Трещинка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

А пока давайте вернёмся к нашему третьему герою, Курочкину, и проследим весь его воскресный путь с того момента, как волшебное перо сочинителя бережно переместило совершенно пьяного Ивана Мефодьевича в центр города на рыночную площадь.

Беспощадное солнце продолжало лить на Растяпин огненную лаву, когда Курочкин проснулся от тяжелой хмельной дрёмы и увидел, что он сидит на автобусной остановке напротив Успенского храма и кинотеатра «Мир». Пробормотав застрявшую почему-то в мозгах любимую фразу профессора Рослика «У нас запляшут лес и горы», Курочкин поднялся со скамьи, но тут же безвольно опустился на место, так как перед глазами у него всё поплыло – судя по всему, он с самого утра где-то успел хорошо поднабраться, но где? Иван Мефодьевич попытался вспомнить сегодняшнее утро, однако ничего, кроме фантастического путешествия в каком-то ином измерении в иное пространство и странной встречи с покойным сказочником, во время которой, впрочем, потреблялась самая настоящая растяпинская водка, Курочкину на ум не пришло.

Вспомнив, что сегодня, несмотря на выходной день и большой религиозный праздник, в мастерской кинотеатра должен был находиться его сменщик и друг Димка Дымов, который был вызван директором «Мира» срочно доделывать оставленную Курочкиным незавершённую афишу, Иван Мефодьевич заставил себя подняться и нетвёрдой походкой направился в кинотеатр. Ноги у него были ватные, и голова гудела как медный таз, но душа была полна невыветрившейся хмельной радости, и Курочкин пьяно улыбался, поздравлял всех встреченных им старушек с Троицей и от избытка чувств низко им кланялся, театрально поводя по воздуху правой рукой.

Проходя мимо Успенского храма, Курочкин попытался притвориться трезвым, и ему это почти удалось, однако бес дёрнул его принародно перекреститься именно в ту секунду, когда Иван Мефодьевич забыл, как это делается правильно – справа налево или слева направо, – и Курочкин не нашёл ничего лучшего, как пойти на хитрость. Он повергся головою ниц, и в таком согнутом положении быстро перекрестился, так, чтобы никто не успел заметить, правильно ли он это сделал. И, видимо, оттого что горячая кровь резко ударила ему в виски, он потерял равновесие и бухнулся прямо у церковных ворот на колени. Сердобольные старушки, которые расценили это пьяное падение художника за горячий порыв истинного религиозного чувства, умилённо вздохнули и поклонились Курочкину в ответ. А одна из них подбежала к качавшему вихрастой головой Ивану Мефодьевичу и, приняв его, вероятно, за юродивого, сунула ему банку варенья и батон белого хлеба.

– Помолись, милый, за грешную девицу Марию, – шепнула она.

Кое-как художнику удалось подняться, и он, проводив сумрачным взглядом грешную девицу Марию, которой на вид было никак не меньше восьмидесяти лет, заплетающейся походкой побрёл в мастерскую.

Дымов как раз собирался обедать и мыл руки, когда в мастерскую ввалился с батоном и банкой варенья в руках его друг. Дымов громко расхохотался.

– Ты что, брат, на паперти стоял? – спросил он, вытирая похожим на грязную палитру полотенцем лицо, усы и бороду, усеянную ляпушками застывшей гуаши.

Курочкин молча упал в кресло.

– Ба! Да ты пьян! – закричал Дымов. – Причём пьян хорошо, по-доброму. Не по нашей зарплате пьян. Говори, чертяга, где был? С кем водку пил? Есть будешь?

– Вы… вы… выпью, – промычал Курочкин. – Вот этого…

На рабочем столе художников среди вороха газет и журналов была расставлена нехитрая домашняя снедь – кусочки перчёного сала, сваренная картошка, солёные огурцы, хлеб, – и среди всей этой аппетитно пахнущей прелести возвышалась муза всех бедных непризнанных гениев – бутылка дешёвого портвейна. Именно на неё бросил свой презрительный взгляд Иван Мефодьевич.

