Трещинка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Со дня совершившейся литературной мистерии минуло полгода.

Подыстёрлись в памяти растяпинцев фантастические явления прошлого лета – восстание заблудившегося в прелести и гордыне отца Ферапонта; бегство из сумасшедшего дома больных под предводительством пламенного революционера Кубинца; гробовой репортаж и последовавшее вслед за ним загадочное разоблачение госпожи Шпигель; уже и всеведущая людская молва нашла обыденное объяснение всему самому сказочному, что вышло тем летом. Сам факт чудесного «воскрешения из мёртвых» местного писателя Алексея К. воспринимался людьми не иначе как всесильное действие на ещё не старый организм мужчины целебного страховского воздуха, наполненного ароматами хвои (не только же гнилостными запахами болот!); покойной жизни в уединении на лоне природы; минимума повседневных житейских забот, забирающих море психического здоровья у суетливых горожан; наконец, заботливому уходу за раковым больным бывшей супруги писателя Виктории, о которой особенно хорошо отзывались в растяпинской администрации, где некогда подвизался на ниве чиновничества её новый супруг, бизнесмен Сергей.

Лишь кое-кто из близко знавших сочинителя упрямо считал, что его исцеление – прямое и безоговорочное явление чуда Господня, ибо был человек мёртв, подобно Лазарю, и воскрес.

Произошло ещё одно чудо в Растяпине, которому никак не могли найти объяснения даже самые скептики, указующие, что следы этого чуда необходимо искать с помощью компетентных органов, ибо исчезло сразу трое жителей славного городка: Бральвага, Курочкин и Бойцов. Ну, о Бральваге кое-что было известно, – говорят, что после того, как его коммерческой деятельностью на телевидении заинтересовалась прокуратура, он спешно поменял свою фамилию на фамилию жены, купил новый заграничный паспорт и уехал через Киев в Тель-Авив на свою историческую родину. Правда ли это, доподлинно неизвестно, да и не важно… Главное то, что в Растяпине не дали развернуться циничному ростовщику, для которого «что Троица, что…. Четверица – всё едино, лишь бы денежные знаки в кошельке водились»…

Курочкин и Бойцов исчезли внезапно. Друг художника Дымов вспоминал, что перед самым исчезновением Иван Мефодьевич как будто бы преобразился и внешне, и внутренне: стал задумчив и тих, удивительно спокоен, бросил пить совершенно, что в понимании широкодушного Дымова было для большого русского живописца, коим, несомненно, являлся его друг, «непростительно и даже безнравственно»; твердил о какой-то ливанской красавице, ради руки и сердца которой Курочкин готов был отправиться в долгое, почти тридцатилетнее паломничество в мир христианского Востока, дабы трудом, постом и молитвой ознаменовать великий подвиг художника во имя Любви; затем вдруг пропал, не оставив никому ни письма, ни записки. Дымов хоть и ругался скверными словами на Курочкина, но в глубине души понимал и даже оправдывал своего друга: если тот действительно встретил ту единственную, что способна вдохновить художника на тридцатилетний труд, тогда ему можно только позавидовать. Ибо известное выражение, столь часто цитируемое и самим Дымовым, и многими из его талантливых коллег, а именно: «Истина в вине!» – было ничем иным, как ловким мошенничеством, изящным способом избежать правды.

Бойцов пропал тоже внезапно, но с запиской, адресованной своей молодой жене. В записке Олег просил извинить его за неожиданное исчезновение; успокаивал супругу тем, что так нужно для его ищущей подвига души воина-христианина, что его «командировка к земле обетованной» продлится недолго, год или полтора, и что, когда он вернётся, то первым делом они обвенчают свой брак перед Богом в церкви. К записке Олег приложил довольно крупную сумму денег в долларах и в рублях, чтобы жена с сыном не бедствовали в его отсутствие, и пояснил, что сумму в долларах он уже заработал за какое-то серьёзное и благородное дело, за которое не стыдно даже перед лицом Господа; а сумму в рублях ему выдали авансом за будущие подвиги во имя Христа на земле обетованной. Сочтя поступок Олега осмысленным и благородным, никто из его окружения, включая жену и тёщу, Бойцова не осудил.

…«Воскресший» сказочник появился в Растяпине в дни Рождественских каникул. Был лёгкий мороз. Светило солнце. Под ногами снег хрустел точно вата. Изо рта валил пар. В городе царило праздничное оживление. Разрумяненный растяпинский люд веселился как ребёнок. Кажется, даже самые мысли у людей под влиянием свежего морозного праздника, славящего Рождество Иисуса Христа, стали здоровее и чище.

