, mon dieuмой бог (фр.): чувашские, мордовские, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские. И она: худющая, рыжая, стриженая, в шинели, сапогах и красном платке – бог мой! не человек, а взведенный курок. Так и ожгла меня взглядом, и знаете, я не удивляюсь: человек хорошего происхождения даже с коромыслом отличится от окружающей сволочи, а ведь народ, давайте начистоту: народ наш вышел серой сволочью… Мы постоянно жили в страхе, то есть, я имею в виду порядочных людей, а не эту самую сволочь. Мы все ждали немцев – да-да! Когда я еще была в Петербурге, мы бога молили – хоть бы немцы пришли! Я вам больше скажу: если сейчас англичане, французы и немцы покорят и разделят Россию, по горло будут ходить в крови – о, порядочные люди будут рыдать от восторга!

Весь этот кошмар случился к вечеру. Но что там не было кошмаром, что сейчас не кошмарно в Совдепии? Вы знаете, что меня в той же деревне допрашивал ихний комиссар? Захожу в избу, там сидит на лавке этот la bête humaineчеловек-зверь (фр.). Признаться, я готовилась к наихудшему. Но знаете, сумела осадить этого монстра. На каждый второй вопрос отвечала презрительным молчанием, или сухие «да» и «нет». И знаете, что уничтожило его окончательно? Мои стихи! Разумеется, он не походил на ценителя словесности. Но поскольку допытывался, чем я здесь занимаюсь, пришлось сказать правду и устроить чтение. Какая трагическая ирония! Где, для кого и в какое время было устроено это чтение! Поэзия ошарашила мужлана: он долго смотрел на меня в тупом недоумении и, наконец, отпустил.

О да, я много писала в старое время! У меня около тысячи стихов. Вы знаете, что я ошеломила Мережковского? Лакей говорит, что барин никого принимать не изволят. И знаете, я не совладала с собой – бросилась в комнаты. «Дмитрий Сергеевич! – кричу, – я должна вас увидеть!» Он вышел, глядит изумленно. «Вы светоч культуры, – говорю, – вам негоже скрываться от мира». Он слушал мои стихи (ну конечно, разве я ушла бы без этого?), и сказал: «Стихи не менее удивительны, чем ваше поведение». Это доподлинно его слова.

Да, было время! Россия погибла, погибла, нам остались одни воспоминания…

И с кем было общаться в этой глуши? Был один интеллигент, доктор лет сорока. Хотела посоветоваться о своем здоровье, и что же? – он так же глупо молчал, как комиссар при чтении стихов. Что взять с дурака? Наверное, меня ввели в заблуждение его pince-nezпенсне (фр.) и борода poivre et selс проседью (фр.).

Вы все об этой девке? Она поселилась… у батюшки! Именно туда ее вселил комиссар. Я видела, как она вышла от него с бумагой в руке: вышагивает, нос задрав, и шашка за ней волочится – боже мой… И прямо к батюшке. Страшно подумать, чего натерпелась бы от нее эта семья, если б не случилось то, что случилось. Я говорила с попадьей, днем – знай плачет и крестится. Батюшка, говорит, и без того был болен, а теперь и вовсе слег, дочери в угол забились, дохнуть не смеют. Житья им теперь не видать. Может, мерзавка эта в исподнем по дому разгуливать будет, с этаких станется. Я разделяла ее опасения. А вы разве не знаете, что творится у большевиков? У них все жены общие, и всей деревней спят в сараях под одним одеялом. А как же, при коммунизме все общее. Напрасно улыбаетесь, это рассказывают верные люди.

Вся деревня была в страхе. Я через окно слышала, как ругались проходившие мужики. Ведь эта продразверстка – она же отнимала у людей последнее. Наш многострадальный народ – сколько он натерпелся, сколько терпит сейчас от таких вот… командирш! У меня сердце ныло – как там хозяева, с трех часов и попадья не показывалась. Как темнеть стало, будто все село притаилось, только собаки лают. Потом ко мне постучался Прохор, мужик, не из буйных, он у отца моего, царствие ему небесное, денщиком служил. Я вышла на крыльцо. «Что ж это будет, барыня, – жалуется, – мужики говорят, эта жидовская образина дочиста все село оберет». (Ну да, большевики все сплошь жиды.) Тут до нас и донеслась музыка. Рояль. А значит, из того же дома. Меня сразу осенило: поповнам сейчас не до музицирования, и сомнительно, чтоб эта гостья владела инструментом – она вынуждала их играть! Я не выдержала. Воскликнула: «А вы и рады терпеть! Я не удивлюсь, если она батюшку нагишом плясать заставит!». Прохор только руками взмахнул и убежал.

