Дискурс о технике

 

 

 

«Научная революция открыла дорогу категориям, методам, институтам, способу мышления, связанными с феноменом, который мы стали называть современной наукой» – так Паоло Росси охарактеризовал перемены, связанные с эпохой научных открытий. Собственно, именно этот период был тем ядерным зарядом, который толкнул колесо техники. Да, именно наука, в ее нововременном понимании, создала, и, причем исключительно для собственных потребностей, технику, которая, затем, все, более оформляясь и складываясь самостоятельно, стала автономна как вид человеческой практики. И здесь, в ходе научной революции, нам важно поле научного, как,

пока еще, синоним техники.

Д. Антисери и Д. Реале определяют эпоху научных открытий в период между публикациями Коперника и Ньютона. Это справедливо, ибо Коперник начал собственно научный переворот, Галилей оформил и официально огласил миру новый метод, а Исаак Ньютон из всех тех новых веяний (учения Г.Галилея, И. Кеплера, Дж. Беркли, Х. Гюйгенса, Р. Гука, Р.Декарта и т.д.) создал собственно научно – техническую практику. Что нам здесь важно: 1. как стала возможна научная реальность; 2. что из себя представлял научный тип коммуникации; 3. расширение представления о реальности, в связи с новым научным сознанием; 4. освобождение науки через механику, или рождение техники; 5. сущность механизма, и его содержание в первом этапе развития техники. Вот тот круг вопросов, решение которых, с одной стороны осветит сам феномен первых технических практик, в их возникновении и сущностных характеристиках, с другой стороны, подведет нас к черте истощения первородной техники, и ее тенденции к новым пониманиям и новым границам.

Что из себя представляет то новое понятие, которое рождается в новое время и, с некоторыми изменениями, существует до сих пор? Наука приходит к человечеству лишь в форме особого научного сознания, и это и есть сущностная характеристика науки – ее содержательность в научной реалии человека. По сути, сперва, научная реальность это развитое неоплатонически – античное, магико – алхимическое сознание, возникая в ренессансе, переходящее в новое время. Еще Коперник поддерживал Гермеса Трисмегиста, утверждавшего о космологическом единстве человека и вселенной, параллелизме микро и макро миров, о гармонии космоса и его органической сущности. Такие взгляды, в их прогрессии, рождали новое, в отличие от средних веков, космологическое сознание. Прежде всего, что важно, это перенос центра вселенной с земли, на гармонию, т.е. новое воззрение предполагало антицентризм, в строении и функциональности вселенной, видя движимую силу в заведомом предрасположении составных частей ее. Такая логика развивало невероятное расширение границ сознания, космос теперь мыслился бесконечным (Джордано Бруно). Реальность выходила за рамки субъективности, видимого мира, планеты и прочего, становясь реальностью вселенной. Поистине античное представление, вмещающее в реальный мир и людей и могучих божеств, но многократно развитое и продолженное в этой логике. Это действительно количественное расширение, а не качественное по отношению к античности, становясь, таким образом, как бы, суперреальностью. Слово super здесь означает качественное предполагание реальности в том, что не осязаемо, и никогда не будет осязаемо, это выше – реальность. Выше того, что может быть помысленно реальностью. Такая сверхпотенциальность, как заряд пороха в бочке, ждет только своего огнива, и оно приходит в лице гениев, прорубающих топором света средневековые доски затхлости, загораживающие звезды на небе.

 

Есть и еще один фактор, непременно влияющий на новое мышление. Европа вдруг стала вброшенной в рамки нового планетарного осязания. Географические открытия, освоение Америки, контакты с Востоком, вот те объективные изменения, которые выносят Европу с позиций европоцентризма, также играя свою роль в крушении центрического мышления. Мир теперь мыслится разнокультурным, многоэтничным, билингвистичным. Это дает возможность отойти от расовых, культурных ограничений, усматривая в развитии мира общечеловеческий, единый процесс. И это еще одна ступень в развитии научного мышления.