– После утреннего променада… на брудершафт с покойным сказочником… эту гадость выпью только из ув… ув… уважения к тебе, – выдохнул он наконец.

– Ваня, я тебя поколочу, – ответил Дымов. – Меня вызвонили в канун Троицы, чтобы я домалёвывал за тебя голову у нудистки, а ты, стервец, где-то пьёшь без меня да ещё нос воротишь от старого доброго портвейна. Эту голую уродину, которую ты намалевал без головы, нужно вывешивать сегодня. А какую ей физиономию приделать, не знаю. – Дмитрий хитро прищурился, взглянул сначала на афишу, потом на Курочкина, затем снова на афишу и вдруг бурно расхохотался. – А я знаю, брат, с чьих легендарных худых телес ты писал эту раскрасавицу, – давясь смехом, заявил Дымов. – С неё, с твоей черноусой рейн-немки Шпигель. Не так ли? Это же настоящая высохшая Даная без головы. Бу-ха-ха!

– Отстань, – пролепетал Курочкин. – Выве… сим её без головы.

– Ну уж нет, – воскликнул Дымов. – Мне бочки с квасом надоело расписывать. Уж какую-нибудь морду лица я ей приделаю. Потерпит.

Дымов налил себе полный стакан портвейна, Курочкину плеснул немного и протянул ему хлеб с салом.

– Ты на еду больше налегай. Не забыл, к кому мы сегодня в гости собирались?

– К кому? – повел ошалелыми глазами Иван.

– К профессору Рослику.

– Ах, да, – хлопнул себя по лбу Курочкин. – А я-то думаю, чего ко мне привязалось это… У нас запляшут лес и горы.

– Запляшут, запляшут. Ты мне расскажи, паразит, толком, где без меня так наклюкался?

– Я же тебе сказал. Был сегодня у одного… покойного… беспокойного… короче говоря, сочинителя. Пили там холодную растяпинскую, – пробормотал Курочкин, закрывая глаза и расплываясь в блаженной улыбке. – Водка была настоящая. Я ему так и сказал. Если на том свете настоящая водка, то я готов… А какая у него китаянка. Фемина… У-у-у…

– Понятно, – махнул рукой на уснувшего друга Дымов. – Спи уже. Я пока куклу какую-нибудь безликую подмалюю, да поедем к Рослику. Я слышал, что какие-то молодые нижегородские архитекторы хотели нашего уникума навестить. Жаль, что среди архитекторов мало архитектуток, – тихо прибавил он.

Затем Дымов взял кисть, краски, и, пока Курочкин дремал в кресле, небрежно пририсовал к обнаженному телу нудистки из немецкого фильма, привезённого директором кинотеатра «Мир» для проката летом в Растяпине, безликую кукольную физиономию блондинистой бесстыдницы Барби. Потом могучими руками художник схватил афишу и, не дожидаясь, пока она просохнет, вынес на улицу и закрепил на специальном стенде у кинотеатра. Когда он вернулся, Курочкин уже не спал. Он пил портвейн и закусывал салом, и выглядел при этом вполне оживлённо, будто сама прокуренная и пропитанная запахом краски и мела мастерская наполнила художника новыми силами.

Дымов переоделся, и друзья вышли на улицу. Сумасшедшая жара немного спала, однако земля, впитавшая в себя горячие ливни солнечного света, теперь отдавала их назад, создавая парниковый эффект нехватки воздуха. Усевшись на скамейку под навес остановки, художники с ядовитыми улыбками наблюдали за тем, как люди, проходившие мимо храма, неожиданно останавливались перед двухметровой «вавилонской блудницей» Курочкина и Дымова, остолбенело глядели на неё. Кто-то стыдливо опускал глаза, кто-то плевался и махал кулаком в сторону кинотеатра, а кто-то, напротив, привлекался зрелищем и торопливо семенил к билетным кассам. Даже из здания растяпинского УВД, расположенного напротив «Мира», несмотря на выходной день, повылезали любопытные головы дежурных работников, в основном, конечно, мужчины. Для провинциального Растяпина обнажённая двухметровая красавица, бесстыдно скалящая свои зубы в самом центре города рядом с обителью христианской морали – Успенским храмом – и учреждением, призванным соблюдать нормы закона – зданием УВД – было явлением скандальным и откровенно вызывающим.

