Поездка к сыну – 2

 

 

 

В одну квартиру нас вселилось три солдатские матери. Через неделю наших сыновей переправят из учебной части аж в далёкий Таджикистан в составе миротворческих частей. Это уже заграница. Туда уж точно нам не попасть. Поэтому мы вновь, как и два месяца назад на присягу, приехали сюда повидаться со своими детьми.

Опять остановились в той же квартире. Хотя, если честно, мне здесь ещё в первый раз не понравилось. Проживает здесь в четырёхкомнатной не очень чистой квартире большая еврейская семья – муж, жена, шестеро детей с четырёхлетнего возраста до взрослой замужней девицы, у которой тоже четырёхлетний ребёнок. Получается, что своих детей мама и дочь рожали практически одновременно. Как они все – родители, шестеро детей, зять и внук – помещаются в одной спальне, для меня большая загадка. Что интересно, их не видно и не слышно, что нам, конечно, на руку.

В трёх остальных комнатах разместились мы – солдатские матери. По одной в каждой комнате. Чуть позже к каждой присоединится её солдат. Если повезёт с увольнением, конечно. А пока мы жарим-парим-варим для наших кровиночек. Хоть вкусненьким их побаловать чуток. Каждая привезла с собою по пакету конфет и шоколадок. Все солдаты поголовно в редких письмах и звонках страстно мечтали – грезили о сладостях.

 

Борщ мы с Люсей решили сварить сообща – на всех большую кастрюлю. Остальное готовим отдельно. Я готовлю перец фаршированный, который Андрей обожал ещё «на гражданке», на очереди блины. Это Андрей заказал блины. До армии их терпеть не мог, в рот не брал. Люся запекает в духовке куриную тушку.

В кухню входит третья мама – Света. Света грустная. Ехала к сыну, а сын лежит в лазарете с острой пневмонией. Так что максимум, что у неё получится – навестить его пару раз в лазарете. Об увольнительной, естественно, не может быть и речи. Мы же с Люсей готовы молиться, лишь бы получилось с увольнением на выходные. Но всё зависит от ротного. Ротный здесь хозяин – барин, Бог, царь и господин. Захочет – даст увольнение, захочет – нет. Поэтому мы запаслись подношениями своим ротным – по блоку сигарет и по пакету со вкусностями. Лишь бы отпустили кровиночку на волю. А пока – жарим-парим-варим. Дым на кухне коромыслом. Света наливает себе чай, уходит в свою комнату.

Вскоре мы все разбегаемся. Через пару часов я возвращаюсь. Возвращаюсь не одна, а потому весьма довольна собою, нашей российской армией и жизнью вообще. На кухне уже радостно хлопочет сияющая Люся.

– Всё удалось? – кидаю я дежурный вопрос.

– Всё о’кей! Отдали! До двадцати часов воскресенья, но, конечно, с явкой на вечернее и утреннее построения. Димка с ходу в ванную шмыгнул, пока свободно. Ты тоже, я слышала, не одна вернулась?

– Ещё как не одна! Я с собою аж троих привела! Вона как!

– Троих?! Это как?

– А вот так! Уметь надо! – горжусь я сама собою.

 

А было так.

Когда поняла, что сыночка мне отдают, так, на всякий пожарный, заикнулась: а нельзя ли ещё одного, типа, племянник. Вижу: согласен и на племянника. Я наглею дальше: мне до кучи, будьте любезны, ещё одного солдатика. Типа, сын моей близкой подруги, крестник мой. Лейтенантик, или кто он там по званию, нахмурился было от наглости моей бескрайней. Набычился. «Всё? – спрашивает грозно. – Больше родственников нет? Или всех смотреть будете?»

– Все! – говорю. – Больше никого нет. – А сама смотрю наивными глазами в его неподкупные офицерские глаза. А сама, между прочим, блок сигарет на стол выкладываю и мило улыбаюсь.

– А что в залог оставите? – чуть смягчается он, – какие такие документы?

– Паспорт за сына, – кладу на стол документ. – Билет на обратный путь – за племянника. А за крестника – вот это, – и кладу поверх две тысячные купюры.

– Вот это уберите, – брезгливо показывает пальцем на деньги.

– Так лучше? – меняю деньги на заводской пропуск.

– Лучше.

– Так я, это самое, могу забрать всех троих?

– Вы-то можете. Отдам ли я их, вот в чём вопрос.

