Не прощаясь

На чтение потребуется три часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Утром Младший, как ни в чём не бывало, попросил денег. Немного: рублей триста-четыреста, – сказал он, – надо кое-что уладить. Ещё не встали родители, а братец уже поднялся и шатался, мрачный и угрюмый, по квартире, нигде не находя себе места. Аркадий дал не раздумывая. Это хорошо, что он попросил, – подумал про себя при этом, – мог бы и просто из кармана взять. Значит, совесть в нём ещё обретается, значит, не всё плохо. Воодушевлённый подачкой, брат тут же оделся и, даже не позавтракав, ушёл. Видимо – улаживать.

Чуть позже поднялась мать. Сыну она даже доброго утра не пожелала, занялась домашними обязанностями так, словно того и рядом не было. Пришлось напомнить, для чего он приехал.

Договорились встретиться возле регистратуры поликлиники, пока отец будет лежать под капельницей на дневном стационаре. Уже оттуда планировалось посетить онколога и главврача.

В примеченном еще вчера магазине было куплено несколько бутылок дорогущего элитного алкоголя, чёрная и красная икра, кофе и конфеты в вычурных цветастых коробках, ещё какая-то недешёвая «закусь» – всё, что выглядело достаточно представительно для подарка. Провизию по просьбе клиента тщательно упаковали в два непрозрачных пакета, переложив стеклянную тару бумагой, чтобы не звякала при переноске. Можно было вручать «гостинцы» и аккуратно договариваться с врачами о направлении в онкоцентр. Мать встретила, как и обещала, в фойе больницы и по дороге к кабинету доктора назойливо наставляла, как правильно вести себя с врачом.

– Мам, я сам разберусь, – терпеливо отзывался Аркадий. – Я столько раз давал взятки, договаривался и улаживал скользкие вопросы, что мог бы на эту тему учебник написать. Ты только не мешай мне, а лучше вообще не заходи со мной вместе в кабинет. Чем меньше людей, тем лучше.

Пока ожидали приёма в небольшой очереди, Герасимова придирчиво и скрытно исследовала содержимое подарочных пакетов. «Это ж сколько такое может стоить?» – читался в устремленных на сына глазах вопрос. Сын эти взгляды старательно «не замечал».

 

Презент настроил онколога на миролюбивый и доброжелательный лад. Доктор поведал: положение серьёзное, поражённый орган надо удалять. После ещё потребуется долгая терапия, чтобы остановить рост метастазов в соседних областях. Лечение нужно проводить срочно, но вот места в онкоцентре…

В этом месте рассказа, среди медкарточек, разложенных на столе, волшебным образом появилась стодолларовая бумажка. Доктор стал более покладистым.

– Направление мы напишем, и место выбьем, только нужно с главврачом поговорить. Он посодействует скорейшему решению вопроса…

Ободрённый поддержкой онколога, Герасимов отправился к главному врачу и там повторил простой фокус с гостинцами и зелёной купюрой. Главврач обещал лично проконтролировать устройство больного. Единственная загвоздка – придётся подождать до понедельника: впереди выходные, и местное начальство сейчас вряд ли получится застать. Но в понедельник к обеду наверняка всё уже будет решено, останется зайти за направлением и медицинскими документами.

Это уже можно было считать за серьёзное продвижение. Герасимов поспешил обнадежить мать, что всё, вроде бы, налаживается. Пока забирали из терапии отца и ждали на остановке автобус, пересказал беседу с каждым из врачей. Единственное, о чём он не упомянул – это о щекотливой финансовой стороне договорённости. Да и на вопрос матери, сколько же было потрачено на продуктово-алкогольные наборы, прямо не ответил. Не хватало им узнать, что одна только бутылка, из шести подаренных, стоит около четверти совокупной родительской пенсии. Это если не считать прочей приятной мелочёвки.

 

Порядком удручала необходимость ждать начала новой недели, когда определится всё, связанное с отправкой отца в областной медцентр. Вынужденная задержка означала, что придётся ещё минимум два дня провести с родителями. Терпеть выпады малого и недовольное брюзжание матери; терзаться, оттого что ничего пока не можешь сделать для отца, и скучать, оттого что делать-то здесь больше, по сути, и нечего. Как-то надо будет проживать, протягивать через себя как колючую проволоку эти дни, зная, что их можно было потратить на общение с сестрой, на проводы её в новую жизнь.

