HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Сергей Матюшин

Жизнь на берегах реки Тьмаки

Обсудить

Сборник рассказов

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 8.06.2012
Оглавление

2. Каприха
3. Отшельник
4. Смерть шумахера

Отшельник


 

 

 

В очередное своё путешествие по берегам реки Тьмаки Юльчик обнаружил в узкой излучине её за плотной стеной рыжего камыша два тонких бревна, они соединяли берега как мост.

Интересно, куда ведёт он? Папа категорически запрещал переходить на другую сторону, там водятся неопрятные люди, заразные, дурно пахнущие глыбочи и глыбочихи, которых мы отпугиваем пластилиновыми пулями с фруктовой начинкой.

Ладно, оглянулся Юльчик на родной замок, я быстро, только одним глазком.

Он нашёл палку, чтобы опираться на дно при переходе речки по зыбким жердям. Одна жёрдочка была живая: несколько зелёных веток с листьями торчали вверх, как фальшивые перила. Тёмная вода перекрывала жерди. Надо покрепче завязать шнурку вокруг лодыжек, хотя кроссовки непромокаемые.

Брёвнышки прогибались и расходились под лёгким мальчиком; на середине речки вода дошла почти до колен. Но галечное дно просматривалось, оно было рядом. Не страшно, нет, нет, нисколько не страшно.

На берегу, куда вывел мостик, сразу росли двухметровые мощные мальвы, белые и красные, с зелёными шишками на пирамидальных верхушках. Пахли цветы неприятно, хотя были нарядные.

Концы жердей мостика обвязаны, оплетены серыми верёвками, плети их уходят в глухие заросли ивовых кустов, дальше высились громадные тёмные липы, все в золотисто-зелёных гроздьях цветения.

Стоял штиль, совершенное безветрие,

Тихое жужжание доносилось из крон деревьев, но и оно временами пропадало.

Какие свирепые тут комары, подумал Юльчик, хлопая себя по шее, запястьям, лбу. В другой раз надо репеллент.

Чёркая почва сырая, липкая, вязкая, она пристаёт как тёплый пластилин к подошвам, и кроссовки становятся тяжёлыми.

Прутья ивняка так переплетены, что не пролезть. Жутковато... Мальчик оглянулся. Папа на работе. Мама вчера уехала на море. Карменка спит. Может быть, попробовать завтра? Если гувернантка уснёт после обеда. Карменка имела обыкновение часа полтора спать днём, потому что вставала в пять утра; дом огромный, сад большой, работы много.

 

...Да чего я испугался? Лес как лес, вот и тропинка. Или завтра?..

А спать днём она любила в кровати Юльчика, вынося её на веранду, благо кроватка была лёгкая, из плетёной лозы, и имела водяную перину с подогревом, тонкие простыни и верблюжье одеяло, – даже на веранде зимой в такой кровати чудесно. Если накрыться одеялом с головой, становится уютно и тепло, особенно когда закутаешься голый – тогда вся кожа тела ощущает родное тепло верблюда. Гувернантка Карменка любила спать в кровати Юльчика.

Кажется, в лесу кто-то кашляет? Надо пойти обратно. Нет, подожду. А вдруг там, в самом деле, эти заразные?

Иногда рано утром она вползала под одеяло, когда Юльчик ещё не совсем проснулся, и лизала его тело, особенно твёрдую писку. Карменка говорила: потерпи, родненький, сладкий мой, это гигиеническая процедура, папа с мамой так велели, видишь как приятно. Юльчик сопел. Только никому не говори про это, а то будет плохо. Что будет плохо, она не объясняла. Юльчик не очень любил строгую Карменку, но её пальцы были мягкими и тёплыми; губы горячие, от неё чудесно пахло жасмином, ласки нежны, как бы еле слышны... и он прощал воспитательнице дурацкие строгости. А это... ну, если мама с папой велели, значит пусть, тем более, очень приятно.

Какой мокрый, густой, плохой воздух. Чёрные птицы кувыркаются над вершинами деревьев. Почему они молчат? Стрижи реют в вышине, тоже молча. Или это ласточки? Если долго стоять на одном месте, засасывает. Палку надо взять с собой на всякий случай, какие дикие комары, отчего такая тишина, что стучит в ушах? И кто кашляет? Может быть, завтра? Ведь она наверняка будет спать. А звонит всегда одинаково, в пять.