Одна существенная черта научной реальности, утвердившаяся уже после Галилея, но имеющая свои предпосылки, ярче, чем другие раскрывает саму научную реалию. Сам Галилей ее выразил так: «поиск сущности я считаю занятием суетным и невозможным, а затраченные усилия – в равной мере тщетными как в случае с удаленными небесными субстанциями, так и с ближайшими и элементарными; и мне кажется, что одинаково неведомы как субстанция Луны, так и Земли, как пятен на солнце, так и обыкновенных облаков». Наверное, это и есть самый сущностный переход в науку, как в особую независимую практику. Реальность наполняется реальным содержанием уже в самой реальности, а не в некой привязке и железной ориентации на некую цель – истину, раскрывающую и делающую возможной саму реальность. Это уже совсем не античные взгляды; ориентируясь в суперреальности (как и античный человек), нововременной ученый не занимается поиском субстанции, а лишь ее функциями. Сущность выше – реальной субстанции, для него, не может открыться, ибо достижение ее реальности через реальные практики невозможно, она есть первопринцип, уже вышестоящий всем возможным практикам, непостижимый, но предполагаемый первоисточник.

Это положение тут же порождает новые вопросы: какие практики, в таком случае, применимы в постижении реальности функции, и кто такой тот ученый, который будет их осуществлять? Прежде чем приступить к этим вопросам, нужно внести уточнение, важное в деле становления нового мышления: те новые формы сознания, с одной стороны, не приходят сами по себе, имея причины внешнего порядка, а также внутреннего (в их собственной логике развития), с другой стороны, эта причинная обусловленность не линейна и не поступательна, а взаимосвязана и взаимозависима. То есть, каждый штрих, который мы рассматриваем, конечно, имеет причины, но появился, вместе с остальными одновременно, и в логике остальных, и нельзя сказать, что одна причина порождает другую, нет, они все порождены одновременно друг другом.

 

Итак, вернемся к обозначенным вопросам. Касаясь вопроса о личности ученого, всплывает общая направленность науки. Когда наука стала делом постижения вопросов порядка не что, а как, то стала исчезать сакрализация фигуры познающего. Доказательная база и дальнейшее развитие экспериментальных исследовании знание «опустило» до уровня любого человека. Теперь высшей оправданностью научного вывода служит его всеобщее понимание, доступность. Так ученый становится не привилегированным носителем запредельного, для других, знания, не наделенным особого рода интуицией, а практиком в единой реальности, доступной для человеческой природы.

Новое, только рождающееся, научное сознание, нуждалось в новом обосновании своей реальности. Другими словами, наука, на первых стадиях ее развития, искала независимости, нового, сугубо ей принадлежащего, метода. Можно сказать, что лишь с обретением нового метода и могла возникнуть какая либо независимая практика; так рождается научное знание, порывая с философией и с религией, создавая свои формы реализации реального. Галилей выступил с речью о новом методе. Он назвал его научным методом, опирающимся, только, на чувственное восприятие, реальный и неопровержимый опыт, а также на необходимость. Каков же сдвиг сознания: отныне знание становится необходимым, любые возможные конструкции отвергаются как недоказуемые, не доступное из опыта за знание не признается. Галилей обосновывает эксперимент. Эксперимент – тот инструмент, который, подобно законодательству в демократических странах, становится мерой и методом научного знания. В эксперименте сознание освобождается, наука обретает автономию, отныне она не бумажное дело, а исследовательское. Практики эксперимента, так, становятся инструментом постижения функции.

 

Следующим этапом развития автономии стало создание и обоснование механизма и механистического подхода реализации потенции теоретической конструкции. Могучий аппарат ньютоновской механики, его универсальность и способность объяснить и описать широчайший круг явлений природы, особенно астрономических, оказали огромное влияние на многие области физики и химии. Ньютон писал, что было бы желательно вывести из начал механики и остальные явления природы, и при объяснении некоторых оптических и химических явлений сам использовал механической модели. Влияние взглядов Ньютона на дальнейшее развитие науки огромно. «Ньютон заставил физику мыслить по-своему, «классически», как мы выражаемся теперь... Можно утверждать, что на всей физике лежал индивидуальный отпечаток его мысли; без Ньютона наука развивалась бы иначе» (Сергей Вавилов, 1961).