Я вернулась в дом, и еще минут пятнадцать звучала музыка, что-то из венской классики. А потом все и произошло – народ побежал, заметался, кричат отовсюду, и вижу в окно: все туда бегут. Кликнула одну бабу с крыльца, и что она мне говорит? Эта красная тварь батюшку плясать заставляет… голым. Господи ты, боже мой… Я знала, знала! Ведь я почти угадала! Чего еще ожидать в наше монструазное время от этих людей! Ведь это скифы, не люди.

Сейчас, в Париже, это кажется страшным сном, но ведь мы не должны забывать об этом. Вы согласны? Как можно сидеть сложа руки, когда столько славных сынов России рассеяно по Франции, Германии, мы должны объединится, пусть будет крестовый поход! Пусть многие погибнут, но разве это не прекрасно – погибнуть за Россию?! Мы всем воздадим по заслугам, ведь народ – ведь это быдло, быдло, ненавижу, быдло…

Но куда вы спешите? И… вы не одолжили бы мне двадцать франков? Я вам рассказывала, как я ошеломила Мережковского?

 

 

2

 

Я ее первым завидел, потому что выходил из леса после ежедневной прогулки. Да, в двадцать я был не тот, что сейчас, много занимался физическими упражнениями, своих сорока мне никто не давал. Они и проехали мимо, она на подводе, худенькая, я невольно задержал на ней взгляд. Она выпрямилась, натянулась как струна. Один из конных спросил грубо, кто, мол, таков. Я спокойно и подробно ответил, этим и кончился наш разговор. Весь этот ужас гражданской войны – наш общий грех. Что-то все упустили, когда-то давно, если дожили до таких безобразий. А я, батенька мой, многого тогда навидался, что от красных, что от белых. Хотя в той деревне мне жилось спокойно, только раз был допрошен властями касательно политических взглядов, да оставлен в покое. Я вам больше скажу: как мы ни ненавидели красных, а ждали их, когда жили при белых. Какой-никакой, а порядок. А сейчас, в Берлине тридцатых, и ненависти во мне не осталось. Все перегорело.

Глухое село в триста душ – что там могло быть примечательно? Была петербургская дамочка лет тридцати пяти, словоохотливая, но несколько истеричная. Узнав, что я врач, нанесла мне визит и битых два часа рассказывала о своих болезнях: что давно страдает дисменореей, что один профессор определил у нее искривление матки, другой – сужение шейки, и что делали ей разрез шейки; посвятила меня во все стороны своей половой жизни, и все это без всякой нужды и цели, даже без моих расспросов. Какая опустошенность должна быть причиной этого бесцельного обнажения себя перед первым встречным. Странно, но среди темных крестьянок я такого не встречал.

С командиром отряда я больше не сталкивался. Вечером все случилось. Я стоял у окна, и вдруг послышалась музыка, если не ошибаюсь, из немецкой классики. Меня поразило то обстоятельство, что здесь есть рояль. Глухомань, собаки лают… и эта музыка. Потом пошли крики, «бей краснорожих». Я вышел – толпа сельчан бежала к дому священника. Следом бежали и дети, мальчонка, которому я вправил руку месяц назад, крикнул мне на бегу с каким-то радостным возбуждением: «попа плясать заставили – в чем мать родила!» Положим, это вранье, но что-то было, наверно. Я медленным шагом направился вслед за всеми. Но сквозь толпу было уже не пройти, конные красноармейцы пробивались к дверям, махая шашками.

Когда людей разогнали, меня позвали на крыльцо как врача – там ее положили на самодельные носилки. Но что там смотреть, живого места не осталось… При нашей встрече она была в красном платке, а теперь простоволосая, и лицо почти не тронуто. Я только тогда понял, как она молода.

Знаете, что запомнилось? Когда смотрел на нее, над головой у меня раздался свист. Это был какой-то мальчишка, успевший взобраться на крышу и с веселым любопытством глядевший на тело. На него прикрикнули, он пропал из виду. А мне вот запомнилось: девица убитая, сверху взгляд веселый и залихватский свист. Оно, положим, случай глупый, а все же – символично как-то, что ли. Не знаю даже, как объяснить.

