Экзамен по…

(на чтение потребуется 48 минут)

 

 

 

Мать утром, даже не успев оценить мои вчерашние старания и не поспав после тяжёлой смены, потащила меня (и отца заодно) в поход по родственникам и друзьям семьи. Якобы она давно хотела всех навестить, а тут ещё и сын появился, которого нужно показать всем, предъявить сыновнее наличие и сохранность.

Для меня это гостехождение превратилось в сущую пытку. Мне пришлось «прилично одеться». И без конца рассказывать всем подряд о том, как мне интересно и весело живётся и учится в другом городе. Папа воспринимал поход со спокойствием обречённого человека. Я нервничал.

Устал я от слюняво-льстивых восхищений моей персоной. Надоело слушать о себе – какой молодец и умница, какой хозяйственный и практичный к тому же, и (совсем уж непонятно, к чему) красавчик и душка. И то, как возмужал и повзрослел. Как-то и стыдно ещё становилось порой, что так чрезмерно приукрашивает меня мать, так нахально нахваливает. Хотелось крикнуть вдруг: «Это все враньё! Это не я! Вы только хотите видеть меня таким, а на самом деле я намного, намного, намного хуже. Я пью, курю, забываю чистить зубы; я совсем не умный, а обычный троечник, к тому же, у меня нет никаких способностей и талантов. И при том что я симпатичный – я до сих пор девственник. И характер у меня – никакой, скажем так: я нытик и слабак, и нет во мне ни упорства, ни отваги, ни прилежания, ни терпения, НИЧЕГО во мне особенного нет!».

 

Чтобы не наговорить необратимых речей, я под предлогом перекура сбегал то на лестничную клетку, то на балкон, то на кухню – в зависимости от того, где мы находились. За несколько часов, таким образом, прикончилась пачка сигарет. Накурившись уже и «про запас», я в ультимативной форме заявил, что больше никуда не пойду. Надоело. И вообще пора домой, выгуливать Пятнистого. И учить ещё много надо. И собираться обратно: ночью возвращаться на учёбу.

 

 

*   *   *

 

На ночной поезд я опоздал сознательно. Хотелось чуть подольше побыть в обжитом комфорте, вволю насладиться покоем и устроенностью отчего дома.

Уехал утром. Не стал будить родителей, чтобы сказать «до свиданья». Прощаться я как-то и не научился до сих пор. И не только прощаться: всё никак не научусь говорить им тёплые, добрые слова; не способен ни на малейшую пустяковую ласку; стыжусь и не могу хотя бы вскользь сказать им, что я их как бы люблю, такие вот дела…

Утренний поезд хуже ночного тем, что на пары я серьёзно опаздывал. В общаге, когда я забежал забросить сумку, никого из наших я не застал. Стало быть, непрогуливаемые пары в расписании появились, пока я отсутствовал. Или Алиса всех потащила на учёбу, чтобы одной не скучно.

Но, к моему удивлению, и в универе никого из друзей не оказалось. И машина Марата не скучала на парковке. Да и ничего серьёзного в расписании не было: наш курс слушал скучного местного препода, который славился тем, что не объяснял предмет, а тупо зачитывал учебник. Учебник этот мы купили в самом начале лекций и предпочитали вместо пар изучать его самостоятельно. А преподавателю было безразлично, ходит кто на его лекции или нет. Он с одинаковым пофигизмом читал и для набитой аудитории, и для двух человек. Но и на экзамене не валил, хоть на этом спасибо. Можно было с чистым сердцем возвращаться домой, в общагу, дожидаться появления товарищей, подрёмывая перед телевизором.

Существовал ещё один довод в пользу того, чтобы не оставаться на лекции. У меня возникло стойкое ощущение, что мои однокурсники – да и не только они – поглядывают на меня, как на заразного больного, с недоверием и настороженностью. Я даже украдкой покрутился перед зеркалом: проверить, всё ли у меня в порядке с внешним видом. Вроде всё нормально… Но ощущение некоей неправильности никак не проходило. А может, просто переутомился или недоспал?

В общежитии, ближе к обеду, уже было не так пустынно, как утром. Или проснулись обитатели, или с учебы пришли уже… Кто-то слушал музыку, кто-то жужжал феном; на кухне шумела вода и гремела посуда, по коридору шлёпали туда-сюда разномастные шаги. Парни флиртовали с девчонками, кто-то ругался касательно очереди в туалет и душ. Всё такое знакомое и привычное. Настроение пришло в норму; я с аппетитом поел, завалился с книжкой в кровать и, слушая звуки соседской жизнедеятельности, незаметно для себя задремал.

 

Проснулся ближе к вечеру. Почти уже стемнело, в комнате светлым пятном выделялся только прямоугольник окна. Ни Санька, ни Андрей не появлялись. Привезённые от родителей гостинцы нетронутые стояли на столе и в холодильнике. Сидеть одному в пустой комнате совсем не хотелось. Что-то жуя на ходу, я поплёлся на вахту звонить Марату, разыскивать своих товарищей. По пути толкнулся к Алисе с Тонькой. У них тоже никого не было, из-за двери не доносилось ни звука.

Марат снял трубку с первого гудка, будто ждал звонка.

– Алё, Маратыч, здоров! Где мои гаврики, не у тебя случайно? А то я приехал, и никого нет. Скучища…

– Ты с общаги звонишь?

– Ну да. А что с голосом твоим? Я тебя оторвал от чего-то?

– Одевайся. Я сейчас, минут через пятнадцать, приеду, тебя заберу.

– Принял. Жду.