Что есть механизм, как он автономизирует научную практику, как рождается техника?

Прежде всего, остановимся на феномене механизма. На одном примере попытаемся проникнуть в схему научного исследования и выводов, т.е. получение нового знания. Некогда ставится научная гипотеза, основанная на интуиции ученого или очевидности, но не изученности некоего явления. Прежде чем приступить к эксперименту ученый имеет план, некую схему возможных результатов, истинность которой и предстоит проверить. Так, первый этап формирования научного закона заключается в ирреальном эксперименте, в изучении не реальности, дабы не реальное предположение, путем эксперимента, сделать реальным. Путь постижения реальности, таким образам, начинается в ирреальном, продолжая себя в реальность. Ньютон, изначально имел некоторое представление о тяготении земли и о всеобщем характере этого тяготения. Простое утверждение о всеобщем тяготении ничего не значит, и вряд ли может быть отнесено к научному выводу, ибо эксперимент подтверждающий это, проделывается ежесекундно повсеместно. Важна модель этого тяготения, общий и единый принцип, схема которой подчинятся все очевидные единичные примеры. Назовем этот шаг моделированием реальности. Чтобы приступить к практическому исследованию, Ньютон должен был создать конструкцию того, пока еще, не реального явления, чтобы ее проверить. Такую конструкцию он позаимствовал из средневековья; это схема одного схоласта в виде прямоугольного треугольника, где один катет означал время, другой скорость. По этой схеме все предметы падают с равным ускорением, вычисляемым по принципу гипотенузы. Свой не реальный эксперимент ученый смоделировал из реальных и очевидных, чувственно постигаемых, посылок. Осталось только реализовать задуманное, привести в соответствие инструментария не реального к реальному; провести эксперимент. И он был проведен, и он показал, что предметы, разные по своим свойствам, падают по-разному; бумага упадет медленнее, чем камень. Не реальная конструкция не совпала с реальностью. Но это лишь на первый взгляд инаковость реальности, на самом деле это лишь результат не правильного моделирования ее, а еще вернее, одноплановость моделирования. В той модели, которая была выбрана, все правильно для определенных условий, но недостаточно для реальности в целом. Нужна иная модель, которая раскрыла бы те стороны, которые были опущены и не подразумевались первой моделью. Так, для устранения разницы реальности и ирреальной конструкции, создается вторая ирреальная схема, моделирующая упущенную реальность.

 

Ньютон берет на вооружение современную ему схему о разнице сопротивления в зависимости от плотности, площади и других свойств предмета. Реальность силы сопротивления он не учел в первой модели, создавая для него вторую модель. Обе модели только тогда имеют смысл в реальности, если действуют одновременно. И каждая модель раскрывает другую модель только через самоуничтожение; тогда станет явным закон прямого тяготения, если уничтожить модель сопротивления и наоборот. Наиболее удачен тот эксперимент, если моделирование, до него, прошло наиболее дробно и мелко (чем больше моделей в эксперименте, тем лучше). Применяя обе модели, эксперимент проходит успешно, полностью подтверждая реальностью теоретические конструкции.

Третий этап – реальный эксперимент пройден, остается уже на четвертом этапе вывести некие выводы и зафиксировать научный вывод.

Совокупность экспериментально проверенных комплексов моделей действительности представляет собой механизм. Механизм – такая система, где природные процессы подвергаются антропогенному воздействию. Природные процессы, в рамках механизма, служат заданной цели этого механизма. Поле механизации, а также весь комплекс инструментария связанный с ним, а также все практики вырастающее в нем, – есть техника. О рождении техники можно говорить там, где есть механизмы, как первичные ее составляющие. Поле механизации, для самой себя и посредством себя, рождается в работах Ньютона. А значит отсюда начинается история техники.

