Играй, люби, живи

Ромка очнулся глубокой ночью. Очень трудно было первое время сообразить: что есть явь, а что причуды сознания. В голове играла музыка: одна и та же очаровательная песенка в разных вариациях. Наверное, это и вырвало парня из отключки. И ещё сухость во рту, как если бы Ромка вырубился, обсасывая валенок. В полной темноте виднелось лишь цифровое табло электронного будильника. По этому циферблату, да ещё по неудобству своего ложа Роман определил, что он находится в собственном гараже, на диванчике. «Видимо, пацаны притащили сюда из кабака, открыли гараж и оставили здесь. В дом заносить поостереглись, чтоб не напачкать мной там, если затошнит. Умные, блин».

Роман принял сидячее положение, нашарил в кармане зажигалку. И так, подсвечивая себе дрожащим огоньком, включил верхний свет. Сразу бросились в глаза: бутылка минералки, стоящая на журнальном столике, возле дивана, и несколько не выпитых вчера вечером бутылок пива. Рома выбрал последнее. Залпом опрокинул полбутылки. И, закурив, продолжил прислушиваться к звучащей в мыслях мелодии.

Музыка было проста и прекрасна, как и всё гениальное. Сразу вырисовались варианты её исполнения. Рома знал, что забудет назавтра приснившуюся песню, если не запишет её сейчас. Да в придачу ко всему, на мелодию удивительно ровно ложились стихи – любимый размер: двенадцатислоговые строки в пятистрочной строфе типа АВААВ. Где-то там, в чемодане памяти даже имелось одно незаконченное стихо такого плана, посвящённое Лерке. Это определённо стоило записать.

Ромка допил пиво, открыл очередную бутылку и включил в сеть Тохин синтезатор. Приветливо засветился дисплей. Немного подумав, музыкант включил аккомпанемент и подобрал темп. Из встроенных вариантов музыкального сопровождения выбрал acoustic jazz. Убедился, что в картридере присутствует карта памяти, и включил запись. Потом сосредоточился и проиграл аккордами мотив будущей песни, вставляя вместо припевов готовые проигрыши из арсенала синтезатора. Получилось не так волшебно, как в мыслях, но вполне пристойно. Особенно, если учесть, что фортепиано совсем не его инструмент.

Парень прослушал получившуюся фонограммку ещё пару раз, пытаясь под неё пропеть незаконченный стих. Стих попадал идеально. Тогда Роман выбрал из синтезаторных звуков звук старинной шкатулки, вырубил сопровождение и включил запись. Одновременно с этим поставил воспроизведение только что сыгранной мелодии, и поверх неё стал накладывать партию голоса, проигрывая её выбранным звучком. Созданная из предыдущей, новая фонограмма показывала, как правильно должна петься придуманная песня. Теперь уже можно было быть уверенным, что если Роман даже и забудет к утру то, что сочинил, прослушивание записи освежит память.

Можно было заняться текстом. Выпитое пиво подстёгивало воображение и просило добавки. Слова лились непринуждённо, будто лежали, давно уже придуманные, и ждали, когда же их запишут. Такой откровенно-любовной лирики Рома никогда ещё не писал. С нетрезвым воодушевлением подумал, что Тоха, да и остальные, когда услышат, что их лидер написал, непременно поймут его чувства и простят его выбор.

Впрочем, как только мысли хмелеющего музыканта коснулись его ухода из группы и отношений с единомышленниками, настроение сразу же стало мрачным и горьким. Тут же вспомнился вчерашний разговор с Тохой. Всплыли даже некоторые фрагменты прошедшего вечера. Будущий отец, придя на работу в ресторан, сразу же начал «для разогрева» пить. Когда пришло время выступать, Ромку уже основательно развезло. Он пытался что-то (это память пока милосердно скрывала) доказать и объяснить Антону, парням – но, похоже, даже не мог связно говорить. Кажется, его заменил Лёшка, пел вместо него и играл – Ромка помнил, что аплодировал ему. Позже было ещё много выпитого, рвота в туалете, разбитая посуда (детали тоже не вспоминались, пока). Ещё, вроде, нагрубил официантке. И под конец Тоха с Алексеем везли его, полумертвого, домой.

На фоне злости на себя за вчерашний вечер изменилось и восторженное отношение к свежепридуманной песне. «Интересно, зачем это всё? – думал Ромка. – Вряд ли я спою эту песню Валерке, и, тем более, покажу ей текст. Парням – не факт ещё, что понравится. Давняя привычка сохранять сочинения, выработанная за время игры в музыкальном коллективе. Теперь-то уже совершенно не нужная привычка, надо признать. А сколько ещё раз, интересно, я буду просыпаться от звучащих во мне песен? Сколько раз мне ещё будет сниться-приходить всплывающая из подсознания музыка? И сколько песен ещё я похороню в себе? И как скажутся на моём отношении к миру их разлагающиеся во мне трупы?»

Возник, но и тут же быстро пропал порыв стереть с карты памяти запись. Жалко стало. Как-никак, а своё детище. Рука не поднимается. Пусть уж кто-нибудь другой убьёт. Тот же Тоха, к примеру.

Роман выключил синтезатор. Потушил свет и пошёл в дом: где-то на кухне, вроде, оставалась початая бутылка коньяку. Пошли они все к чёрту, в конце концов – группа, музыка, призвание, талант. Ему нужна Лерка, ребёнок и спокойная жизнь рядом с любимыми людьми. Всего лишь. Остальное – мусор. Напиться и забыть.