Я успел умыться, почистить зубы, привести себя в порядок. Побрызгался легкомысленно оставленным кем-то в душевой одеколоном. Вложил на всякий случай в двери записку с указанием, где я, и Маратовым номером. И через десять минут уже стоял на крыльце общежития.

 

Марат был странно насуплен и молчалив. Рывком взял с места, полностью сосредоточившись на дороге.

– Марат, случилось что? – Я видел: что-то не в порядке. И это порядком напрягало.

– Пацанов забрали в ментовку, – ошеломил меня новостью Марат. – Вчера вечером.

– Да ну нафиг! – У меня отвисла челюсть. – Как, за что, почему?!!

– Пьяные напали на Круглова нашего. Избили. Сейчас дело на них заводят. – Марат зло ударил кулаком по рулю. – Или завели уже. Придурки. Все в универе сейчас на ушах стоят. Ты там был сегодня?

– Да я заскочил на пять минут на перемене, вас никого не нашёл и убежал сразу. Даже не разговаривал ни с кем.

– А мы в это время показания давали в милиции. Пришлось папу напрягать. Он сейчас ищет способы, как парней отмазать. Хотя надежды немного, положение у них тухлое, откровенно говоря.

– А как всё произошло, с чего вдруг они на Круглова набросились? – у меня никак не могло уложиться в голове такое поведение пацанов.

– Говорю тебе – пьяные, дурные. И вдобавок Алиса им глаза кое на что приоткрыла не ко времени. Об этом она тебе сама расскажет, она сейчас у меня. Потерпи, почти приехали.

 

Алиса с порога бросилась мне на грудь и принялась рыдать. Я, и без того ошарашенный дурными известиями, при виде плачущей подружки совсем смешался. Такое поведение никак не вязалось с её привычной выдержкой и спокойной рассудительностью. Я дал девушке выплакаться у себя на плече, как мог, успокоил её. Марат в это время соорудил всем чая с коньяком. Только после всех этих манипуляций я добился, наконец, связной и полной истории злоключений Саньки и Хот-Дога.

Парни продолжили квасить и после того, как я уехал к родителям. Только переместились от Марата в общежитие. Там они неаккуратно похмелялись. С заходом на новый виток. Отвели домой Тоню, забрали вместо неё в комнату Алису и лечились портвейном. Пацанам всё хотелось понять: почему не прошла наша затея с покаянием Круглову. Может, Алиса что не так сказала или сделала?

Смотреть на пьяные рожи парней и так мало радости. Плюс к тому – девушка сама расстроена неудачной пересдачей. В общем, Алиса вспылила и резанула правду. На самом деле на переэкзаменовке Игорь Анатольевич весьма непрозрачно намекнул, что все учебные проблемы могут вполне решиться в ходе приватной встречи (тут я и сам обалдел). Чуточку благосклонности со стороны Алисы, приятный вечер в компании Круглова – и всё: студентка до самого диплома будет пользоваться протекцией столичного профессора. Заодно и её дерзкие и небогатые умом приятели получат заветные трояки. Своеобразный бонус, жест доброй воли. Только за одно, ну максимум два свидания с глазу на глаз. Причём об интиме не было сказано ни слова, не подкопаешься, но всё и так предельно понятно. Дала – сдала.

Не надо даже и говорить, что Алиса с негодованием отказалась. И убежала из аудитории в смятении и расстройстве.

 

У Хот-Дога и Сашки от этого разъяснения в момент чердаки посносило. Они протрезвели даже (немудрено, я сам, слушая Алису, скрипел зубами и хрустел пальцами). Парни принялись витиевато извиняться, а после под благовидным предлогом отправили Алиску восвояси. А вечером подстерегли Круглова, когда он возвращался с работы в квартиру, которую университет снимал для приезжих преподавателей. И, раскатав по мордам срочно продырявленные на глазах вязаные шапки, накидали ненавистному профессору плюх. Разбили губы и бровь, сломали нос, вывихнули руку. Ну и в пузо и по почкам немного потыкали ботинками, когда тот упал.

Они не сильно и конспирировались. Пьяные, ума не хватило. Ругались вслух, да и одёжка приметная. Естественно, Игорь Анатольич их срисовал. Затем не поленился пройти по всем точкам: травмпункт – снятие побоев, милиция – заявление о нападении. И тут же указал на них. И всё… Ребятишек взяли через полтора-два часа после их геройской сатисфакции. Очная ставка оказалась не в их пользу. Что дальше – неясно. Но явно – ничего хорошего. Теперь одна надежда на отца Маратки. Он ушлый, возможно и выдумает что. Но ведь и Круглов тоже не пальцем изготовленный – сам юрист, не просто юрист, а, сука, доктор наук. Поди попробуй, потягайся с таким…

– Дура я, балаболка, дегенератка. Если бы не мой длинный язык, ничего этого не было бы! Я себе не прощу, если с ними из-за меня что-то случится, – опять стала казнить себя Алиса.

Мы поспешили её успокоить. Количество коньяка в чашке девушки давно превысило количество чая. Но на её состоянии алкоголь никак не сказывался. В отличие от Марата: парень провёл в беготне больше суток без еды и сна, и его основательно пошатывало. Мы уложили товарища спать, а сами остались на кухне мыть посуду и наводить марафет. Уповая на то, что хозяйственная деятельность хоть намного отвлечёт от невесёлых раздумий. Позже Алиса пожаловалась, что она уже второй день ходит в одной и той же одежде и ей надо домой: привести себя в порядок, подумать обо всём, успокоить Тоню. Ведь та тоже переживает за подругу…