 

Теперь коснемся тех специфических черт и общих направленностей, которым движима техника на первый ее шагах. Специфика моделирования Ньютона заключается в ее «вторичности» по сравнению с реальностью, на постижение которой и направлена она. Модель, как бы, простилается под действительность, находит лучшее подражание природному. Техника так, пока еще, служит орудием и средством в деле научного исследования. Орудием и средством человека, служащем ему и посредством его. Чтобы доказать притяжение земли Ньютону потребовалось в своих моделях уничтожить все то, что мешало бы быть подобным естественным природным условиям. Он не исключил из природы сопротивление, а включил в свою модель сопротивление. Позднее, уже в двадцатом веке, эксперименты с предметами в вакууме, полностью подтвердили первую модель Ньютона, о равном падении любых тел, с ускорением равным гипотенузе скорости и времени. Здесь уже реальность «подгоняется» под теорию, если Ньютон ирреальные конструкции прогибает под действительность. Пока реальность служит тем ориентиром, той полноводной рекой, под которую строится вся наука, а техника здесь инструмент в приближении к ней. Техника не использует природу, а направлена на природу. Цель техники – природа, нетронутая реальность.

Те природные процессы в механизме, что контролируемы человеком, пока еще, абсолютно реальны, они легко встречаемы случайно, они суть и есть сама окружающая среда, просто взятая отдельно с определенным умыслом. Механизация на первом этапе развития техники, это есть не столько дробление и специализация на отдельных явлениях реального, сколько единое, целенаправленное рассмотрение природного в отдельности его единичных проявлений.

Связь с наукой – истинный локомотив первой техники. Наука заинтересована в ее приложении, только, можно сказать, ради практического приложения и возникает наука, наука и есть единый теоретико – практический процесс, и техника, здесь, гарант приложения, даже не столько союзник науки, сколько сама она, просто в другой ипостаси. По сути, на первом этапе, мы и рассматривали науку, ведь техника это тот инструмент, тот метод, который наука себе создает ради своего же освобождения. В технике наука становится наукой, как особой специфической и независимой практики человека. Рождение техники, получается, закономерный и необходимый процесс, коль скоро мы говорим о науке.

За «чистоту» техники первого этапа говорит еще и чистый онтологический ее статус. Техника здесь полностью соответствует хайдеггеровской схеме выхода из потаенности в открытость, но не стоит доводить до крайности этот принцип. Техническая практика, действительно, из неких потенций выводит полную открытость, но потенции, или потаенность, также пока еще предполагаются и планируются. Это как дачник, знающий где приблизительно должны вырасти помидоры, хотя их пока и не видно, они в виде семян под землей, но все же законы взрастания семени известны их посадившему. Так и ученый, создавая свою механику, пытается ей объяснить и химические и физические и иные процессы. Ученый знает все что моделирует, техника для него собственное самопознание, проверка себя.

Наука все более дробит моделирование, происходит первичная специализация науки, возникают специфические области знания. Новое время создало все те научные дисциплины которые мы имеем и по сей день. Каждая специализирующаяся область знаний требует своего эксперимента, свою технику. Техника обретает черты принадлежности определенной науке и гаранта ее автономии, совершенствует свой инструментарий исходя из его определенной применимости. Это уже переходная черта техники, такой она вступает в новый этап, но такой, стоит сказать, она пробудет не долго.

 

Итак, нововременные практики, создавая новое поле самосознания – научное, автономизируют и освобождают его через новый технический метод. Техника, как метод, существует в неразрывной связи с наукой, все более инструментаризируется и создает, в дальнейшем, свою базу и свои собственные практики. Техника здесь целиком антропогенна, создается и развивается человеком и для человека. Механизмом человек управляет, используя в свое усмотрение, только первичные природные процессы, прогибая, таким образом, механизм под реальность, вернее встраивая механизм в природу. Техника обретает собственный онтологический статус. И, наконец, техника, пока еще, является скорее орудием и средством, нежели тактикой, как ее в дальнейшем определит Шпенглер. Впереди горизонты капитализма, буржуазного сознания, массовизации планеты, и техника, с одной стороны отвечая на внешние вызовы, с другой, продолжая свою логику, входит в новый этап.