Экзамен по…

(на чтение потребуется 48 минут)

 

 

 

Мой приезд оказался для родителей неожиданностью. Но ещё большей неожиданностью стало моё состояние подавленности, фрустрации, меланхолии. Они попробовали было допытаться, что со мной. Но я настолько погрузился в себя, что даже не очень понимал их сбивчивые вопросы.

– Мам, пап, всё потом. У меня небольшие проблемы интимно-личного характера. Мне надо обдумать их в спокойной обстановке. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, я сейчас прогуляюсь, немножко приду в себя и всё будет нормально, – успокоил я стариков и отправился бродить по любимым с детства местам нашего сонного городишки.

 

А пришёл уже ночью и мертвецки пьяный. Угораздило встретить бывших одноклассников. И вроде выпили-то немного… Но мне хватило с лихвой. Ладно, хоть не буйствовал. Падал только вот постоянно, извозюкался весь, как свинота. Рукав порвал и набил пару синяков. Да что мне те синяки и шишки, когда у меня внутри, в душе, всё в кровоподтёках и ссадинах…

 

 

*   *   *

 

Родители не видели меня, когда я вернулся домой. Но безошибочно вычислили, что я злоупотребил алкоголем. Любой родитель даже по косвенным признакам сможет определить, что его чадо пьяное или выпивало накануне. Утром отец потащил меня на прогулку с Пятнистым и я понял – грядёт разнос и нравоучения. И, как бы мне того ни хотелось, но, преодолевая тошноту, слабость, головную боль, я заставил себя выйти из дома. Я ведь послушный и почтительный сын. Жалко только, что дурачок…

 

Я настроился на тяжёлый разговор. Но беседа с отцом оказалась ещё неприятнее ожидаемого. Вопреки моим ожиданиям, нотации по поводу моего вчерашнего безобразного состояния не последовало. К моему удивлению, в попавшемся на пути магазинчике папа даже купил мне бутылку пива – поправить здоровье. А от меня попросил полного и предельно честного отчёта о том, что же такое со мной происходит, почему я приехал мрачнее тучи и отказываюсь нормально общаться с родителями.

Видно, все эти факторы – похмелье, отцовское участие, кавардак прошедших дней – подтолкнули к откровенности. И я выложил всё начистоту, все наши беды и все мои невысказанные чувства. И вдруг, в какой-то момент заметил, что я почти кричу, а голос дрожит и глаза предательски повлажнели.

– Пойми ты, – горячился я, – я её ещё и за это люблю… любил… За её принципиальность, за чистоту её. И тут вдруг такой поступок! С одной стороны – самопожертвование, подвиг почти. Для того чтобы этих балбесов из напасти вытащить, ведь она уверена, что сама их к этой яме подтолкнула. А с другой стороны: такая мерзость, такая грязь. Таким способом…

Я понимал, что говорю и выгляжу как-то уж ну очень высокопарно; ненавижу такое, но в тот момент мне было абсолютно плевать на это. Нужно выговориться, вылить хоть на кого, хоть на отца всю муть, скопившуюся во мне.

– И это не забыть, не отмахнуться от такого, всегда этот факт будет влиять на наши взаимоотношения… Да и не знаю я, как теперь относиться к ней. Сказать: «Спасибо, Алиска, благодаря твоему прекрасному телу мои друзья избежали больших неприятностей… Давай забудем обо всём и будем жить как раньше, будто ничего и не произошло…» Так? И друзья мои, калеки умственные – как мне жить теперь с ними рядом? Зная, что они виноваты в Алискином падении, пусть косвенно, но виноваты?..

 

Отец шёл рядом и не перебивал ни словом. Только уклонялся, когда я чересчур эмоционально размахивал руками. По лицу его угадывалось, как он озабочен, если не сказать – встревожен. Он даже взял у меня сигарету и неловко закурил, хотя бросил эту привычку сразу после моего рождения.

«Проняло старика», – мельком подумалось мне. Ну а сам же, после того как высказался, успокоился наконец. Да, я всё ещё ощущал себя испачканным, обманутым, растоптанным. Но хорошо, что я хоть с кем-то поделился.

– И где она теперь, Алиса? – спросил отец после долгой паузы.

– Не знаю. У неё в городе то ли тётка, то ли подруга матери живёт. Видимо, у неё и спряталась. А может, ещё где – не знаю.

– А вы, значит, не искали… – Отец не спрашивал, просто размышлял вслух.

– Пацаны – точно нет. Они как вышли – только тем и занимаются, что глаза заливают. Мне с ними и так разговаривать не хочется, а по поводу Алиски – тем паче. Марат с отцом подарки ректорату раздают. Чтобы проблем не было никаких и скандала. А я…

Мои щёки залила краска. Ещё глубже я погрузился в это своё состояние отупения, утомлённости, запутанности и самобичевания.

– А я и не стал её искать. Потому что не знаю, что сказать ей, как простить ей эту сделку. И не представляю как, какими словами, какими поступками вымолить у неё прощение за нас всех.

– Понятно. – Папино и без того задумчивое лицо приобрело ко всему прочему ещё и выражение муки, как от зубной боли. – То есть – она сейчас непонятно где, непонятно с кем. А вы, такие несчастные, горе своё водкой заливаете. Мучаетесь вопросом, как себя с ней вести. Вы. Поклонники. Друзья, из-за которых она пострадала.

 

Дальше он не продолжал. Развернулся и отправился обратно в сторону дома. Я поплёлся рядом.

Возле самого нашего подъезда я слегка придержал отца за рукав.

– Знаешь, пап, я, наверное, поеду обратно. На трёхчасовом. Сейчас вот только почищусь, помоюсь, в порядок себя приведу и отправлюсь.

Отец ответил мне долгим пронзительным взглядом глаза в глаза. Не знаю, что он ожидал увидеть в моих мутных зенках, но, кажется, увиденное его удовлетворило. Папа утвердительно кивнул своим выводам. И лицо его сразу прояснилось и подобрело.

– Езжай, конечно. Позавтракать только не забудь. А то фонит от тебя…

И уже в сторону, обращаясь неясно к кому или к чему, сказал совсем тихо:

– Таких идеальных «Настоящих Людей», какими их представляет себе твоя Алиса, не штампуют на фабриках, не присылают из космоса. Они живут себе рядом – обычные, незаметные, скрытые. А потом, если повезёт, становятся для кого-то «Теми Самыми», без которых немыслимо жить. Тут важно заметить, мимо не пройти…

 

Я опять не понял, что он хотел сказать. И к чему он всё это говорил. Но это ерунда, я его частенько не понимаю. У меня ведь проблемы с постижением намёков и скрытых смыслов.