– Что поделаешь, мы тут ни при чём, – тяжело вздохнул Дымов. – Капитализм, мать его. Директор спустила заказ, и мы под козырёк. Не хочешь, иди мети улицы.

– Откуда она привезла эту ленту? – спросил Курочкин.

– Откуда-то из Европы. С фестиваля. Всякую непотребу к нам прут. И куда только растяпинский отдел культуры смотрит?

В это мгновение к остановке подошёл сухенький благообразный старичок с седой клинообразной бородкой и с тросточкой, и, поискав глазами, к кому бы можно было обратиться с просьбой, направился к друзьям.

– Простите, молодые люди, – извинился старичок. – Не могли бы вы мне подсказать, где расположена растяпинская психиатрическая больница?

– А вы что ж, отец, туда своим ходом? – глупо сострил Курочкин.

– Да, – улыбнулся старичок. – Своим ходом. Из Москвы меня пригласили ваши доктора, а сами не встретили. Меня зовут Толстой Иван Ильич, заведующий отделением неврозов института имени Сербского, – представился он.

– Толстой? – снова как-то нехорошо ухмыльнулся Курочкин. – Не из тех ли вы Толстых, что написали «Анну Каренину»?

– Брось! – сердито пихнул друга Дымов. – Вы, уважаемый Иван Ильич, простите его. Он сегодня не в себе. Обычно он смирный. Художники мы. Выпили немного.

– Да-да, художники, – задумчиво пробормотал старичок. – И выпили. И не в себе. Очевидно, меня вызвали из Москвы к вам.

– К нам? – ошарашено воскликнул Курочкин.

– Ну, не лично к вам, – ответил старичок и загадочно улыбнулся. – Хотя, кто ж его знает?

– Да что вы себе позволяете? – рявкнул Курочкин, но Дымов тут же его осадил.

– У вас в городе ожидается всплеск очень редкого невроза, – доверительно шепнул гость из Москвы. – Алкогольно-религиозного.

– Это как же? – спросил Дымов. – Чем же мы так отличились? – И тут же, точно вспомнив о чём-то важном, вдруг воскликнул: – Знаю! Знаю, почему! Вы спросили, как пройти в растяпинскую психиатрическую больницу? – он поднялся во весь свой богатырский рост и начал оживлённо объяснять столичному доктору, одновременно подмигивая другу: – Сейчас пройдете рыночную площадь, свернёте направо, так? На холме увидите Сергиевский храм. Спуститесь чуть ниже – увидите вино-водочный комбинат Артура Бихалова. Ну а в самой низине, у берега Волги, найдёте то, что вы ищете. – Он торжествующе посмотрел сначала на друга, потом на гостя из Москвы, потом громовым голосом произнёс: – Я называю это место «Растяпинская троица». Наверху – Бог, чуть ниже – водка, а в самом низу – сумасшествие. Забавно, не правда ли?

– О да! – подхватил старичок и посмотрел на Курочкина, который, кажется, грустнел всё больше и больше. – Вот вы мне и подсказали, как назвать этот редкий алкогольно-религиозный невроз. Синдром растяпинской троицы. С – Р – Т. Великолепно. Замечательно. Вы войдёте в историю, друзья. Будьте здоровы.

Старичок незаметно исчез. Курочкин поднял на Дымова измученные глаза и произнёс:

– Димка, я знаю… чувствую, что приговорён… Ведь это всё неспроста. Это всё литературная магия. – Он неожиданно нахмурился. – Но водка? Она-то была настоящая. Хм… Чертовщина какая-то. А в историю мы с тобой точно войдём. Ещё в какую историю. Я это чувствую. Хм… Толстой Иван Ильич… Фантом вы, а не Толстой. Призрак. Выдумка больного сказочника. Ох и в историю мы с тобой попали, Дымов.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.