HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Юрий Меркеев

Трещинка

Обсудить

Роман

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 8.12.2015
Оглавление

16. Глава 16. Сухой дуб и метафизическое распятие
17. Глава 17. Курочкин распетушился
18. Глава 18. Да здравствует мировая революция!

Глава 17. Курочкин распетушился


 

 

 

Под воздействием реланиума Курочкин проспал в отделении растяпинской психиатрической клиники чуть меньше суток. В сладком затяжном сне он успел заготовить первую партию кедрового тёса для строительства дворца для своей возлюбленной и уже приступил к разметке периметра, на котором укоренится и материализуется его терпеливая и жертвенная любовь, как вдруг сладкий сон оборвался, и художник очнулся в иной реальности, далёкой от целомудренной прелести ливанского леса. Он потянулся, зевнул, открыл глаза, полагая, что находится у себя дома, и поначалу ничего не понял: потолки его комнаты расширились и взметнулись вверх, в нос ударил тошнотворный запах карболки и туалета, а вместо тёплого красного света китайского фонарика его встретил холодный фиолетовый блеск ночной лампы, запакованной в мутный панцирь из оргстекла и гнутой арматуры. Курочкин прислушался к шуму и отчётливо различил бессвязную болтовню мужских голосов. Художник вздрогнул и резко приподнялся на локтях. Он находился в огромной больничной палате, в которой стояло с десяток железных коек, и на них в разных положениях лежали, сидели, корчились, извивались как ужи странные взлохмаченные люди в выцветших вельветовых пижамах с неряшливыми хлорными единичками на уголках. Лица у этих людей были страшные – жёлтые, заплывшие, перекошенные гримасами безумия, – иными словами, это были ожившие персонажи картин Питера Брейгеля в самом мрачном своём варианте.

Курочкин издал жалобный стон и, повалившись на подушку, стал напряженно вспоминать то, что с ним приключилось накануне. Постепенно он восстановил в памяти все даже до мельчайших подробностей, однако почему он оказался здесь, в этом аду казённого дома – этого он вспомнить никак не мог. Рассудок отказывался помогать ему в этом, очевидно оберегая ранимую психику художника от шока.

На жалобный стон Ивана Мефодьевича, как акула на брошенный ей кусок мяса, вплыла санитарка первого буйного отделения тётя Глаша. Её пухлая плоть так и силилась разорвать белый халат, надетый на её тело точно смирительная рубаха. В руках она вертела мокрое вафельное полотенце со скрученным на конце узлом – средство устрашения для тех, кто ещё не совсем понял, куда попал. Обведя подслеповатым взглядом всех больных в палате, тётя Глаша неожиданно резко (при своей полноте) повернулась к сухому беззубому дистрофичному старичку, который смирёхонько сидел на своей кровати и чему-то загадочно ухмылялся. Втянув в себя испорченный воздух, исходивший из-под смиренного старичка, санитарка разразилась проклятиями и принялась охаживать дурачка по бокам узлом мокрого полотенца.

– Ах ты, дебил! – приговаривала она хладнокровно после каждого шлепка. – Имбецил ты эдакой! Кретин! Чтоб тебе в задницу цементу насыпать. Сколько раз тебе говорить: «Не ходи под себя! Не ходи!».

И это «не ходи» всякий раз подкреплялось тяжёлыми шлепками мокрого полотенца. Кажется, тётя Глаша хотела вдолбить старику рефлексы собаки Павлова. Однако нужно отдать должное дурачку – от ударов скрученным полотенцем он совсем не рыдал; даже наоборот – веселился как расшалившийся ребёнок. Очевидно, ему нравилась такая игра: он втихаря накладывает под себя на постели, а санитарка отыскивает его и «солит» вафельным полотенцем.

Наконец, тётя Глаша устала воспитывать дурачка, перевела дух, сорвала с койки безобразника грязную простыню, сунула ему в нос и затем поплыла в кабинет санобработки, извергая по пути разные проклятия в адрес пациентов.

Курочкин с ужасом наблюдал за этой сценой. Он притворился спящим, боясь, что гнев этой беспардонной толстухи может в любую минуту обрушиться и на него.

Как только санитарка вышла из палаты, к Ивану скользнул тенью какой-то маленький чернолицый человек в тельняшке, на плечах которой красовались нарисованные зелёным фломастером весьма небрежно погоны с большими, очевидно, маршальскими звёздами, и, сверкая в фиолетовой полутьме белками выпученных негроидных глаз, затараторил, впрочем, совершенно по-русски:

– Я кубинец, в натуре. Родной брат Фиделя. Меня на волю боятся отпускать, братуха. Зачемергесю мировую революцию, вот так. Но мы не сдадимся, в натуре.