 

 

3

 

Советскую власть я там устанавливал, с моим полком. Офицерская сволочь куражилась там с месяц. Коммунистов в одном исподнем выволакивали на снег, рубили шашками. Сельскую учительницу запороли насмерть. Как мы их вышибали из села, капитана Крылова с его прошмандовкой я на опушке пристрелил собственноручно, да сподручных его, из мужиков местных, тоже. Потом было тихо, народ только малосознательный. Была там барыня питерская, на роже писано, что из дворян. Так… Вызываю, допрашиваю, почему здесь и откуда. Брюнетка, длинношеяя, ногти длинные, все платок теребят. Стоит навытяжку, хотя я сесть предлагал, в рот воды набрала со страху. Отвечает односложно, головой мотает, глаза вылупила, на наган мой уставилась. У папаши ее при царе здесь землица была, связь с родными потеряла, белому движению не сочувствует. Ну, это ты загибаешь, думаю, ядрить твою мать. Я, говорит, поэтесса, меня здесь осень вдохновляет. И ну стихи читать. Глаза закатила, руками машет, завывает – мать честная… И все об одном – что ищет путей к богу, а это тяжкий труд, что люди грешны, но она всех прощает, и что мы должны это ценить. В раж вошла, лохудра – насилу и выставил.

Продотряд прибыл дня через три. Командир – девица. Хорошо… Шинель не по росту, мне велика будет, рукава до колена болтаются. А сняла – аккуратная: гимнастерка впритык, чистая. Талия тоньше осиной, в плечах чуть пошире бедер, глазами сверкает. Клинок, не девица. За стол села – прямая, как гвоздь, говорит строго, по форме. Павлова Катерина Алексеевна, девяносто седьмого года рождения, двумя годами меня младше. Справляешься, говорю, с бойцами? «Меня лично товарищ Шлихтер назначил», и вся строгостью пышет. Я-то грешным делом за ней приударить хотел, а тут, какое там. Ладно… Определил ее к попу, дом у него просторный, тудыть его мать. Мы потом его враз реквизировали, как все это случилось. В тот же день я выезжал, и помню, какой в последний раз ее видел. Стоит с двумя бойцами, те головы понурили, уж не знаю, в чем провинились, а она их распекает. Раскраснелась вся, рукой машет, и все цитатами шпарит, из Маркса, что ли. Батюшки, думаю, профессор, а не боец…

Насчет пляшущего попа история темная, может, и наврали все мужики. Эх… Я-то знаю, что через сто лет коммунизм будет, и таких малосознательных дурней метлой выметут, но как подумаешь, сколько дряни еще из человека выгрести нужно – мама родная…

Жаль ее, ладная девка была. Потом узнал, что она из буржуазной семьи. Старший брат офицером был николаевским, в восемнадцатом перешел к нам. Но скажу так – «буржуазной отрыжки» в ней не было. Вчистую не было, говорю.

 

 

4

 

Той осенью мне четырнадцатый год пошел, у попадьи приживалкой жила, а правду сказать – прислугой. Батю немцы на войне убили, а допрежь этого мамка померла от грудной жабы. Старшая сестра под венец пошла, когда царя убили, и уехала, ни слуху, ни духу; а средняя через год к белым пристала, грех сказать, полюбовницей – от нее и подавно вестей нет. Я тогда совсем беззаступной осталась, все сносить приходилось. Когда старшая поповна меня высекла, я пять дён на спине заснуть не могла, и помню, на пятое утро лежу на лавке на животе, поповны промеж себя говорят, мол, красный отряд приехал и теперь житья не будет.

Днем я выходила из дому. И впервой ее увидела: стоит с двумя мужиками, и выговаривает им, да так речисто, а те ни слова в ответ. Я страсть как подивилась тогда, виданное ли дело, бабе так вольно на двух мужиков кричать, с виду простая деваха, а знать, важная барыня. Как вселилась к нам, я поначалу обмерла со страху. Поповны в заднюю комнату набились, дохнуть не смеют. Как она села в гостиной, шинель на стол положила и платок развязывает, так отец Василий встал в дверях осанисто и говорит с подковыркой, мол, уважили вы нас, чем такой чести обязаны? А она ответь: «мы дом ваш уважили, места в нем много, скоро вам с беднотой поделиться придется». Отец Василий руками всплеснул: «Побойтесь бога, чем не угодили про вашу честь?» А она сапоги сымает, говорит: «бога нет, это ваши поповские выдумки, а жаловаться вам не пристало, вон какой живот отъели, а ручки-то белые». Батюшка задохся даже, глаза выпучил, да и вышел молча. А правду сказать, был он впрямь сущий боров, пудов семи, не меньше, и матушка такая ж, и дочки все трое в них пошли.