Аркадий, как мог, настроился на ожидание. Составил себе программу, чтобы поменьше бывать дома. По утрам он безропотно выдавал Младшему просимую сумму (каждый раз все больше) и уходил в пеший поход по округе. Посетил все общественные места города. Обошёл все торговые стройцентры, сравнивая ассортимент, цены и качество обслуживания с тем, что имелись в его магазинах. Чтобы не есть дома, питался в маленьких забегаловках и кафешках. Дремал вполглаза в кинотеатрах на дневных сеансах.

Визит к родителям подстегнул память. Теперь воспоминания рушились на Герасимова каскадом. Мужчина бесцельно и праздно перемещался по одинаково-безликим улицам в калейдоскопе выплывающих из глубин сознания образов.

И самым невыносимо-утомительным бременем были вечера, когда приходилось возвращаться в родительскую квартиру, минуя братца с его воинственно-тунеядствующим окружением. Долгие тоскливые часы на кухне проводились за отвлекающими занятиями. Аркадий старательно набрасывал в блокноте чертежи различных конструкций, рассчитывал прочность перекрытий и толщину фундамента и так далее. Прикидывался, будто очень усердно над чем-то работает. Так он отгораживался от домашней обстановки куском своего мира.

Пару раз пробовал заговорить с отцом, но тот, погружённый в себя, только отмахивался или просто игнорировал сына. Разговоры с матерью сводились к выражению ей недовольства всем на свете, а в особенности неблагодарными и равнодушными детьми. И чем пробить эту стену изо льда, непонятно, как и кем возведённую между семьёй и им, Аркадием? Да ещё и Младший ежедневно приходил под мухой и с деланным интересом начинал расспрашивать о жизни и делах старшего брата и «потеряшки-сестры», а после ядовито разглагольствовал об услышанном.

«Крепись, держи себя в руках, не давай гневу брать верх над рассудком. Осталось ещё немного. В конце концов, это твоя самая ближайшая родня, а ты их часть, их отпрыск, их единственная подмога и надежда, хочет этого кто или нет…».

В семье не было принято говорить или как-либо выказывать привязанность друг другу. То есть подразумевалось, что все друг друга любят и лишний раз упоминать или показывать это считалось дурным тоном и бестактностью. Уже лет с семи Аркадий перестал приставать к матери с «телячьими нежностями», а к бате он и тем паче не лез никогда. Но у детей эндорфинов вырабатывается с избытком, и малышу достаточно было всего лишь знать, что родители его любят. А с тем, что они строгие, можно и смириться. И теперь, когда от Аркадия требовалось проявить сыновние чувства – ничего совершенно не выходило. Ну не умел он, не мог, не находил в себе достаточно сил дарить родным душевную теплоту и участие: да и похоже, что не желал уже. Было так горько осознать, что он не понимает и не знает в сущности этих людей, и никогда не понимал и не знал этих людей, а то, что он принимал за любовь к ним – было лишь слепым преклонением, почтительностью и преданностью. А теперь уже и этого не осталось. Только раздражение и утомлённость, и желание побыстрее развязаться с делами и вернуться к единственному человеку, который для него что-то значит; вернуться к Алёне, для того чтобы тут же её потерять.

 

 

*   *   *

 

Понедельник наступил как избавление. В больнице сообщили, что вопрос с областным онкоцентром улажен. Пока мать получала от лечащего врача инструкции и оформляла медицинские документы, Аркадий с копиями родительских паспортов на такси мчался на вокзал брать билеты. Поезд отправлялся следующим утром. Удалось выкупить все четыре места в купе, чтобы родителям никто не мешал, хоть там и ехать-то было часов десять-одиннадцать. Себе мужчина присмотрел ночной поезд, но билет покупать не стал, решил, что успеет взять место за час до отправления.

Нужно было как-то провести ещё один день. Но Аркадий, настроенный на скорое возвращение домой, считал, что этот день пройдёт быстро. Чувствовалось некое освобождение: он сделал то, что от него требовалось, а остальное зависело от медиков окружного онкоцентра и денег, которые он оставит родителям на лечение. Сейчас больше беспокоило то, что никак не получалось дозвониться до сестры. Контакт отсутствовал, и это тревожило и выводило из себя. Герасимов боялся, что приедет слишком поздно и проведёт с Алёнкой преступно мало времени перед её отлётом. Родным он об эмиграции сестры пока ничего не сообщал, и решил, что и не будет до поры ничего говорить. Зачем? Потом когда-нибудь. При более подходящих обстоятельствах, в более подходящее время.