– Отдадите, – успокаиваю я его. – У вас лицо такое хорошее и глаза добрые. Душа у вас опредёленно прекрасная. Так что отдадите.

 

– Ладно, – улыбается лейтенант на мою откровенную лесть, – отдам. Но не потому, что лицо моё вам понравилось, а потому, что я родом из того же города, откуда вы и ваши подопечные.

– Земляк! Земеля! Вот повезло, так повезло! Вот так случай! – радость моя беспредельна. – А вы где именно проживали в городе?

Выясняется, что жил он буквально в соседнем дворе, и из наших окон прекрасно виден дом, в котором и сейчас живут его родители. Воистину, мир тесен!

– Передадите кое-что моим предкам? Так, небольшая посылочка.

– Разумеется! Лично в руки с доставкой на дом! (Ох, судьба моя быть посыльным.) И привет большой от сына передам! Скажу, что хорошего человека вырастили! С добрыми глазами и прекрасной душой.

Вот так и получилось, что дали мне всех троих на два дня и даже без явки на вечернее и утреннее построения. Так что сынок и два его друга, кому я везла посылки, получили двухдневный отпуск, так необходимый им сейчас.

 

Устраиваю своих солдатиков. Вместе с Люсей хлопочу с обедом. На душе праздник, несмотря на слякотную непогоду за окном. Мой сыночек, моя лапочка двадцати двух годочков от роду и росточком метр восемьдесят в камуфляжной майке и таких же трусах заглядывает на кухню.

– Ма, шоколадки привезла?

– Так точно, сын! – отвечаю по-военному, как и положено матери солдата.

– А блины будут?

– Вот они, – киваю на румяную гору на блюде.

– О! Класс! – расплывается в улыбке бритая голова сына.

– Ма, вот тут, – он несколько смущённо протягивает мне лист в клеточку, – я записывал по ночам после отбоя, чего бы мне хотелось похавать.

Я беру лист. Сын исчезает. На листе сорок три пункта. Тут и торт «Наполеон», и плов, и голубцы, и суп с фрикадельками, и макароны по-флотски, и котлеты домашние, и пирожки с разнообразной начинкой и ещё много чего. Сынок-то стал гурманом. Постараюсь за эти два дня хоть частично осуществить его мечту.

С Люсей накрываем стол на четверых, сами удаляемся, чтобы не мешать ребятам смаковать.

Через полчаса пятилитровая кастрюля борща, запечённая курица, жаровня с фаршированными перцами и блюдо с блинами пусты. Осоловевшие от еды солдаты разбредаются по комнатам, переваливаясь, как беременные утки.

 

Хлопает входная дверь. Это, должно быть, Света. Мне неловко с ней встречаться. У неё такое расстройство, а я не могу скрыть свою радость, эгоистка такая. Но что это? Слышу Светин оживлённый говор и в ответ юный басок. Никак из лазарета сына выцарапала? С острой пневмонией?! Меня разбирает любопытство. Я выглядываю в прихожую. Худенький невысокий стриженый паренёк в солдатской форме вежливо помогает ей снять плащ.

– Светик, и ты не одна. Как я рада за тебя. Это и есть твой Максим?

– Это Серёжа. Я потом расскажу, – светло улыбается Света.

– ...Это Серёжа Галкин из роты, где служит Максим, – позже рассказывает она мне полушёпотом, когда мы остаёмся с ней одни на кухне. – Я ведь что подумала: раз уж я сюда приехала через пол-России, так чтоб не зря. Спросила у Максима: кому из ребят у вас тяжелее всего приходится? «Сергею Галкину, – говорит, – салага, только после школы, домашний мальчик, интеллигентик». Вот я и назвалась ротному тётей Галкина. Вот отдали под залог паспорта на выходные. А Сергей-то как удивился, когда у него вдруг откуда-то тётя нарисовалась, – смеётся Света. У неё прекрасное настроение – Максим пошёл на поправку.

 

...На кухню заглядывает мой сын с полотенцем через плечо – идёт принимать ванну.

– Ма, спасибо, что приехала. Ты даже не представляешь, что это значит для меня. Здесь на многое начинаешь смотреть совсем-совсем иначе. Начинаешь ценить то, на что раньше и внимания не обращал. Надо попасть сюда, чтобы это осознать. ...Кстати, ты кашу гороховую готовить умеешь?

– Конечно, сынок, – живо реагирую я, – вам гороховую кашу приготовить на ужин?

– Ма! Никогда, никогда, никогда в жизни не готовь мне гороховую кашу!!!