Жизнь на берегах реки Тьмаки

 

 

 

После ужина Юльчик устроился на веранде своего домика.

Установив треногу, навёл подзорную трубу на левый берег. Настроил усилитель, надел наушники и микрофон.

Глухие заросли плохо просматривались, над речкой стояло желтоватое марево, приходилось постоянно уточнять фокус, менять глубину резкости, медленно шарить по переплетениям ветвей кустарника.

Юльчик хотел обнаружить движение, живое существо, около воды должен кто-нибудь жить. Дядя Серахим гость на левом, а не житель.

Древние ветлы и тополя, у разлапистых седых корней которых хотелось обнаружить шалаш или пещерку, всё очень затеняли, слабые лучи вечернего солнца не пробивались сквозь листву тёмных крон. Пришлось включить прибор ночного видения. Но и в его бледно-зелёном спектре обозначились всё те же очертенелые заросли высокой травы, хаос веток и жилистых сорняков. Жёлто-зелёный светофильтр прибавил резкости. Выделились бледно-малиновые шишки чертополоха, редкие пирамидки цветов иван-чая, кипрея и вездесущих мальв. Всё остальное было серо-зелёным, с непонятным буроватым оттенком. Камни у края воды были кирпичного, зеленоватого цветов; папа говорил, что это яшма.

 

После долгого поиска в нише бурелома обнаружилось небольшое глыбообразное существо серо-коричневого цвета, трудно отличимое от окружающей его растительности.

Существо помахало Юльчику лапкой.

Юльчик включил мощный узконаправленный динамик и микрофон с лазерными прицелами.

– Ты меня слышишь? – спросил Юльчик глыбоча, поймав его голову малиновой точкой лазера.

– Слышу, – сказал глыбоч. – Стрелять будешь?

– А ты хочешь?

– А что у тебя есть? У меня тут нет сладкого, одни консервы с седьмой свалки. Надоело. Все конфеты даунёнки из дурдома растащили. Когда ещё теперь привезут.

– Какие консервы?

– Ананасы ещё ничего, остальное всё протухло, прокисло.

– Разве бывают ананасы в консервах? Ну, ладно. Я сейчас устрою тебе свежие вишни. Но всё равно... понимаешь?

– Понимаю. Пока они летят, растают. Смотря как ты будешь стрелять.

– А ты не шевелись и пошире открой рот. Я попаду. Я стреляю отлично.

– Я готов, – сказал глыбоч. – Только побольше. Я люблю твои вишни.

 

Юльчик по телефону попросил Карменку принести винтовку. Зарядил патроны морожеными вишнями, по четыре штуки в патрон. Вместо пыжей – яблочные пробки. Отъюстированный дозатор давал пороха ровно столько, чтобы вишни по дуге долетели до левого берега реки Тьмаки.

На перекрестье сетки прицела была чуть подрагивающая розово-зелёная глотка глыбоча. Свисающий с арки гортани красный язычок шевелился как пиявка.

– Готов? – спросил Юльчик.

– Готов, – сказал глыбоч и облизнулся.

– Как тебя зовут? – спросил Юльчик.

– Глыбоч, – сказал глыбоч.

– Я и так знаю, что ты глыбоч. Ну ладно, не хочешь, не говори. Глыбоч так Глыбоч. Лови, – сквозь зубы процедил Юльчик и нажал курок.

В окуляре прицела было видно, как растрёпанные, оттаявшие вишни летят по параболе и – вмякиваются с тупым шлепком в розовую пасть Глыбоча, и как Глыбоч их смакует, и глотает со счастливым причмоком, и разевает своё мартышечную зубастую пасть для новой порции.

– Очень вкусно, – сказал Глыбоч и сквозь сжатые губы выпустил очередь вишнёвых косточек. 0дна долетела и оставила на стекле светофильтра размазанное пятнышко, словно раздавили комара, напившегося кровью.

– Погоди, – не разжимая зубов, проговорил Юльчик. – Я сейчас тебе сделаю десерт из автомата. Штук десять. Поместится?

– Давай, Юльчик. Только короткими очередями. По три патрона. А то подавлюсь. Черешни нету?

– Черешня по калибру не подходит.

 

Юльчик велел Карменке принести пневматический автомат и чашку ягод. Вместе зарядили магазин, десять бумажных патронов.

– Карменка, сделай по этому типу ещё один рожок, – сказал Юльчик. Только вишни без косточек.

– Поняла, – улыбнулась Карменка. – А мне дай пострелять?

– Куда? – нахмурился Юльчик. – В белый свет? Ты же мазила.

– В глыбоча-то твоего как-нибудь попаду, – кокетливо скосилась Карменка.

– Подслушивала? – без укора сказал Юльчик. – Ты всё подслушиваешь. Вот сломаю твой мобильник, будешь знать.

– Но я же воспитательница твоя! – вздёрнула плечами, якобы возмущаясь, Карменка. – Как же иначе? Я обязана. За твои фокусы Авелий с меня спросит. Мне каждый день отчёты писать приходится. Что ты сказал, чего пожелал, что делал.

– Какие фокусы, Карменка? Я не убиваю глыбочей, я их кормлю, угощаю. А ты вот будешь целиться в глаз ему. Хотя всё равно не попадёшь. Знаю тебя. На левом берегу ягоды не растут.

– Ну да! Как же не растут? Там есть рябина, малина, черёмуха, волчьи ягоды. А в глаз ему я всё равно не попаду.

– А вдруг? Вишни там не растут.

– Да не собираюсь я, Юльчик, никого убивать. С чего ты взял? Просто мне понять тебя надо, иначе как я буду тебя воспитывать? Что ты испытываешь, когда стреляешь и попадаешь? В рот можно, а в глаз нельзя?

Юльчик отмахнулся от назойливой гувернантки:

– Да ну тебя. Ничего я не испытываю. Развлекаюсь и всё.

И сказал в микрофон:

– Глыбоч, хочешь очередь? Штук двадцать сразу?

– Давай, – сказал Глыбоч. – Давай попробуем.

 

В зеленоватом поле прицела обозначилась громадная разинутая пасть Глыбоча; глотка почему-то была чёрной.

Юльчик тщательно прицелился.

Глыбоч высунул тусклый красный язык и как бы поманил им.

– Ну, держись, – сказал Юльчик.

– Смелее, мальчик, – прогундосил Глыбоч.

Трассирующие вишни летели медленно и вполне кучно ложились в глотку Глыбоча.

Наконец, пасть его была битком набита ягодами, вишнёвая каша.

Рожок закончился.

– Перерыв, – сказал Юльчик. – Жуй. Ещё надо?

– Хватит пока, – сказал Глыбоч. – Очень в пузе холодно.

– Нет уж, нет уж, готовься, у меня есть ещё рожок, там тоже без косточек. Разве не вкусно?

 

Возникла переливчатая, кружевная музыка – флейта играла «Шутку» Баха.

Юльчик и Кармен переглянулись.

В раздвинутые ворота усадьбы медленно вползал папин вишнёвый «Бентли».

– Атас, – прошептала Карменка. – Правый подфарник включён. Значит, Авелий в плохом настроении. Сейчас заставит меня... нет, сейчас сам начнёт кроликов бросать пираньям в бассейн. А я должна буду там плавать голая.

– Глыбоч, уходи, – сказал Юльчик в микрофон. – Папа приехал. Он не умеет стрелять вишнями.

– Я знаю, – сказал Глыбоч. – Поэтому мы ему и не показываемся.