Широко раскрыв глаза, затаив дыхание, Юльчик с тихим замиранием сердца шагнул в зелёный мрак, держа палку перед собой, как это делают слепые при переходе улицы.

 

Обнаружилась еле заметная тропинка. Верёвки, что вели от жердей мостка, кончились, они были обмотаны вокруг ствола. Ещё через два поворота тропинка привела к небольшому земляному холму. Весь он был в торчащих кореньях, завален ветками вперемежку с сеном и космами осоки, кое-где торчал картон, полиэтиленовая плёнка.

Юльчик присмотрелся. Оказалось – это громадное корневище старого дерева, сваленного ветром. Но огромный ствол его до земли не упал, а угодил в рогатную развилку липы. И образовалась землянка, пещера, берлога. Спереди она была забрана корявыми жердями, на них широкие пласты ивовой коры, потом опять жерди, прижимающие эту кору. Вход был закрыт багровым ковром с многочисленными складками; на ковре рисунок: турецкие огурцы и белые лилии. К ткани прикреплено овальное зеркало в две ладони – Юльчик неприятно отразился в нём. Недалеко костровище, тлели два больших бревна. На углях стоял чёрный закопчённый чайник и слабо сипел. На рогульках вокруг висели какие-то скрюченные цветные тряпки. На большой нависающей ветке – джинсы, жёлтое махровое полотенце.

На краю углей, в сизой золе – чёрные картофелины, несколько рыжих луковиц, банан. Светло-сиреневая куртка с капюшоном, отороченным обгорелым рыжим мехом лежала слишком близко; Юльчик переложил подальше. На двух распорках гирлянда золотистых рыбок. Деревянный ящик: соль в консервной банке, полбуханки хлеба, стакан молока – Юльчик раздул ноздри – большая пачка белых бумажных салфеток, прижатая камнем. Большой страшный ножик с зазубринами по краю, как у Рембо.

– Здесь кто живёт? – сказал Юльчик.

Полог колыхнулся, зеркало беспокойно мазнуло ярким зайчиком по глазам, ковёр раздвинулся, и в растворе появилось бородатое лицо. Глаза большие, голубые, лучистые; лицо, казалось, улыбалось всем своим лицом. Доброе такое.

– Да, но это же наш молочник, – с удивлением подумал Юльчик.

– Всё рассмотрел, мальчик Юльчик? Понравилось? Это я тут живу, а зовут меня дядя Серахим, потому что я не очень старый, ещё не дед. Мне всего шисят годков, я тут провожу отпуск в отдыхе. Хожу за ры-ибой, читаю кни-ижки. И тебя поджидал. Вот и ты. Узнаёшь меня?

Юльчик растерялся.

– Дядя Серахим? Но почему у вас борода рыжая, ведь вы всегда приходили к нам, у вас была такая, не знаю как сказать, золотистая щетина всегда была такая небольшая, как у моего папы. А теперь борода. Кудрявая.

Вдруг дядя Серахим мощно вдохнул и принялся долго кашлять, махая перед собой руками, словно отгонял комаров. Потом, шумно дыша, долго рассматривал Юльчика, придерживая ковровый занавес левой рукой. В правой его руке, свободной, было большое зелёное яйцо, оно светилось. Я сам не видел, так говорят. Внутри прозрачного камня мерцали золотые звёздочки.

Серахим оглядывал мальчика подробно, сверху вниз и наоборот. Юльчик с удивлением повторял путь его взгляда, тоже осматривая себя.

А что? Всё нормально. Мокрый только. Манжет на курточке расстегнулся. Застегнул.

 

– Промок, – сказал с сочувствием дядя Серахим, покачивая головой. Промок. Ну, чего тебе тут надо, ведь страх предупреждал тебя: не ходи, не ходи. Вот ты какой неслух. Любопытный такой ты, мальчик Юльчик. Не велено же речку переходить, разве не так?

– Я случайно нашёл... Как-то вдруг. Я больше не буду.

– Не волнуйся, я папе не скажу.

– Спасибо.

– Промок, промо-ок... Снимай штаны, джинсы сымай, кроссовки, носочки. Повесь всё на суки и ветки, пусть просохнет. Сейчас я хороший костёр разведу.

– Нет, – быстро сказал Юльчик.