Внезапно он пригнулся к самому уху Курочкина и, быстро поглядывая по сторонам, зашептал заговорщически:

– Я знаю, кто ты, товарищ. Мы тебя давно ждём. Как дела в райкоме? Можешь не отвечать. На днях прибыл Ильич, в натуре. Законспирирован под профессора. Лежит в третьей палате.

– Под какого профессора? – вздрогнул Иван.

– Под еврейского профессора Рослика.

Кубинец тихо засмеялся, обнажив страшные, изъеденные какой-то ржавчиной, больные редкие зубы.

– Значит, профессор уже здесь? – застонал Курочкин.

– И профессор здесь, – снова вдохновенно зашептал брат Фиделя. – И засланный казачок Цыбулко от попа Гапона. И матрос с «Авроры» Василий Перцев. Все в сборе. Дожидались только тебя, товарищ.

– Василий Перцев? – воскликнул Курочкин. – Разве он жив?

– Жив, жив. Определён временно в наблюдательную палату. Хотел вздёрнуть нашего доктора на фонарном столбе. Настоящий боец, в натуре. С ним мы в два счёта зачемергесим мировую революцию.

– Васька Перцев, – растерянно произнёс Курочкин. – Не может этого быть! Жив?

– Жив, жив, – повторил Кубинец, затем покопался в карманах и извлёк оттуда две пригоршни сухих чаинок.

– Закинь на кишку, братуха, легче будет.

И он с таким значением подмигнул художнику, будто предложение Кубинца «закинуть сухой чай на кишку» означало какой-то важный сигнал к началу мировой революции.

Иван оторопело посмотрел на сумасшедшего.

– Бунт? – подмигнул тот.

– Бунт, – вырвалось у Курочкина.

Кубинец расцвёл.

– Тогда закинь на кишку, – умилённо произнёс он, суя под нос Курочкина пригоршню чая.

– Я… я… я не могу так, – нервно вскочил художник. – Не привык. Я люблю его заваривать сначала, настаивать как следует, а уже потом пить.

Кубинец ошалело посмотрел на райкомовского эмиссара.

– Ты это барство оставь, товарищ. Не для этого ты сюда послан. А может быть, – он прищурился, – ты мне не доверяешь, в натуре? Мне, родному брату Фиделя? Фельдмаршалу сил мировой революции? – Кубинец грозно придвинулся к Курочкину. – Ешь, – сурово прошептал он.

– Не буду, – ответил Курочкин громко и принялся искать под кроватью тапочки.

– Не будешь? – рассвирепел Кубинец. – Ах, ты…

В эту секунду, услыхав шум, в палату заглянул ночной санитар Егор, мужчина весьма внушительного размера. И Кубинец тут же переменился.

– Подумаешь, – с наигранным безразличием произнёс он, провожая глазами фигуру санитара и тихонько насвистывая какую-то революционную мелодию, похожую на «Марсельзу». – Без Кубинца вы все нули! Голые нули! Голые… Когда жизнь даст трещину в районе ж…, – крикнул он, проведя ладонью у себя чуть ниже спины. – Тогда сам прибежишь к Кубинцу, товарищ. А Кубинец тебе ответит: «В блицкриг играют только немцы, в натуре». До мировой революции остался один плевок!

Старик, которого санитарка потчевала мокрым полотенцем, издал из-под себя подозрительный звук и, поглядев на Кубинца, беззвучно захохотал, – очевидно, ему тоже понравилось играть в революционеров. Проходя мимо него, бравый кубинский главнокомандующий резко придвинул к нему свой кулак.

– Цыц, контра, придушу! – скомандовал он. – Мы тебя на первом фонарном столбе подвесим за…

И далее последовало выражение, очень знакомое Курочкину после скандала с Перцевым, из чего Иван Мефодьевич заключил, что сосед его, в самом деле, жив и находится где-то рядом – рядом настолько, что уже успел заразить своим оголтелым хамством некоторых представителей рода человеческого. Да. Очевидно, хамство по всему миру и во все времена имело один и тот же родственный корень и было явлением интернациональным, как душа человеческая.

Художник отыскал под кроватью чьи-то убогие стоптанные тапочки, похожие на блины, сунул в них ноги не без брезгливости и, облачённый, как все пациенты первого отделения, в облезлую вельветовую пижаму, осторожно вышел вслед за Кубинцем в коридор.