Сказочник с улыбкой прошел по рыночной площади, любуясь золочёными куполами Успенского храма. Город принял затворника. Кругом все улыбались ему как родному. И он улыбался всем в ответ. Румяный, бодрый, здоровый сказочник радовался своему возвращению к людям. И люди радовались его возвращению. Срабатывал духовный закон, открытый страховским затворником во время болезни.

Около Успенского храма он остановился. Мимо него проплывали знакомые лица и приветливо улыбались. Виват сказочнику! Виват Рождеству!

Многие торопились на традиционный Рождественский концерт Натэлы Храмовой, на котором, помимо своих песен, она всегда исполняла торжественные гимны Иоанна Дамаскина, ирмосы и песни духовного содержания.

Мимо сказочника в роскошной норковой шубе проплыла госпожа Шпигель со своим супругом.

– С Рождеством вас, Алексей!

– С Рождеством вас, Нелли Николаевна.

Нелла Николаевна нежно улыбнулась. «Мы тебя любим, сказочник», – ласково прибавили её глаза, а засверкавшие в них страстные огонёчки пропели: «До известной, конечно, степени… Салтыков ты наш, Щедрин… Гоголь ты наш Страховский… Даже умереть, как следует, не сумел. Горе ты наше луковое… Одним словом – сказочник».

В шикарном кожаном пальто с писцовым воротником проплыла Агнесса Аркадьевна Фец, одна, без супруга.

– С Рождеством вас, Алексей!

– С Рождеством вас, Агнесса Аркадьевна.

Агнесса Аркадьевна нежно улыбнулась. «Мы тебя любим, сказочник», – ласково прибавили её глаза, а загоревшие в них страстные огоньки пропели: «Но нельзя же так шельмовать нашей любовью. Гофман ты наш, растяпинский… Эдгар Алан По… Так опозорил отдел растяпинской культуры, чёрт бы тебя забрал! Шутник ты эдакий! Нет, братец, ты не так прост, как сам себе, видно, кажешься. Тебе ручку протянешь, чтобы приласкать, а ты эту ручку – цап и нету! Хищник ты, Алексей, и плут! Супругу свою разлюбезную обидел. Тень бросил на всех нас, растяпинцев. Столько денег на воспоминания о тебе извели, паршивец. А умереть, как человек, не сумел. Воскрес, видите ли! Тьфу на тебя, подлец! Пришлось из-за твоего самовольного воскрешения все протокольные планы на год перекраивать».

В строгом чёрном пальто прошёл мимо сказочника прокурор Иван Степанович Дышло с супругой.

– С Рождеством, – коротко приветствовал он.

– С Рождеством, – также коротко отвечал писатель.

«Эх, попался бы ты мне, стервец, на каком-нибудь худом деле. Ну, скажем, на неуплате налога на недвижимость. Уж я бы своего не упустил, щелкопёр несговорчивый. За один твой скверный характер тебя посадить мало! Ух, развели демократию, черти. Один умирает, когда хочет. Другой из могилы встаёт, когда вздумается. Не времена пошли, а – тьфу! – сплошная вольность!»

– С Рождеством.

– С Рождеством.

Около кино театра «Мир», на афише которого было объявлено о концерте Натэлы Храмовой, сказочника нагнал Максим Максимович Вёрстов. Был он, как всегда, весел, остроумен, шумен и бодр.

– Ух, как морозец завернул, – радостно улыбаясь, поздоровался он со сказочником. – Не на концерт ли?

– Нет, я в храм, – ответил Алексей.

– А я к Храмовой, – скаламбурил Вёрстов и весело рассмеялся. – Ты никак первый раз к людям-то из своего затвора? – поинтересовался он.

– Первый раз, Максим Максимович, – вежливо ответил писатель.

– Что ж, поздравляю… И с Христовым Рождеством, и с твоим… э-э… воскрешением. Признаюсь, напугал ты нас своими мистификациями. Чуть тебя живьем не похоронили.

– Я и был мёртв, – без улыбки ответил Алексей. – Это не мистификация. Это сущая правда. От химиотерапии у меня душа превратилась в кладбище. Сил у меня хватало только на то, чтобы добрести до Страховского погоста. До церкви дойти я уже не мог. Душевное состояние было под стать физическому. Помышлять мог разве что о гробах.

– Вот как? – воскликнул проницательный Вёрстов и с хитрым прищуром взглянул на сказочника. – Уж не твоя ли это работа с нашествием на Растяпин гробов Шельмовского? Как тьма Египетская, как саранча полезли гробы этим летом, – прибавил поэт, склонный к пафосным и красивым сравнениям, и улыбнулся. – Шучу, шучу, Алексей! – дружески хлопнул он его по плечу. – Плачу́ тебе той же монетой. Юмор-то, стало быть, у тебя тоже с чернотцой был, когда ты решил поприсутствовать на собственной панихиде, а? Кстати, что это за восточная красавица с тобой была? Не женщина, а символ… Эдакая Госпожа Янь!