– Стесняешься? Напрасно. Простудишься, и твой папа Карменке сделает нагоняй, что недосмотрела. Не жалко Кармен?

– Карменку жалко. – механически ответил Юльчик. И покраснел. – Нет.

– Ладно, тогда заходи ко мне в гости, угощу печёной картошечкой, молочком свежим, сметанкой. Рыбка копчёная имеется. Хочешь рыбки? Линьки, карасики.

– Нет, нет, – опять почему-то быстро вырвалось у Юльчика. – Я боюсь этих, которые с двумя головами.

– У моих по одной, – рассмеялся дядя Серахим, показывая огромное количество белейших зубов. – Это я в нормальном озере поймал.

Старик подвязал половинки полога на манер штор, и открылся треугольный вход в сумрачную, но – чувствовалось – просторную пещеру. В дальней глубине её горели свечки, зелёная и красная лампады перед иконами. Спокойно поблёскивало тусклое золото и серебро окладов, самоцветы дорого сверкали в них. В доме Юльчика тоже были иконы, только очень большие, на слегка изогнутых досках, без окладов.

На деревянных ящиках лежало толстое жёлтое одеяло, пёстрые подушки в беспорядке. Два автомобильных сиденья. Лавка с наполовину отпиленными ножками – заместо стола. На лавке газеты, зелёный мобильник, несколько толстых коричневых книг, из них вялыми языками свисали матерчатые алые закладки.

 

– Присаживайся, Юльчик, – сказал дядя Серахим. – Не сомневайся, тут у меня всё чисто. Я знаю, ты привык к чистоте. Сейчас картошечку горячую принесу, рыбку.

– Я обедал недавно, спасибо. Молоко тоже топлёное?

– Конечно, твоё любимое. А печёная картошечка это не еда, это деликатес.

– Дядя Серахим, а зачем вы тут живёте; Думаю, это вредно для здоровья. И почему у вас нет ни одного комара? А на берегу тучи.

– Да, Юльчик, я иногда живу в этой земляночке. Скрытня называется, Серахимова скрытня. И отчего же ты решил, что вредно? Уединение полезно. Вот ты сам предпочитаешь в своём домике на усадьбе жить, а в замок редко ходишь к папе.

– Он всегда на работе.

– Ну, к маме, к гостям. Карменка всегда тебя зовёт, а ты отмахиваешься. Она же в тебе обязана коммуникабельность развивать, чтобы был общительный. Всё за компьютером сидишь, по сети путешествуешь или книжки читаешь. Так и говорить разучишься.

– К нам гости с детьми не приходят. А мне к взрослым без личного приглашения папы нельзя. А где ваше светящееся яйцо, зелёное такое?

– Так вон оно, под подушкой, рядом с тобою.

 

Из-под сиреневой, в белый цветочек подушки прямо в ладонь Юльчику выкатилось зелёное светящееся яйцо. Оно было очень тёплым, почти прозрачным, только в середине, в недрах его едва мерцали золотые звёздочки, они медленно вращались вокруг друг дружки.

Юльчик заворожено разглядывал диковинку.

– Это фокус такой? Или оно волшебное? Но не бывает же.

– Чудо техники, – лучисто улыбнулся дядя Серахим. – Может избавить от болезни и печали, а может и убить. Как захочет, как найдёт справедливым. Это очень большой изумруд, наверное, самый большой в мире.

Юльчик выкатил яйцо из ладони на жёлтое шёлковое одеяло, камень стал ярко-жёлтым, а звёздочки внутри его зелёными. И появились какие-то багровые чёрточки и крючочки, как бы складывающиеся в строку.

– А мне? Что мне будет? – с тревогой переводил мальчик взгляд с диковинки на дядю Серахима и обратно. – Ничего не будет?

– Тебе оно не навредит, сынок. Ты ещё не заслужил ни наказания, ни поощрения.

– А где же это... где вы его взяли? На свалке номер семь? Там нашли?

– Ну, на свалке! Там глыбочи давно бы его откопали. Как-то обрывчик у Соснового ключа весной подмыло, почти под самый тамошний гранит, а я как раз там травы целебные собирал и весенние грибы. Глядь – что-то светится на дне ручейка. Оказалось, вот этот камень прозрачный. Он тогда был очень горячий, теперь поменьше.