Как водится в подобных специализированных медицинских учреждениях, дверей в палатах не было, для того чтобы санитары или медсёстры с врачами могли беспрепятственно навещать больных. Палаты, таким образом, свободно вливались в длинный узкий коридор, освещённый такой же тусклой фиолетовой лампочкой, одетой в оргстекло, что были в палатах. По коридору взад-вперед, как челноки, сновали больные. Шли они как-то странно, неизвестно каким манером поддерживая дистанцию, и у каждого была своя неповторимая, как диагноз, ходьба. Собственно, это и ходьбой было назвать трудно. Кто-то шатался, как разбуженный медведь; кто-то пританцовывал; кто-то заваливался назад Пизанской башней и, кажется, должен был вот-вот упасть, однако же продвигался вперёд; кто-то шёл, семеня ногами как рак по дну водоёма. И выглядел этот парад теней человеческих фантастическим дефиле, демонстрирующим различные формы людского безумия. Вот куда нужно было спуститься Данте, для того чтобы описывать свой ад! Вот где Франсиско Гойя или Питер Брейгель могли бы почерпнуть сюжеты для чудовищ, порождённых сном разума!

Были тут, между прочим, и редкие представители шубообразной параноидальной шизофрении и шизофрении латентной, вялотекущей, были и маниакально-депрессивные больные, и олигофрены во всех стадиях слабоумия – дебилы, имбецилы, кретины; были хронические алкоголики, только что вырванные из лап белой горячки; были невротики, старческие маразматики и просто люди с израненной душой, сделавшие по разным причинам неудачные попытки свести счёты с жизнью (кстати, шрам на левом запястье Курочкина был затянувшимся знаком такого же рода). А один больной, «юноша бледный со взором горящим», всё время судорожно корчился прямо во время ходьбы и плевался, будто протестуя против окружающей его мерзости. Однако плевался он совсем по другой причине: год назад, после перенесённого гриппа, давшего осложнения на голову, этот юноша, студент-отличник нижегородского университета, в бреду случайно укусил кроличью шапку, да так укусил, что вот уже год страдал неврозом навязчивых состояний, – всё ему казалось, что рот его полон волос от шапки, которые он тщетно выплевывал двенадцать месяцев кряду, а выплюнуть так и не смог.

Иван осторожно влился в живую цепь сумасшедших и пошёл с ними, по пути отыскивая глазами палату с профессором Росликом. Однако номеров на палатах не было, и Курочкин пропутешествовал с «челноками» дважды от одного конца коридора до другого. Наконец, людское течение вынесло его к тёте Глаше, которая закрывала кабинет санобработки на ключ. Преодолевая робость, Курочкин вежливо поздоровался. Санитарка окинула новенького небрежным взглядом и спросила, что ему нужно.

– Мне бы с доктором поговорить, – смущаясь, ответил Иван. – Очень нужно. Дело в том, что я здоров. Меня держат тут по ошибке.

Очевидно, это наивное обращение новенького к здравому смыслу показалось тёте Глаше смешным, потому как прежде, чем ответить, она расплылась в добродушной улыбке.

– Милый, что я тебе скажу…

Она осторожно поманила пальчиком забавного вихрастого новенького с умным интеллигентным лицом, слегка только заплывшим от длительных возлияний, и когда он придвинулся к ней, гаркнула:

– Кто ж здесь, по-твоему, болен? Здоровенькие все, точно только что на свет народились. Сенька Ржавин с Белгородчины, что ли, болен? Нет, он просто решил, что он есть родной брат Фиделя и без него мир не устоит, рухнет. Уж поди два года сухомятный чай жрёт как лошадь сено, и всё для того, чтобы кожа у него на лице почернела как у кубинца. Только Фидель-то, знать, белый. А Сеньке до этого дела нет… Или Перцева возьми, Василия. Знала я его покойную матушку Серафиму. Уж она б из его башки дурь-то повыколачивала. Третьего дня к нам поступил из реанимации с разбитой головой, а уже в наблюдательной палате парится аки младенчик запелёнатый. Погоди ещё, доктор ему горячих уколов всыплет. Будет знать, как кидаться с кулаками и грозить, что перевешает всех на фонарных столбах. И откуда у этого матерщинника взялось столько прыти? Знать, не добил его, как следует, тот мо́лодец, который Ваську в реанимацию отправил! – сокрушённо покачала головой тётя Глаша, а Курочкин густо покраснел. – Или вот возьми старика Цыбулко. День-деньской всё твердит, что гробы с неба посыплются и явится антихрист, а какой-то монах Ферапонт всех от него спасёт. Так что, милый, нет у нас больных. Все здоровые, – протянула санитарка. – Вот и ты тоже не отстаёшь от них.

– Мне бы с доктором поговорить, – жалобно простонал Курочкин.

