Нонеоматеренное

 

 

 

Поначалу они вели себя вполне прилично, узнаваемо. Хмурые, неразговорчивые мужчины, малопривлекательные женщины. Двое, ухмыляясь, пересчитывали мои деньги, насмешливо перемещая банкноты по столу указательными пальцами. Были еще злобные и раздражительные по мелочам маленькие люди. И трава. Трава поднималась из земли беззащитно зелеными стебельками, но наверху, ближе к небу, кудрявилась жестко коричневым.

Итак, как я уже сказал, по началу они вели себя спокойно, адекватно. Хмурые и неразговорчивые оставались хмурыми и неразговорчивыми, малопривлекательные женщины пребывали малопривлекательными женщинами, двое за столом продолжали насмешливо пересчитывать мои деньги. Всюду суетились маленькие мелочно-злобные люди. Трава, нежная у земли, по мере приближения к небу, жестко коричнево кудрявилась.

Однако так продолжалось недолго.

Что-то изменялось. Что именно – сказать было невозможно, только остро ощущалось. Опуская технические детали, саму суть. Хмурые неразговорчивые мужчины оставались хмурыми и неразговорчивыми, но это были уже не прежние хмурые и неразговорчивые, а трава. Та самая, что нежно зелено возникала из земли и жестко коричнево кудрявилась ближе к небу. Вскоре выяснилось, что в основе и хмурых неразговорчивых мужчин, и малопривлекательных женщин, и мелочно злобных людей, мелькающих повсюду, и травы, была субстанция Y. Что за субстанция Y? Откуда она взялась? На сколько простирается ее всемогущество? Никто ничего толком сказать не мог. Знали только, что реальна только субстанция Y. Из нее по какому-то неведомому закону образуются или хмурые неразговорчивые мужчины, или малопривлекательные женщины, или мелькающие всюду мелочно-злобные люди, или трава, нежно-зеленая у земли и жестко-коричневая сверху, там, где высилось над нами загадочное небо.

Но самое важное было впереди.

Мы начинали осознавать, что наличие субстанции Y, касается и нас, причем, самым принципиальным образом. Жизнь прямо на наших глазах теряла основательность бытия. Вместо основательности бытия возникала пугающая свобода материальности.

Проклятая Y.

Среди кудрящейся коричневатым травы, которая, по всей видимости, еще недавно была маленькими мелочнозлобными людьми, я увидел одну из малопривлекательных женщин.

Спокойно, но осторожно я направился к ней. Пристально глядя на нее, не сводя глаз, не моргая. Я надеялся увидеть метаморфозу Y. Изо всех сил я контролировал собственное сознание. Я направлялся к малопривлекательной женщине. Женщина могла перейти в любое из состояний: хмурых неразговорчивых мужчин, маленьких мелочнозлобных людей, коричневокудрявой травы. Мог вновь увидеть, как двое насмешливо пересчитывают мои деньги. Я мог увидеть всю метаморфозу от начала и до конца. Или только лишь ее конечный результат. Мог ничего не увидеть, ибо мое сознание могло принять любое из вновь возникших состояний Y, как спокойно пребывающее.

Приближаясь к малопривлекательной женщине, я уже знал, что на самом деле приближаюсь к субстанции Y. Но не знал, куда направить основное усилие воли: на обострение зрения или контроль над сознанием. Мгновение, и она может обернуться хмурым неразговорчивым мужчиной, или пробежать мимо меня мелочно-злобным человечком. Могла слиться с жесткокудрявищейся коричневым травой. Не исключено, что те двое могли вновь приняться за пересчет моих денег, непонятно чему усмехаясь.

Но женщина стояла в ожидании. Глядя, как я приближаюсь к ней. Эта Y, оказывается, не лишена чувства юмора. Когда я устану от перенапряжения воли и решу чуть передохнуть, в это самое время Y обернется черт знает еще чем, и я приму это новое ее состояние, как должное, как пребывающее от века.

Но малопривлекательная женщина, ни во что не превращаясь, спокойно ждала меня.

Мы стояли друг перед другом. Я еще раз убедился в ее малопривлекательности. Широкое плоское лицо, равное по ширине широкому плоскому телу. Ни лебединой шеи, ни тонкого стана.

«Слушай! – Сказал я Y . – Не затруднило бы тебя перейти в какое-нибудь другое состояние. Например, в состояние красивой женщины».

Уверенный, что для Y такой переход – пару пустяков. Чепуха. Конечно, Y может в очередной раз пошутить и обернуться чем угодно, только не красивой женщиной, например, в насмешливо пересчитывающих мои деньги. Y все равно, мне – нет. В глубине сознания у меня рассуждало примерно так: раз уж все вокруг лишено основательности материального и лишь полная свобода и непредсказуемость форм, то пусть предо мной будет женщина поразительно красивая, а не малопривлекательная. Пробегающие мимо мелочнозлобные люди и то симпатичнее, но Y сказала:

«Нет»

«Нет?» – Переспросил я.

«Нет» – Повторила Y.

«Почему?»

«Потому что это самое красивое, на что я способна»

Направляясь к ней, пожелав, чтобы она трансформировалась из малопривлекательной в красивую, я посмеивался над этим Y . Коль все вокруг лишено основательности материального, то пусть уж она будет красивой. А не травой, не мелочнозлобными, не считающими мои деньги.

«Как?!» – Произнес я в растерянности. Я начинал злиться. Даже в абсолютной неопределенности должна своя логика, логика абсолютной неопределенности. Если то, оставалось пребывать предо мной, есть все, на что способна эта Y, значит, у этого Y есть предел, граница. Стало быть, рассуждал я, глядя на стоящую предо мной малопривлекательную женщину, если у Y есть граница с одной стороны, то у нее могут быть границы и в других местах. А это уже не свобода. И какая же это, скажите на милость, свобода, если ее влияние распространяется только на молчаливых неразговорчивых мужчин, кудрявую траву, и мелочнозлобных людей, постоянно пересчитывающих мои деньги?

Я страстно желал, чтобы женщина, стоящая предо мной, была красивой. Черт с ней, основательностью бытия! Какая разница. Я готов принять законы Y. Уважаемой Y!

Великой Y! Единственной Y!

На меня смотрели глаза малопривлекательной женщины и чего-то ждали. Вдали, справа налево пробежала мелочнозлобная трава, пересчитывая на ходу мои деньги.