– А если волшебный и драгоценный, может быть, потому и наша Тьмака тёплая? Говорят, что этот гранит там, у ключа, тоже теплый всегда.

– Не знаю, Юльчик. Наверное, так. Никогда таких не видел. Он мне помогает при любой болезни, а ночью как грелка. Суставы заноют, приложу, и никакой боли. Или глаза вот худо стали видеть вечером, особенно ночью. Если куда надо идти, приложу к глазам изумруд – и вижу ночью, как кошка.

Юльчик посмотрел на камень. Показалось, что светиться он стал меньше.

– Положи обратно под подушку, – сказал дядя Серахим. – Ему теперь надо побыть в одиночестве и темноте. Потом посмотришь, попозже. Может быть, он и сам появится, так бывает. Он иногда как живой.

– Я хочу одну картошку и одну рыбку, – неожиданно для себя сказал Юльчик. – И молока топлёного, только холодного. Немножко, – прибавил он, потупившись. – Извините, дядя Серахим.

 

Дядя Серахим сразу всё принёс, разложил по салфеткам на лавке, которая служила столом. Соль в затейливой хохломской чашке. В другую дядя Серахим налил густое зелёное масло из квадратной бутылки. Кружка с молоком была запотевшая, верный признак, что молоко холодное.

Картошка, копчёные рыбки – всё пахло необыкновенно, а как – и не сказать, ведь Юльчик никогда не ел печёную в углях картошку и копчёных рыбок из озера. Знакомо было только молоко, такое им домой приносил молочник дядя Серахим – густое, с толстой румяной пенкой, с ореховым привкусом. Теперь им молоко и жидкий мёд доставляла тётя Серафима, молчаливая улыбчивая жена дяди Серахима. Она угощала Юльчика лещиной, лесными орехами.

– Это у вас домашняя церковь такая? – спросил Юльчик. – Или часовня?

– Нет, это не церковь, милый. Просто несколько иконок и пара лампадок. От них запах хороший. В масле есть разные добавки, они отпугивают всех комаров и мошек. А в костёр капнуть – то и снаружи никто не донимает.

– У нас тоже не тревожат. Никого нет, ни одной букашки.

– Я знаю. Вашим папам я сам в садах и в домах специальные генераторы ставил. Они отпугивают всех насекомых на сто метров вокруг.

– Значит, вы в бога верите? Мой папа тоже иногда подолгу стоит перед картинами и нашими иконами. Жалко только, что лампад нету. Красиво. Стоит и стоит, – пожал плечами Юльчик.

– Это хорошо, что он проводит много минут перед иконами. К добру. А если лампадок нету, значит, он в Бога не верит. Пока не верит.

– А что такое бог, дядя Серахим? Я спрашивал у папы, но он ничего не говорит. В книжках мне тоже не понятно. Где он, бог? Из чего сделан? Биотехнологии?

Серахим обернулся к иконам, глаза его полыхнули зелёным огнём, – отразился свет изумрудной лампады. Перекрестился, коротко поклонившись каждой иконе.

– Он страшен, сын мой! – указал пальцем вверх Серахим. – Там обитает, он везде, в звёздах и в пустоте, и в тебе, и во мне, в каждой былинке, в каждой твари. Везде! Только этого пока никто не понимает. И никогда не поймёт.

– Страшный? – удивился Юльчик. – Иисус ничего, красивый даже. И мама его красивая, они все красивые. Мне говорили, что бог добрый.

– Нет, нет! Он сияющий, он свет везде. А страшный по силе и непреодолимости. Иисус не Бог, он сын Бога, потому что не всё может, а отец-Бог может всё. Знай это, потому что такое знание сладко для сердца. Страшный Бог – это добрый Бог, потому он и сладок. Бойся его и будешь мудрым.

– Дядя Серахим, я не хочу бояться.

– А и не бойся, только пойми, что он везде и всё видит, всё знает. Вот мы с тобой вдвоём, а он среди нас третий. И всё слышит, и слово неправильное не прощает. Ты молочко-то прихлёбывай, это полезно с картошечкой. Налить ещё?

– Но, дядя Серахим, вы пугаете меня своим богом.

– Сынок, разве ты плохой человек? Нет, хороший. Очень хороший. А только плохие люди боятся страха Божия. Они лукавые, вину свою знают. Понимай это!