– Ну, с доктором ты поговоришь, милок, это я тебе обещаю, – утешила его санитарка. – Сейчас он вернётся из приёмного покоя и поговоришь. Доктор у нас хороший, видный такой. В Америках учился. Зовут его Сан Саныч. Любит об охоте поговорить, о рыбалке. Не любит, когда больные кричат, что они здоровы. Ты ему сразу-то не брякай, что тебя по ошибке держат. Не ровён час, он тебя к Ваське Перцеву в наблюдательную палату бросит. А это всё равно что с разъяренным львом в одной клетке оказаться. Загрызёт, ой загрызёт. Даром что спелёнатый. Зубами загрызёт. А мать его, покойница Серафима, добрейшей души была человеком. Пока тверёзая. А выпьет – хуже зверя становилась. От вина-то и померла, царствие ей небесное. Вот что проклятое вино с людьми делает. И у тебя, чай, белая горячка была. Доктор, который тебя привёз к нам, сказывал, что ты в одном преисподнем по городу шлёпал, какую-то статую нёс окровавленную, потом афишу с голой девицей изодрал зачем-то и в милицию сдаваться пришёл. Ну, разве здоровый человек это сделает? Жалко мне таких, как ты, милок, жалко. Молодые, а уже порченные. Что ж дальше будет?

– Профессор искусствоведения Рослик где лежит? – упавшим голосом спросил Курочкин.

– Это лысенький-то такой, с бородкой? Плох он, совсем плох. Его Сан Саныч на инсулиновую терапию определил. Шизофрения у него. Конченое дело. Вон там он лежит, в третьей палате.

И она указала рукой на соседнюю с Курочкиной палату. Иван ринулся туда. За ним следом по пятам скользнул Кубинец, догадавшийся, очевидно, что райкомовский эмиссар сыщет возможность встретиться с законспирированным Лениным. Так оно, по мнению брата Фиделя, и вышло… На угловой койке третьей палаты жалкий, неухоженный сидел, по-турецки поджав под себя босые ноги, профессор Рослик и, глядя в одну точку перед собой, точно так, как воскресным вечером его застали в зелёном домике Курочкин с Дымовым, шевелил губами, произнося едва слышное: «Пятьдесят лет… разбитые головы… разбитые судьбы…»

– Святослав Адамович, вы помните меня? – бросился к нему Иван.

Старик вздрогнул, посмотрел на своего ученика невидящим взглядом и зашептал скороговоркой, съёживаясь от страха:

– Надо уходить… Бойтесь шоковой терапии. Она бьёт в голову. Ты её в пяту, а она тебя в голову… И я бью в головы, – расплакался он как ребёнок. – И ты бьёшь в головы… Все бьют в головы… Надо уходить, уходить… – И тут вдруг сознание его будто бы прояснилось. Он перестал плакать и твёрдо проговорил:

– До сих пор вижу перед собой гигантскую железную статую Сталина. Мне позвонили из ЦК. Птички загадили ему голову. Приказали ток подвести. И птички стали погибать. Жалко птичек. Так много их погибло, что покрыло вождя по пояс. Увидели из ЦК, хотели меня на Соловки определить. Но я покаялся.

Профессор замолчал, а Курочкин, обрадованный тому, что сознание возвращается к Рослику, воскликнул:

– Профессор, вы помните меня? Я – Ваня Курочкин, автор картины «Самораспятие».

Тут Святослава Адамовича снова перекосило, и он захныкал:

– Ах, оставьте меня, уходите. Я боюсь шоковой терапии. Боюсь. Теперь ко мне тоже прилетают птички небесные и клюют меня в голову. Наказание Господне…

Иван отшатнулся от безумного профессора и уныло побрёл в свою палату. Ему показалось, будто он попал в страшно запутанный лабиринт, из которого нет выхода. Только вход! Стараясь не глядеть на уродливые лица соседей, он дотащился до своей койки, упал ничком на подушку и зарыдал. И вдруг почувствовал чьё-то ласковое прикосновение.

– Я все видел, братуха, – сказал Кубинец, присевший на корточки рядом с кроватью Ивана. – Никто, кроме меня, ни о чём не догадался. Будь уверен, товарищ. Мы всё-таки зачемергесим мировую революцию, в натуре!

Иван поднял на Кубинца разъярённый взгляд и заорал во всё горло:

– Пошёл вон, хам! Санитары, санитары! Уберите от меня этого хама! Я не могу здесь больше!

Появилась тётя Глаша со своим неизменным орудием устрашения – мокрым полотенцем. Кубинец что-то недовольно проворчал и ретировался на свою койку, следя за каждым движением тёти Глаши. Когда она удалилась, он прошептал в сторону Курочкина:

– Запомни, товарищ, наших здесь немного. Наш пароль: «Жизнь дала трещину в районе жопы». Отзыв: «В блицкриг играют только немцы». Ферштейн?

Курочкин тяжело вздохнул и снова упал лицом в подушку. Ему оставалось одно – дожидаться разговора с лечащим врачом. И он принялся терпеливо ждать этой минуты.

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.

 


Оглавление

16. Глава 16. Сухой дуб и метафизическое распятие
17. Глава 17. Курочкин распетушился
18. Глава 18. Да здравствует мировая революция!
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!