Вручив родителям билеты, мужчина отправился на порядком уже опостылевшую ежедневную прогулку. Чтобы не путаться под ногами при сборах, да и потому ещё, что хотел в одиночестве обдумать: как решить возникшие между ним и родителями недосказанность и напряжённость. Нельзя же было расстаться, даже не попытавшись наладить хотя бы видимость нормальных взаимоотношений. Особенно, учитывая тяжёлое состояние отца и полную неизвестность впереди. Ведь если допустить самый пессимистичный прогноз – встреча с папой может запросто стать последней. Хотелось поколотить себя за такие мысли, но ведь всякое случается… Аркадий совершал променад, выбирая полюбившиеся за эти дни безлюдные маршруты, и мысленно репетировал разговор с отцом, матерью и Младшим заодно. Разговор этот даже в мыслях не складывался, что уж тут о реальной беседе мечтать. Новые километры ложились под уставшие ноги в истоптанных ботинках, а нужные фразы так и не приходили на ум. И, возвращаясь в темноте, Аркадий молил воображаемые Высшие Силы о том, чтобы кто-нибудь из родителей начал разговор по душам первым. А там уж он как-нибудь найдет, что ответить. Наверное.

 

 

*   *   *

 

Все также возле подъезда собрались прожигатели жизни и убиватели времени. Только в этот раз компания была малочисленная и какая-то поскучневшая. На одной скамейке развалился Младший. На другой, напротив, сидели две девчонки: из постоянных, ежедневных, примелькавшихся. В проходе между лавочками, друг напротив друга расположились на корточках двое бритоголовых юношей призывного возраста. Так расположились, что заходящие в подъезд вынуждены были пробираться между ними по заплеванной дорожке.

Этот вечер был необычным. Наконец, на Аркадия соизволили обратить внимание. Только он достаточно приблизился, последыш подобрал мощное, хоть и порядком оплывшее тело, и принял сидячую позу на скамейке. Друзья и подруги тоже проявили лёгкую заинтересованность.

– О, Каша вернулся! – немного нервно и слегка громче, чем нужно для рутинного приветствия воскликнул парень. – Здорово, братик! Как прогулка, как настроение? – в обычной своей слегка издевательской манере пропел Младший.

– Спасибо, всё без изменений. Прогулялся вот, подумал о том о сём…

– Как же, как же… – неопределённо протянул Младший. – Ну посиди с нами, отдохни, устал ведь… Или тебе с нами в западло посидеть? Проходишь вечно нос задрав, не поздороваешься даже… Или мы рожами не вышли, чтобы на нас внимание обращать?

Под конец в голосе парня послышались угрожающие нотки, хоть при этом впечатление он производил такое, будто его сейчас стошнит.

– Почему же, вовсе не в западло, как ты выразился, – Аркадий подсел на скамейку к девчонкам. – Просто не хотел вас отвлекать, у вас тут свои развлечения.

Мужчина чувствовал, что оправдывается в том, в чём себя виноватым не считает, да ещё и перед кем? Стало стыдно, и он умолк, ожидая, что ещё выскажет брат. Но тот молчал, зябко ёжился и передёргивался. Младшему явно было муторно и нехорошо.

– А ты – правда, его брат? – без интереса спросил тот из парней, что был ближе к Аркадию. И сплюнул рядом с его ботинком.

– Ага, – лаконично ответил Аркадий. И убрал подальше ногу. – Вроде бы.

 

В разговоре образовалась дыра. Друг Младшего продолжил оплёвывать пространство в опасной близости от ботинок Аркадия. Девчонки курили и поглядывали по сторонам. В домах понемногу зажигались окна, у кого-то из автолюбителей в соседнем дворе на всю улицу орал рэп. Надо было идти в дом и собираться в дорогу. Но, как только Аркадий собрался распрощаться с молодежью, брат встряхнулся и возобновил разговор.

– Ты же уезжаешь сегодня, я правильно понял, да?

– Уезжаю, – подтвердил Аркадий.

– Слышь, брат, оставь мне бабок. Тысяч тридцать – сорок. Пока я на ноги не встану. У тебя ведь есть, я знаю. И прямо сейчас пару сотен отслюни – мне тут надо долг кое-кому отдать…

Аркадий немного помедлил с ответом. Не тот это разговор, который можно было вести при посторонних, пусть хоть какими закадычными приятелями их считает братец. Наконец с усилием старший брат заставил себя ответить.

– Ты знаешь… Извини, но – нет. Ни сейчас, ни вообще.

– Жалко, да? – с недобрым оживлением спросил Младший.

– Жалко. Жалко не денег, а тебя. Проку тебе от этого не будет. Пробухаешь. Возможность появится ещё какое-то время сидеть дома, не работать и пить. И так уже – посмотри, в кого ты превращаешься. Тебя же колошматит, ты без дозы алкоголя на человека не похож. Завяжешь с пьянкой, возьмёшься за ум – звони, приезжай, поговорим. Нужны будут финансы на какое-то серьёзное дело – найдем, если я буду уверен, что ты не просрёшь их. А делать из брата паршивого алкаша – ещё более конченого, чем уже есть – нет уж, извини.