– Я буду стараться.

Юльчик сделал из газеты кулёк, аккуратно сложил в него пахучие корочки картошки, остатки от рыбок.

– Куда это отнести, дядя Серахим?

– В костёр. Давай я в костёр отнесу.

– Я сам.

– Сиди, сиди, – улыбнулся дядя Серахим.

Он вернулся с большой гроздью мокрого винограда.

– А вот и десерт. Держи-ка. И скажи мне, любишь ли родных своих?

– А как называются ваши копчёные рыбки? – облизнулся Юльчик.

– Понравились? Карасики, линьки.

– У нас таких не было... Но дядя Серахим, они все меня только учат и учат. Как ходить, как жестикулировать, смотреть, говорить. Уроки всё время. То английский, то французский, то римское право. Ужас один. Зачем мне какая-то Афина, Плутарх, там их не сосчитать.

– Всё это полезные вещи, сынок. Все мировые документы пишутся на: французском языке. Весь мир знает английский. Почему бы и тебе не знать? Смиряйся, дружок. Смирение угодно всем. Будь терпелив, уничижение и принуждение принимай с охотой, тогда все беды обойдут тебя стороной. И Плутарх пригодится в своё время, а когда оно придёт – и сам удивишься. Не ленись.

– Я буду стараться... Только скучно очень иногда. Тысячи лет назад это было.

– А терпи, сынок мой. Совсем и не тысячи лет назад, очень недавно. Терпи. Потом, милый, будет легче. Есть слово такое: приобретай учение за своё серебро, и потом приобретёшь много золота. Ты любишь золото?

Серахим улыбнулся всем лицом, даже, кажется рыжей кучерявой бородой.

– Да зачем мне оно? Что с ним делать?

– Золото, сынок, это знание, а не монеты или доллары. А серебро – это твоё долготерпение и прилежание. Будешь знающим, будешь всем нужен. Останешься простецом, будешь жить на подаяние, как сейчас.

– Но разве я на подаяние живу? – изумился Юльчик. – Я ничего не прошу ни у кого. У нас ходил один побирушка, я сам ему много еды давал, а он всё деньги просил, у меня же нет денег. Карменка его прогнала шпагой.

Виноградные ягоды были какие-то странные – холодные, очень твёрдые, очень сладкие и без косточек, с привкусом миндаля.

– Пока имеешь право. Заботы папы твоего и мамы, и Карменки есть подаяние тебе. А потом сам будешь отдавать. Вот станет папа немощным, и настанет время твоих главных дел. Так что спеши, спеши приобретать, потому что если опоздаешь, то останешься глупым; а жизнь глупого зла. Чего не соберёшь в юности, не приобретёшь потом никакими силами, никаким серебром. Разве только грехом и подлостью. Знай, дружок мой, что тесны врата в жизнь и узок путь, ведущий к праведности и добру, не многие находят пути эти. А пространные дороги и широкие врата ведут в погибель, и многие идут ими, эти заблудятся и горькие плоды ждут их.

– А вдруг я буду такой же, как вы? Ну вот бедный совсем. У папы был один богатый господин, он меня маленького на шее носил, а теперь в тюрьме сидит. Мама ему колбасу носит. А он мне корабли и самолёты из толстой бумаги делал, всё летало...

– Бывает. Может и так случится. А пока будешь жить с успехом и в довольстве, когда подрастёшь и будешь важным, не огорчай никакого человека в его скудости, не утомляй ожиданием нуждающихся. Мама твоя правильно делает, что носит другу еду в тюрьму. Ведь алчущая душа всегда в печали, ты сможешь утолить печаль, если не останешься глупым и бедным. Остерегайся и сам печали, нет в ней пользы, она только истощает сердце, ослабляет душу и мышцы. Страшись печали, сынок мой! И не дозволяй другим быть в ней. И тогда тебе будет хорошо жить, если даже сам окажешься в нищете и бедствии, как я теперь. Но я думаю, тебе не быть бедным.

– Да... Среди наших знакомых и посетителей бедных нету. У меня подарков... Даже электрический мопед японский есть. «Ямаха».

На холмах правой стороны реки осветились лаковые разноцветные крыши особняков и замков. На шпиле папиного дома сиял золотом петушок-флюгер.

Скоро зазвонит мобильник.