Алексей вздрогнул и смущённо улыбнулся.

– Это моя… знакомая, – соврал он. – Из… из… из русскоязычных китайцев… – Он вдруг покраснел.

Максим Максимович тактично повернул разговор на другую тему.

– Ну да ладно, – махнул он рукой. – В конце концов, это твоё дело. Никто не вправе соваться в личную жизнь. Это я так, между делом спросил. Уж больно Лебединский потом хлопотал об этой красавице, просил меня узнать, что это за штучка такая восточная была на вечере памяти Алексея К. и что там был за слепой спонсор? Ты ж знаешь Лебединского! – расхохотался Максим Максимович. – Ни одной юбки не пропустит, мастодонт! Ну, ладно, Бог с ними со всеми. Ты-то как? Рассказывай, затворник. Чем живешь? Как живешь?

– Теперь, наконец, живу, – широко улыбнулся сказочник. – И это огромное счастье. Как живу? Отвечать штампом, наформалиненным мёртвым языком не хочу. Вы знаете, как я отношусь к этому. Что значит «хорошо»? Что значит «плохо»? Это требует обстоятельного разговора. Иное дело, чем я живу? Разумеется, литературой. К церковной жизни хочу приобщиться. Правда, пока это не очень получается.

– Ну, ничего, – успокоил его Вёрстов. – Для писателя главное – это литература. Это и его храм, и его затвор, и его убежище, не так ли?

– Верно, Максим Максимович, верно.

– Какую сказку нынче творишь, если не секрет? – спросил Вёрстов.

– Не секрет, – ответил сказочник. – Я пишу три исторические новеллы, между собой очень тесно связанные.

– Любопытно, очень любопытно.

– Одна новелла о римском легионере, сотнике времён римского владычества над Иудеей, – продолжал сочинитель. – О ревностном гонителе христиан, который впоследствии становится преданным защитником Иисуса Христа, Его учеником и проповедником Евангелия.

– Уж не Павлом ли зовут этого воина? – спросил Вёрстов.

– Нет, его зовут Олег, – ответил писатель и тут же продолжил. – Вторая новелла о бедном ливанском художнике, который тридцать лет строил для своей возлюбленной дворец из кедра, и когда построил, и она приняла его дар, красавица поклонилась нечеловеческому терпению художника и силе его любви… поклонилась в прямом смысле, потому как вход во дворец, возводимый тридцать лет, оказался мал для её роста, и она прилюдно склонилась перед художником и уже затем вошла во дворец невестой.

– Да, красивая история, – вздохнул Вёрстов. – Ну, а третья о чём?

– Третья – не очень красивая, – ответил писатель. – Она об одном хитром деляге, польском еврее-ростовщике, из тех жидов, которых истребляли на Запорожской Сече, потому как они не скрывали своего презрения к давшему себя распять Божеству и не давшему наследникам рая – иудеям – тот рай на земле, о котором они грезили.

– Шестьсот шестьдесят шесть талантов Соломонова золота? – спросил эрудированный Максим Максимович.

– Именно, – ответил сочинитель.

– И что же объединяет эти три истории? – спросил Вёрстов.

– Объединяет их то, что все они о том, как разные люди в разные времена сами могут построить в своих душах рай или ад, по собственной воле.

Сочинитель на минуту задумался, потом прибавил:

– Что есть ад, Максим Максимович, я узнал минувшим летом. Очевидно, Господь по благости дал мне возможность заглянуть в него. Чтобы впоследствии я сумел описать свои ощущения. Не дай бог кому-нибудь там оказаться! – горячо воскликнул писатель. – Не дай бог! Любой болезненный кошмар по сравнению с ним покажется раем. Не дай бог умереть в окамененной гордыне.

Они попрощались. Сказочник направился к Успенскому храму, Максим Максимович пошёл в кинотеатр «Мир» на Рождественский концерт Храмовой. По дороге он подумал о том, что неплохо было бы помочь Алексею с изданием новой книги. «Да, Мамонтовы перевелись нынче на Руси, – подумал он. – Вымерли, как мамонты в ледниковый период. Прав был хитрец Лебединский. И все-таки… Быть такого не может, чтобы не нашёлся хотя бы один такой…»

Вёрстов загадочно улыбнулся и ускорил шаг.

Мороз крепчал. Солнце светило радостнее. Изо рта валил пар. Снег под ногами хрустел точно вата. На душе было великолепно!

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.