– Значит, я алкаш, по-твоему? – Младший был зол и сейчас старался разозлить себя ещё больше. Неясно пока зачем.

– Алкаш, – подтвердил Аркадий. – Я же вижу тебя по утрам. Ханурик. Одно желание – найти денег, купить пузырь и вмазать. На тебе это как на рекламном табло написано. А дальше будет только хуже.

– Я, значит, алкаш, а ты, значит, весь такой хороший, чистенький и правильный, – всё больше свирепея, с болезненным надрывом уточнил Младший. Его дружки зашевелились, радуясь бесплатному представлению.

– Значит, так. И я никаким образом не виноват в том, что ты так опустился. Хоть ты и привык во всех своих бедах других обвинять.

– Значит, я – дерьмо, а ты не хочешь пачкаться об меня, так?! – братика «несло» всё дальше и дальше.

– Ты сам уж реши для себя, кто ты там – дерьмо или человек, – устало ответил Аркадий.

– Ну, я тебе сейчас покажу, чистоплюй х…ев, паскуда, какое я дерьмо, – исполненный злой решимости последыш подался навстречу старшему брату. – Я сейчас, сучья тварь, из тебя самого все говно повыдавлю…

Аркадия всегда интересовало, сможет ли Младший поднять на него руку.

Дождался. Узнал.

 

Неуклюжий бросок брата он встретил ударом ноги в живот. Не ударом даже, а толчком: драться не хотелось совершенно. Но и подставлять себя вместо груши – удовольствие то ещё… Но вышло так, что противостояние Аркадия не утихомирило Младшего. А даже наоборот.

Пока нападающий готовился к новому наскоку, Аркадию справа прилетело в голову пустой бутылкой. Что примечательно – удар пришёл от девушки. Подружки Младшего, или кто-она-ему-там. Барышне не хватило силы или решительности – бутылка не разбилась, и Аркадий сознания не потерял, но на некоторое время оказался дезориентирован. Этого времени хватило, чтобы подскочившие дружки Младшего заломили Аркадию руки за спину. У братика появилась возможность манёвра, чем он не преминул воспользоваться. И всё же Аркадий успел встретить первый удар лбом, тем местом, об которое десантники бьют кирпичи и стеклотару в свой профессиональный праздник. Это совсем ненадолго сбило агрессора с толку – он быстро «пристрелялся» и избиваемому стало не до ухищрений. Да и расхотелось сопротивляться почему-то. Аркадием овладела апатия и безразличие просто небывалых доселе масштабов. Единственное, чего очень хотелось – поскорее вырубиться и не участвовать больше в этой дурной забаве. Удары сыпались один за другим, а в голове у Аркадия играл духовой оркестр, лился торжественный вальс, кружились одетые в белое лёгкие и грациозные пары, на фоне тёмно-синего неба вспыхивал разноцветный салют. И под конец, прямо напротив, близко-близко – появилось очень дорогое, внимательное и сочувственное лицо под спутанной копной волос, и прохладная ладонь закрыла глаза.

 

 

*   *   *

 

Кто-то невидимый тряс, теребил и хлопал по щекам. Лицу от этих похлопываний было больно, и Герасимов поднял руки, чтобы закрыться.

– О, пришел в себя, вроде… – продребезжал старческий голос.

С трудом получилось открыть левый глаз. Правый тоже открылся, но позже: его залило кровью и ресницы от этого склеились. Открывшемуся глазу предстал пожилой дядька, отцов ровесник, примерно. Именно он тормошил и приводил в себя лежащего в беспамятстве мужчину.

Аркадий машинально запустил руку в карман за сигаретами. В карманах не оказалось ни сигарет, ни зажигалки. Как, впрочем, и наличности, и мобильника, и плеера. Хорошо хоть носовой платок остался. Им пострадавший попытался хоть немного вытереть от крови лицо и одежду.

– Долго я тут… дрыхну? – несколько шепелявя разбитыми губами спросил он участливого соседа.

– Как драться и шуметь начали, я в форточку крикнул, что милицию вызову – они и разбежались. Затихло все. А я потом, минут через десять-пятнадцать вышел – а тут ты лежишь. Ты же Герасимовых сынок, верно?

– Ага. Спасибо, что шуганули их. Надеюсь, в милицию-то не звонили, нет?

– Да что я, больной что ли? Себе дороже. – Видно, у «доброго самаритянина» были свои резоны не привлекать к делу эмвэдэшников. – Давай я тебе помогу домой подняться. А там уже как знаешь: хочешь – скорую вызывай, хочешь – нуль-два звони.