Скажу, что задерживаюсь. Пусть Карменка приготовит молочный коктейль с морожеными вишнями. Корицу не надо. Цукаты пускай. Надо научить её картошку печь в мангале или в камине.

 

В пещере сгустился сумрак. Дядя Серахим словно куда-то исчез на мгновение.

Нет, вот он.

– Может так случится, что через время отец твой станет худоумным. И тогда прими отца твоего с особенной любовью, даже если он умом своим совсем оскудеет. Сердце твоё всегда должно быть прежним, любящим. Ум всегда в дураках у сердца. Не огорчай отца твоего, когда ему будет нужна любовь твоя. Никогда не огорчай отца. И сыном будешь знатным и славным. И дух покоя посетит тебя... – удобно расположившись в автомобильном кресле, тихо продолжал дядя Серахим; он почти слился с чёрным креслом, стал неотличим от него, только сверкали белые зубы в сумраке скрытни. Голос его был ровен, но замечательно внятен, словно всякое слово в его значимости жило отдельно, а все вместе очень дружно.

Из-под алой подушки показалось яйцо – блеснул по всей пещере изумрудный лучик с его поверхности и остановился на лице Юльчика.

– Я буду стараться, дядя Серахим, – сказал Юльчик, не отводя завороженного взгляда от камня. – Я папу и сейчас люблю. Только мне не очень понятно, почему вы так говорите, что он может стать слабоумным. Вот оно, – показал пальцем на яйцо Юльчик. – Само выползло, выкатилось?

– Не надо сейчас камень трогать. Подожди. Может быть, это с твоим папой будет не скоро, в старости, а может случиться и завтра. Но ты не думай обо мне и словах моих слишком долго. Ты маленький пока. Всё само вспомнится в положенное время. А как вырастешь, станешь юным мужчиной, вот тогда и вспомни слова мои. А меня самого не забывай и сейчас. Ведь моленья из уст моих, из меня самого – это для меня, в этой моей скрытне, это слова только для ушей моих. Больше никуда они не пойдут, ничего не достигнут, и ответа мне не будет. А если ты запомнишь их, воспримешь их и меня тоже, это и будет светлое добро и ответ мне, потому что я увижу свет для тебя. И это приятно сердцу моему, потому что суд надо мной уже скоро. А сына у меня нет.

Юльчик напряжённо слушал и удивлялся странным словам дяди Серахима.

Он помнил, как совсем недавно дядя Серахим ловко и быстро ездил на сверкающем никелем большом трёхколёсном велосипеде с огромным оранжевым рюкзаком за плечами, а в ячейках проволочного багажника стояли металлические полированные термоса с топлёным молоком, большие баллоны со сливками и мёдом.

– Разве вы старый такой, дядя Серахим?

– Я не старый, я всякий, Юльчик. Но если ты, милый, узнаешь, что я пропал в ничтожестве, не суди меня, а поплачь надо мной, когда свет мой исчезнет. Но не долго плачь, потому что я успокоюсь. Ведь возвращения времени нету, а слишком печалясь обо мне, ты не принесёшь никакой пользы мне, а себе навредишь, пребывая в печали обо мне. Потому что пребывающий в печали это как мёртвый. Будешь в печали сам, и никому не поможешь. А про меня, сирого, малого что сказать? Я только свечка во тьму и мрак.

– Мне трудно разговаривать с вами, дедушка, дядя Серахим. Но вы интересный человек. Папа со мной разговаривает мало. Только Карменка много. Да мама иногда. Она очень, очень ласковая. Но редко. И гости их только по головке меня гладят и спрашивают: как дела? Хорошо, скажу я. И всё.

– Не огорчайся. Очень скоро с тобой будут разговаривать много и многие люди. Беседа и есть испытание. Только не хвали никого, и меня не хвали, когда вспомнишь. А если побеседуешь с человеком, помни его и думай над словами его, потому что много лицемеров в нашем мире. В беседах же упражняйся много. Но обуздывай язык свой, слушай больше, нежели говори, и будешь мил и считаться умным. И будешь жить мирно со всеми. Помалкивай, потому что любезности глупого напрасны совсем, и только навредят ему.

– Я и так заметил, что все говорят, а не слушают.

– Юльчик, сынок мой, не будь им подобным.