Да ведь я говорила, они впятером все в кучу сбились в задних комнатах, на вещах сидят, трясутся, а меня взашей вытолкали, иди к безбожнице этой, без тебя не продохнуть. Я страсть как напужалась тогда, думала, если она хозяина этак отбрила, из меня подавно жилы вытянет, да только я привыкла господ улещать, и гляжу – спит она сидя, шинель ейная на столе, голову на нее положила и спит. Волосы острижены, и вихорь на голове торчит, такой смешной. Я ее под мышки на диван тащу, сызмалетства, как батя, бывало, в избу пьяный ввалится, мы с мамкой этак его спать укладывали. А она встрепенулась вдруг, вырвалась. На диван плюхнулась, меня оглядывает. Видно ей со сна чего почудилось, озирается дико, потом успокоилась. «Барыня, – говорю, – моя многоценная, вы не серчайте, я вас уложить хотела, чтоб удобней почивать». «Я не барыня, – отвечает, – бар больше не будет, я товарищ Павлова, а ты зови меня Катериной Алексеевной».

Поповны меня подзывали, языками колотили: зачуфырилась, мерзавка! А я и вправду осмелела. Сижу с Катериной Алексевной, отродясь еще в креслах не сиживала, она вещи свои разложила, книжку показывала, с картинкой: парень хорошенький, при сабле, а сзади все горы, и басурмане с ружьями скачут, в шапках мохнатых. «Это кто ж, – спрашиваю, – муж ваш, али суженый?». Она улыбнулась, и рассказывала долго: что это сти-хо-тво-рец, то бишь вирши писал, давно уж помер, а убили его баре, потому как он правды не боялся. Много рассказывала, уж не помню всего, и слова мудреные. Еще сказала, что мне грамоте учиться надобно, и она меня с собой в город возьмет. Я и призналась, что боюсь – солдатики меня обесчествуют. Она смотрела на меня долго, спросила, кто ж мне такое сказал. Поповны стращают, говорю, что у красных все бабы общие. Она опять глядела долго, молчала, потом за самоваром послала. Воротилась, гляжу: сидит она на диване, с платьем своим в руках, уткнулась лицом в него, да так и сидит. Не плакала, плечи не дрожали, а уткнулась и сидит. У меня так душа изныла, на нее глядучи, в ноги ей бросилась: вы меня с собой возьмите, Катерина Алексевна, служить вам буду, Христа ради возьмите, невмоготу мне здесь оставаться, в жизни вам не поперечу, ноги ваши мыть буду и тут воду пить буду, а только возьмите с собой. Подняла меня, обещала в город взять, только, говорит, служить никому никогда не надо. Я и не поняла поначалу: служить не надо, а с собою возьмут.

Струмент там же, в зале стоял, на нем младшая поповна играть училась. Катерина Алексевна при мне еще подошла к нему, смотрит любовно, и рукой погладила. Говорит: я тебе вечером сыграю, то ли «Апасату», то ли иначе как, не разобрала. А сама струмент все гладит, улыбается мне и вся светится.

Зараньше я слышала, как матушка у крыльца с барыней приезжей говорила, мол, даст господь средствие извести это семя крапивное, а барыня все твердит: мы не должны… допущать… допускать, «мы не должны допускать». А когда к тетке Прасковье забежала, радостью поделиться, что в город еду, там и музыку заслышала. А потом слышу, народ кличут, мол, батюшку нагишом плясать вынудили. Да кто ж это такую напраслину взвел?!

Аж дурно мне стало. Побежала домой, кричу: «Кать Алексевна! Кать Алексевна!» А она за струментом. Да так же все светится; за мной уже в сенях шумят, «спасайтесь, – кричу, – убьют ведь!», а она на меня глянула – и улыбается. И так странно как-то – не в себе будто. Не здесь она будто.

Не буду ничего я рассказывать.

 

 

 


Оглавление


1. Аппассионата
2. Отрывок
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!