 

Герасимову удалось подняться на нужный этаж, не прибегая к соседской помощи.

Мать при виде Аркадия всплеснула руками.

– О, господи! Что с тобой? Тебя избили? Кто, где?!!

– Хулиганы. Возле подъезда. – Аркадий с трудом стягивал обувь. Для этого приходилось держаться за стену обеими руками.

– Подожди, не разувайся, – суетилась мать. – Я сейчас накину что-нибудь и пойдём в милицию, заявим на негодяев. Ты хоть запомнил, как они выглядят?

– Запомнил, угу. Одного точно. Как же я брата-то не запомню? – Аркадий сардонически ухмыльнулся. – А что, давай, пойдём, напишем заявление. Вот он обрадуется! Сколько ему засветит по совокупности? Хулиганство, нанесение вреда здоровью, ограбление… Группой лиц, по предварительному сговору, в состоянии опьянения…

– Так это что получается – он тебя так? – недоверчиво переспросила мать.

– Да, получается так. С небольшой помощью товарищей. «Отоварил», так сказать, по-братски.

– Что же ты не образумил его? Что же ты сдачи не дал, чтобы он прекратил приставать к тебе?

– Да вот как-то не получилось, как видишь. – Аркадия порядком утомил и разочаровал этот разговор. Матери было совершенно наплевать, из-за чего произошел конфликт, прав или нет младший, сильно ли пострадал старший… Вот за любимчика она переживала, как бы он не попал в беду из-за этой драки. Как бы не случилось кому-то на него донести. А инициатор инцидента, конечно, старший, кто же ещё…

– Сам виноват. Не мог малолетнего охламона приструнить. А, наверное, ещё и специально разозлил его. Видишь, он весь на нервах, и ещё и дразнишь.

– Да, мам, ты как всегда права, я сам виноват. Как отец?

– Спит. Таблеток наелся и дремлет.

– Ну, оно и к лучшему…

 

Аркадий отправился в ванную комнату. Нужно было оценить ущерб и попробовать привести себя хоть в относительный порядок.

После получаса водных процедур, после того как была отмыта кровь, стало понятно – всё не так и плохо. Вовремя вмешался сосед, молодчина, спасибо ему. Ничего не пострадало катастрофически. Вывеску попортили, это да. Лопнула и надулась бровь, лоб взбугрило несколько шишек, к распухшему, сломанному носу невозможно было прикоснуться, под глазами разлились сине-чёрные полукружья, щёки и губы изнутри порвались о зубы, да и сами зубы пошатнулись изрядно. Тело украсилось синяками разных форм и размеров. Выяснилось, что терпеть всё это можно. Самая главная помеха – головокружение и тошнота. Сотрясение мозга, судя по всему, произошло в голове. Ну, да и это мелочь тоже – неудобство, но не трагедия.

Следующее, что нужно было проверить – оставшиеся дома документы и наличность. И тут – порядок. Паспорт на месте, карточки и спрятанные под обложкой деньги в наличии. Значит, ничто не мешает собраться и попрощаться с гостеприимным родительским кровом. Своё предназначение Аркадий выполнил: направление в онкоцентр получено, билеты на руках, осталось там договориться насчёт операции и терапии. Ну, тут мать должна справиться. Должна справиться при наличии средств. Только бы этих средств хватило.

Оставалось одно только, самое главное дело. Уже одетый, Аркадий зашёл на кухню. Мать вглядывалась в окно; вид у неё был обеспокоенный и жалкий, но сейчас, как никогда ранее, старшему сыну было наплевать на её тревоги.

– Вот, мама, тут деньги. – На стол легла кредитка, извлечённая из паспорта. – В сбербанке, в любом банкомате сбербанка можешь снять. Дай-ка свой мобильник… Я тебе под именем Аркаша К. код от карты забью. Трать на лечение без раздумий. Надо взятки – давай взятки. Нужно платную операцию – делайте. Нужны медикаменты – не экономь. Если нужно будет ещё – звони, будем думать, где взять… Вот и всё, кажется. Я поеду, пожалуй. Отцу привет. Пойдём, закроешь за мной.

За всё это время мать не проронила ни звука. На лицо её опять вернулась неизменная маска недовольного, скорбного уныния, с углубившимися морщинами, упрямо поджатыми губами и нахмуренными бровями. Так она и стояла перед глазами Аркадия, спускающегося к прибывшему такси – безмолвное изваяние в бесформенном домашнем халате, со сложенными на груди руками, в мутном грязно-жёлтом свете прихожей.