Дядя Серахим поднялся со своего кресла, подошёл к иконам и лёгким дуновением погасил зелёную лампаду. Тонкая извивающаяся струйка плотного дыма поднялась вверх.

Юльчик понял это как знак, что беседе окончена.

– Дядя Серахим, у вас интересно, – вздохнув, проговорил мальчик, провожая взглядом тающую в вышине струйку лампадного дымка. – Но мне уже надо домой.

– Я знаю. Иди. А то сейчас твоя Кармен начнёт названивать, – обернувшись, улыбнулся он. – Скоро пять, а у тебя строгий режим.

– А можно ещё раз посмотреть ваш камень?

Серахим кивнул и как бы с сожалением покачал головой.

 

И зелёное тёплое светящееся яйцо вкатилось в ладони Юльчика, сложенные горстью.

Золотистые звёздочки перемещались внутри его и, ярко вспыхивая, начали вращаться друг вокруг дружки.

Под прозрачной поверхностью, где-то внутри можно было различить красные тонкие каракули, похожие на буквы, они вроде складывались в строчку.

– Дядя Серахим, тут что-то написано, кажется.

Серахим подошёл, присел на корточки, глядя на изумруд.

– Это старинные письмена, древний язык. На котором когда-то говорили все люди на Земле. Поэтому и теперь этот язык должны все помнить, но никто не помнит. И прочесть, что там написано, не может пока никто, Ты наверное слышал, что на граните у Соснового ключа есть надпись, говорят, что она означает «самому миру не вместить». А что здесь сказано, я пока не знаю.

– Что не вместить? – растерянно спросил Юльчик, сжимая камень в ладонях. Впервые в его руках оказалась вещь, с которой очень не хотелось расставаться. От камня исходила доверчивая ласка, как от котёнка, устроившегося в горстях.

– Кто же теперь это знает, мой милый мальчик. Неведомо. Может быть, гнев и печаль, может быть, зло и добро, может быть, любовь всех нас друг к другу. Видишь, там кружатся и кружатся золотые звёздочки вокруг друг дружки? Если очень долго смотреть на них... Нет, не знаю пока. Да внутри камня и буквы, кажется, меняются.

Юльчик разжал ладони.

Никаких букв внутри камня не было. Только по-прежнему медленно кружились в недрах изумруда золотые звёздочки, похожие на искры.

– А что ты про это думаешь, сынок мой?

– Я?.. Да тут уже ничего нет, никаких букв.

Надоевшей мелодией заверещал мобильник.

– Да, – строго и вопросительно сказал Юльчик. – Коктейль молочный, мороженые вишни. Один лобстер. Холодный. Без укропа. Через полчаса.

– До свидания, милый, – слегка поклонился дядя Серахим.

– До свидания, – неожиданно для себя поклонился Юльчик.

И сказал в телефон:

– У нас есть караси горячего копчения? Нет? Найди.

Он с раздражением захлопнул крышку мобильника.

– Дядя Серахим, вы ещё долго будете тут жить и отдыхать?

– Пока не разгадаю, что написано внутри этого камня. Сто лет, наверное.

– А в чём вы нуждаетесь, дядя Серахим? Что вам принести? У меня всё есть.

– Ты сам приходи. Видишь, тёплый камень к тебе в ладони идёт? Может быть вместе, втроём и разгадаем тайну.

– Разгадаем! – улыбнулся Юльчик.

И положил остывающий камень под подушку.

 

По-прежнему мёртвый штиль стоял в лесу и над рекой. Сизое марево испарений как бы подрагивало над поверхностью воды, над камнями берега.

Шевелился и сиял золотыми бликами родной петушок на шпиле папиного дома. Еле доносилась хорошая музыка – соседи играли на флейте и скрипке свою вечернюю серенаду.

На одной жердинке мостка зелёных веток стало много больше, появились они и на другой; ветки склонялись друг к другу, пытаясь образовать зелёный тоннель, арочную террасу.

Странно, подумал Юльчик, что же они тут так быстро растут? Тогда через несколько дней здесь будет непроходимый кустарник, не продерёшься. Та-ак... Что у меня завтра? Утром вождение. После обеда в студию, рисовать. Потом Карменка, испанский. А послезавтра?

 

 

 


Оглавление

2. Каприха
3. Отшельник
4. Смерть шумахера
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!